Исраэль Левин - Ложный след. Шпионская сага. Книга 2

– Можно я надену мамины кольца?

Она приняла меня за отца. С того дня Инга больше никогда не узнавала меня, но благодаря физическому здоровью и хорошему уходу она безмятежно живет в клинике, погруженная в свой внутренний мир. Душевнобольные люди часто живут долго, ведь никаких стрессов они не испытывают, отгородившись стеной безумия от внешнего мира.

Через несколько лет, уже в Вене, я встретил женщину, которую считаю своей настоящей женой. Рона младше меня на четверть века. Мое прикрытие – турфирма – требовала работы с высококвалифицированными переводчиками, и я искал их повсюду. И нашел здесь, в венском университете, куда пришел послушать лекцию о модернизме в австрийской живописи начала века. Мы начали встречаться, а потом стали жить вместе, и она никогда не задавала мне вопросов о женитьбе. Я почти успокоился. Но когда она забеременела, мне пришлось решать, как быть дальше. Расставаться мы не хотели, и я решился рассказать ей историю моей женитьбы. Она выслушала меня достаточно спокойно, только попросила дать ей возможность увидеть Ингу. Всю обратную дорогу из санатория она молчала, а потом сказала, что ни в чем меня не винит, а беспокоится только об одном: как найти возможность оформить наш брак, чтобы ребенок имел законных родителей.

– Я верю тебе и хочу прожить с тобой столько, сколько нам отпустит Господь Бог. И больше никогда не заговорю на эту тему. Если ты захочешь оставить меня – твое дело, но я стану самой несчастной женщиной на свете.

Я молчал, потрясенный великодушием Роны, ведь я переложил всю тяжесть такого непростого решения на ее плечи, а она оказалась мудрее меня.

Помолчав немного, она продолжила:

– Если мы будем вместе, поклянись мне, что наш ребенок никогда не узнает правды и не пострадает из-за твоей двойной жизни!

И я поклялся и держал клятву до тех пор, пока Хранители не начали подыскивать кандидатуру для выполнения главной операции под кодовым названием «1995». Выбор пал на Леона Гардина, человека-невидимку, отверженного на родине и официально не существующего. Гардин – не Джеймс Бонд с идиотской победной ухмылкой, он агент высшего класса с хорошим образованием и светлой головой. Не машина, не сверхчеловек, но личность. Его яркая индивидуальность и глубокий духовный мир наравне с профессионализмом помогают находить решение самых трудных проблем и нащупывать выход из любой ситуации. Но главное его достоинство – изучение Каббалы. Он стал агентом по идейным, точнее, духовным соображениям, а именно такого спеца я искал.

Привлечь Гардина к выполнению миссии я должен был самостоятельно. Его имя знала только тройка Хранителей из руководства северного отделения. Навести Леона на мой след и сделать вид, что я поверил его легенде, оказалось несложным. Я даже пригласил его домой, чтобы Рона запомнила его: это могло пригодиться для проведения операции. Но я не мог предположить, что он похитит моих девочек. Эта жестокость как-то не совпадала с его характером. Видно, старею, стал хуже понимать людей. Вот поэтому и случился со мной микроинфаркт – плата за ошибку. Впрочем, это оказалось даже к лучшему: мы с Леоном долгое время вынуждены были общаться довольно тесно. Мне удалось понаблюдать за ним и быстрее выйти на решительный разговор. Его реакция оказалась точной, психологически оправданной и позитивной. Он был пригоден к работе. Одно только «но»: мой сердечный приступ означал, что пришло время передать руководство северным отделением в другие руки. По уставу Хранителей руководитель должен быть абсолютно здоровым, поскольку его болезнь может поставить под угрозу работу всего отделения. Кто же тогда станет руководить работой Гардина? Слишком важным делом он занялся, чтобы спокойно передать его под начало кому-нибудь другому. И тогда я подумал о Рафи. В прошлом руководитель Моссада, он тоже обладал крайне полезными для нас качествами. Главное, конечно, то, что он иудей. А ведь именно иудеи должны выполнить главную работу по спасению человечества. Я запланировал все таким образом, что Гардин сам привел его ко мне. И уговорил работать вместе. Есть у него это качество – убеждать людей.

С тех пор мы вместе. Но как бы успешно ни действовал Леон, как бы хорошо ни выполнял все мои поручения, я не могу забыть, что он похитил моих девочек. Хотя знаю, что чувства – непозволительная роскошь для такого, как я, а месть разрушает… Я обязан забыть все это. Я обязан простить Гардина».

Ганс фон Альвенслебен поймал себя на ощущении, что не просто предается воспоминаниям, а ведет какой-то монолог, причем не просто говорит, а словно оправдывается перед невидимым слушателем. Старик улыбнулся: на какие только спектакли не способно подсознание!

– Ну да ладно, скоро Гардин будет здесь! – вслух сказал Альвенслебен сам себе, подводя черту под своим мысленным монологом.

Он поднял трубку телефона, набрал номер. Знакомый голос сообщил:

Глава 12

Тель-Авив

Явочная квартира Моссада

16 января 2005 г., 21:00

Рафи, привычно утонув в кресле, неспешно потягивал мятный чай и предавался занятию, типичному для пенсионера, – воспоминаниям, благо тем было предостаточно. Впрочем, вспоминал бывший глава Моссада отнюдь не о детских годах. Мысли его все равно крутились вокруг работы.

«Когда в декабре 2002-го Леон протянул мне папку Альвенслебена и рассказал странную историю Тайной Службы Хранителей, я понял, что начинается новый этап моей жизни. На первый взгляд ничего особенного в папке не было: вполне обыкновенная, такие заказывает для своих бумаг любая более или менее приличная фирма. В верхнем правом углу – аббревиатура, показавшаяся странно знакомой. На память не жалуюсь, но где я раньше встречал этот логотип, никак не мог припомнить. Это раздражало. Мне почему-то показалось, что именно в названии содержится особенно важная информация, настолько важная, что все остальное – гарнир к главной теме. Вообще-то я люблю слушать Леона. Он подробно докладывал о выполненном задании по поимке, как мы считали, финансиста террористических организаций, действующих на территории Европы. Но оказалось, что мы раскрыли тайный орден христиан-сионистов, всерьез поддерживающий Государство Израиль. А заварили всю эту кашу аналитики ЦРУ, считавшие, что ТСХ помогает международным террористам. В общем, история получилась более чем странная. И тем не менее я слушал Леона не на все сто: пытался вспомнить, когда и где видел изображенный на папке символ.

Леонид говорил интересные вещи, но я не сразу уразумел, на кого мы умудрились выйти. Хорошо зная Леона, я сразу понял – душой он с ними, этими непонятными Хранителями, и наверняка попытается объединить наши усилия. Разумеется, мне пришлось встретиться с самим Гансом фон Альвенслебеном. Интереснейший старик! Он лично рассказал мне об истории ордена, его целях и традициях и, конечно же, предложил сотрудничать. От таких предложений не отказываются, ведь цель у нас одна. Я все-таки воспитан в традициях преданности моему государству и народу, а тут вдруг выясняется, что мы не одни в этом мире, что есть кто-то очень сильный, могущественный, исповедующий те же принципы, что и мы. У нас оказались общие цели, для достижения которых каждый готов был сделать все возможное. Но если мы, израильтяне, думаем и поступаем рационально, то, как я понял, членов ордена можно назвать фанатами из-за стремления выполнить свою миссию.

Я достаточно легко согласился работать с ними, ведь никаких противоречий между нами не было, наоборот, мы, как говорится, смотрели в одну сторону. Конечно, сотрудничество наше оставалось тайным, но мое нынешнее положение таково, что я не должен отчитываться перед кем бы то ни было. В общем, теперь, когда я использую в работе группы оперативников, никто, кроме меня, Леона и Альвенслебена, не знает, чьи задания выполняются. Вот такие у меня сегодня дела…

Непонятно почему мысли Рафи сами собой ушли на несколько лет назад. Когда его родители уже умерли, он однажды перебирал накопившиеся старые письма, документы, поздравительные открытки, записки – все это вперемешку лежало у Ривы в большой коробке от печенья, которую она шутливо называла «мой сейф». В коробке хранилась внушительных объемов переписка матери со всей ее многочисленной родней. Выбрасывать письма не глядя Рафи считал по меньшей мере неуважительным по отношению к памяти очень пожилых или уже покинувших этот мир людей и поэтому сейчас просматривал пожелтевшие листки и открытки, решая, оставить их храниться в «сейфе» и дальше или отправить в шредер. Перед Рафи чередой мелькали письма на польском, идиш, русском… Только одна короткая записка привлекла его внимание, потому что была написана по-английски, а этого языка Рива не знала. В письме коротко сообщалось, что в случае каких-либо затруднений следует обратиться… и дальше шли буквы, похожие на название фирмы или инициалы… Рафи удивился: о каких затруднениях Ривы могла идти речь? Ведь она жила в кибуце, и любые проблемы решались в их семье сообща, за обеденным столом.