Иван Дорба - Под опущенным забралом
— Скажите, Людвиг Оскарович, — обратился Хованский к Берендсу. — Что написал в своем доносе Скачков?
— Я очень бегло просматривал «дело», вскачь, Драгутин обвинялся в причастности к коммунистической партии, а Зорица в том, что была связана с большевистским агентом Аркадием Поповым, офицером югославской армии. Писем Попова там не было. — Он глянул на Зорицу. — Недичевцы, вас арестовавшие, могли бы и сами устроить обыск в вашей квартире.
— Они отодвинули только ящик, а письма лежали в глубине, в потайном отделении, они их не обнаружили. А тот, с проломанным носом, наверно, Периша Булин, сын торговца, Аркадий ударил его в тридцать шестом году, когда тот с босяками-факинами меня затащил, совсем еще девочку, в глухой двор, чтобы поиздеваться надо мной. Далматинцы ничего не забывают! Булин поклялся отомстить Аркадию, мне и отцу… Проклятый!… Это он сжег по выходе из тюрьмы наш дом и кафану. Никто другой! Он отомстил отцу и мне!… Он! Он!
— Успокойся, Зорица… Вторым был Скачков. Видимо, оба сидели в одной тюрьме — в Зенице, — заметил Алексей. — Значит, сейчас Периша Булин знает адрес Аркадия. Это опасно для Попова. А Скачков возьмется за вас, Людвиг Оскарович, да и за Ирину Львовну!
Берендс презрительно усмехнулся. Его пшеничные брови полезли наверх, глаза округлились и тут же зло прищурились, он щелкнул пальцами:
— Укус комара!…
— Малярийного, и потому опасного. Займитесь, Людвиг Оскарович, комаром, а мы постараемся выяснить все о Булине. Согласны?
Берендс кивнул и встал, начал прощаться. Когда он вышел, Алексей приблизился к сидящей в углу Зорице.
— Соберись с силами, девочка. Ты не одна, вот твои братья. — Он указал на стоящих Буйницкого и Черемисова. — Постараюсь заменить тебе отца. Приведи себя в порядок, думай о том, как нам выручить Аркашу. А мы, пожалуй, отправимся на Макензиеву, но так, чтобы никто, кроме соседки, там нас не заметил.
Сумерки уже спустились на город, когда они сели в трамвай, подошедший на углу Краля Милана и Кнеза Милоша, и поехали мимо цветного торга и Славии на Макензиеву. Квартира Драгутина и Зорицы была не на самой Макензиевой, а на упирающейся в нее Баба-Вишневой улочке, во дворе, окруженном несколькими домишками, похожими скорей на сараи, там в однокомнатных, двухкомнатных или максимум трехкомнатных квартирах с кухней жила беднота; у каждого домика крохотный палисадник с обязательной скамейкой, в ясные дни на таких скамейках греют кости, чешут языки старики и старухи, затем к ним присоединяются, закончив домашние дела, хозяйки и вернувшиеся с работы мужчины.
Первым во двор проскользнул Буйницкий. На Баба-Вишневой было уже совсем темно. Буйницкого догнал Черемисов.
— Экая темень здесь, карамба! И до войны на всей улице было три фонаря. Я ведь здесь жил по соседству, на Курсулиной. А там знаменитая Чубура[23]. — Черемисов ткнул пальцем в сторону Макензиевой.
— Тихо, — вполголоса предупредил Буйницкий. — Вы, Алексей Алексеевич, идите с Зорицей на квартиру, а мы с Жорой будем тут охотиться за пьяницей… Он должен скоро прийти.
— Если будет не один, в драку не ввязывайтесь. В наших окнах будет свет. Понаблюдайте, что он станет делать, — инструктировал Хованский. — Берите его, когда он останется один.
Стрелка на будильнике Зорицы приближалась к девяти, когда в дверях послышался условный стук, Буйницкий с Черемисовым ввели в прихожую под руки невзрачного мужчину в грязном, поношенном плаще с поднятым воротом, из которого торчали длинная худая шея и давно не бритый подбородок. Сизый нос с лиловыми прожилками и водянистые глаза под воспаленными красными веками дополняли портрет пьяницы самого низкого пошиба. Он тупо уставился на Алексея, потом обвел взглядом комнату, пожал плечами и хрипло выдавил:
— Зачем силой в гости затащили?
— Ты с кем сюда приходил и что тут делал? — спросил Буйницкий.
— Иди ты… — огрызнулся тот. И тут же сморщился от боли — Буйницкий сильно сжал ему плечо.
— Ты все расскажешь, мой байо, не валяй дурочку и не ври! Рассказывай господину, не то ты у меня завоешь! — И Буйницкий так крутанул ему руку, что тот глухо вскрикнул.
— Больно! Скажу… С корешами сюда приходил. По тюрьме их знаю, сидели вместе лет восемь назад. Периша мой земляк, далматинец, не какой-нибудь золоторотец факин, а сын газды, богатея! А Мишо — русский, по мокрому делу всю катушку отсидел. Он злой. Он меня заставил влезть в окошко. Периша говорит жить не буду, но отомщу. Уехал, собака, два часа тому назад в Словению. Оба мне марки обещали, а расплатились, гниды, угощением. — Он тупо уставился в угол, изредка с опаской поглядывал на Хованского.
— Знаешь, что Драгутина забили палками? — не выдержал Буйницкий и ударил предателя кулаком в лицо. — Ты, гадина!
Тот отшатнулся и схватился за нос.
— За что бьешь? Драгутин коммунист, агент Москвы, — бубнил босяк, держась руками за нос, из которого потекла кровь.
— А чем тебе Москва помешала? Отберет у тебя поместье, дом, виллу на море? Дубина! Говори!
— Хальт! — остановил их Алексей. — Вышвырните этого дурака вон. Драгутин никогда не был коммунистом, как и Попов!
— Ошибаетесь, господин, Периша Булин говорил, что следил за тем и за другим еще до войны! — бойко загнусавил пьяница. — Драгутин держал кафану «Якорь», а когда вы, немцы, пришли, Драгутин скрылся и переехал на эту квартиру. Попов — майор, летчик, он живет возле Бледа, влез к усташам, мы читали его письма.
— Гут, это мы проверим, а сейчас ступай! Данке! Не суй нос не в свои дела. Зейне назе штекен не в свои дела, не то получишь по носу. Ферштайден? Понял?
— Ферштайден! Ни за какие деньги, господин! — Босяк радостно растирая правое плечо и руку, поглядывая укоризненно то на Буйницкого, то на Черемисова, которые хорошо усвоили приемы джиу-джитсу и полагали себя мастерами, но с таким жалким подонком не считали нужным использовать свой опыт.
2
Шел 1941 год. Приближалась Пасха.
Аркадий Попов приземлился со своим истребителем на склоне горы неподалеку от Бледа, небольшого курортного города, живописно расположенного на берегу озера. Склон горы, который «приютил» его самолет, сломал крыло и измял фюзеляж, и Аркадий, безнадежно вздыхая, прихрамывая, заковылял к видневшейся внизу церкви, окруженной нескольким, домами. О том, чтобы починить самолет, нечего было и думать.
Вышедший из дверей церкви священник сначала с опаской, а потом радушно пригласил летчика в свой дом, где осмотрел рану на его ноге.
— Вам, господин майор, придется остаться у меня, пока заживет рана, — участливо сказал священник. — Война кончилась. Итальянцы в Загребе, немцы в Мариборе, вот-вот будут здесь. Если увидят вас в форме, обязательно интернируют.
Прошла неделя, потом вторая. Патер тоже оказался ярым противником фашизма. В долгих вечерних беседах они нашли общий язык, и их знакомство переросло в подлинную дружбу.
Вскоре стало известно, что Словению немецкий фюрер и итальянский дуче поделили: северная часть отошла к рейху, южная, под названием Люблянский провинции, — к Италии.
— Ах, какие немцы разбойники, сын мой! — качал головой патер, когда они сидели за стаканом вина и горячо обсуждали известие о присоединении к Германии оккупированной части Словении и ее онемечивание. — Тотчас после присоединения Австрии к Германии многие богатые евреи бежали к нам, им отделили огромный отель «Еловицу», а теперь они снова убежали от нас, кто, разумеется, успел. Немцев интересует их золото.
— Его тут, наверно, немало, — заметил Аркадий. — Вы говорили, что и раньше сюда наведывались молодчики из гитлеровской разведки.
— Да, согласно планам Гитлера в Бледе должен обосноваться идеологический центр Третьего рейха. Мы в штабе ОФ уже знаем, что предстоит насильственное переселение словенцев из родного края в другое место. Эти сведения секретные, но немцы проболтались.
— А что значит ОФ?
— Мы стараемся распространить среди нашего народа подлое решение Гитлера. Ведь Штирийская часть Словении отходит под «Гау Штеиермарк», а Краньска под «Гау-Карнтен». Народ организует, сын мой, сопротивление, которое будет называться «Освободительный фронт». У Канариса много шпионов, завербованных еще до войны. Имена некоторых известны. Особенно опасны усташи.
— А что за люди, которые идут за Павеличем и Кватерником, организовавшим убийство короля Александра?! Я мало о них знаю, — расспрашивал Попов священника.
— История это долгая, сын мой. Усташи — сторонники сепаративной шовинистической террористической организации «Хорватское освободительное движение» и еще «Хорватская Революционная организация — Усташей». Их вождь Анте Павелич. Она возникла после провозглашения Александром Первым абсолютного режима[24]. Павелич бежал в Вену, потом в Болгарию, где познакомился с известным террористом и шпионом Буревым и, наконец, обосновался в Италии. А у Италии давний спор с Югославией. Ведь именно в Италии местопребывание главного усташского стана, хотя отделы есть в Бельгии, Голландии, Германии, Болгарии и Венгрии — в Явки Пуста.
