Джон Пристли - Затемнение в Грэтли

— Есть ещё и третья возможность, Нейлэнд. — Инспектор сурово посмотрел на меня. — Эта Бауэрнштерн именно такова, какой мы её считаем, она честная и хорошая женщина, которой сильно не повезло в жизни. Я в этом просто уверен, и я сколько раз не мог глядеть ей в глаза, потому что мне стыдно за наших горожан. Да они мизинца её не стоят!..

Всё это было сказано с большим чувством и непонятно почему вызвало у меня какую-то неловкость и стыд. Но чего мне стыдиться? Стыд тут же сменился раздражением. Эта Бауэрнштерн всегда меня раздражала, а теперь даже заочно, через своего заступника инспектора.

— Ладно, — проворчал я. — Пускай она святая. Но она ведёт себя не так, как женщина, которой нечего скрывать. Когда я увидел её здесь вчера вечером, она казалась испуганной и сегодня тоже была всё время настороже. Почему?

— Потому что к ней так относились, — ответил он, не задумываясь.

Я покачал головой.

— Нет, тут не только это. А кстати, вы действительно хотите разыскать и арестовать Отто Бауэрнштерна?

Он наклонился ко мне и сказал шёпотом:

— Нет, не хочу. То есть, не хочу в том случае, если он такой человек, как я думаю. А почему вы спросили?

— Потому что мне, кажется, известно, где он находится. Я сильно подозреваю, что он прячется в одной из комнат верхнего этажа в доме своей невестки, вашей приятельницы.

— Вы в этом уверены?

— Нет, но я готов поставить ящик сигар против земляного ореха, что он там. Сегодня мне было достаточно взглянуть на этих женщин, в особенности на служанку, у которой лицо как открытая книга, чтобы понять, что они кого-то прячут в доме. А теперь мне ясно, кого.

Инспектор звучно шлёпнул себя по коленям и встал.

— Лучше бы вы мне этого не говорили, — сказал он с нескрываемым отвращением.

— Погодите минутку! Не вздумайте пойти туда и арестовать его.

— Раз мне известно, где он, что же мне остаётся делать? Его будут судить за уклонение от регистрации.

— Я имею полномочия от отдела — могу, если угодно, показать вам эту бумагу, но мне придётся извлечь её из подкладки саквояжа, — которые дают мне право требовать всяческого содействия от полиции того района, где я работаю. Хотите взглянуть?

Он усмехнулся.

— Что же, пожалуй, раз уж к слову пришлось. Я ведь до сих пор не работал ни с кем из ваших.

Я распорол шов в подкладке саквояжа и показал инспектору бумагу. Она произвела впечатление.

— Что ж, всё как надо, — сказал он, хмурясь. — Значит, вы хотите, чтобы я оформил ордер на арест Отто Бауэрнштерна?

— Нет. Я хочу, чтобы вы оставили Отто в покое, и беру всю ответственность на себя.

Недовольное выражение мигом слетело с лица инспектора.

— Вот это другое дело. И знаете, по-моему, вы неправы. Я ручаюсь моей пенсией, что миссис Бауэрнштерн — честный человек. А я неплохо разбираюсь в людях.

— Не сомневаюсь в вашем умении разбираться в людях, инспектор, — сказал я. — Но мы живём в странное время, когда с человеческим умом происходят странные вещи. Мир переживает сложнейший момент, а мы стараемся убедить себя, что всё очень просто. Деньги, политика, честолюбие, частные точки зрения и предрассудки, злоба, тайные замыслы — всё смешалось в этой войне. Она подносила мне столько неожиданностей, что теперь я больше не позволю себе ничему удивляться. И я ни за кого и ни за что не ручаюсь, пока у меня нет убедительных доказательств.

Хэмп пристально посмотрел на меня.

— Мне думается, вы были счастливее до того, как занялись своей нынешней работой, Нейлэнд, — сказал он вдруг.

— Я уже давно перестал быть счастливым, — ответил я неожиданно для себя самого. — Я получил свою долю счастья и лишился его и ни на что больше не надеюсь… Завтра утром, если вы не возражаете, я зайду к вам позвонить. Спасибо, что побывали у меня. А теперь я перелистаю записную книжку бедняги Олни.

Как только инспектор вышел, я принялся за записную книжку. Странно и грустно было разбирать эти каракули — всё, что осталось от человека. Сотрудники Особого отдела работают не так, как мы. Они гораздо дольше живут в одном месте, занимаясь каким-нибудь обычным трудом, и поэтому вся система их слежки и техника её носят иной характер. Записная книжка Олни на первый взгляд могла показаться книжкой мастера авиационного завода. В ней было множество записей, связанных с работой в цеху. Но я понимал, что в ней должны быть какие-нибудь указания на то, чем были заняты его мысли, — не случайно он, собрав последние силы, выбросил её перед смертью из кармана, чтобы она не попала в руки убийц. И действительно, последние несколько страничек содержали как бы его прощальный наказ мне и должны были заменить нашу несостоявшуюся беседу. Теперь дело было за мной.

На первой страничке было написано «Трефовая дама» и стоял большой вопросительный знак. Наспех набросанная схема с таинственным Х в центре кружка, изображавшего город, отходящие от него линии и пометка: «Один пункт связи в городе, другой — вне его?» Короткая запись: «Как насчёт окна?» В другом месте ещё короче: «Вероятно, Америка». Дальше ссылка на запись, сделанную месяца два назад (запись эта, которую я с трудом отыскал, состояла из одной фразы: «Оба утверждают, что у него на левой щеке след глубокого шрама»). На последней странице два слова, отмеченные жирной «птичкой»; я долго не мог их разобрать, но в конце концов пришёл к заключению, что там написано: «Искать шрам». На последних трёх страничках ещё несколько отдельных слов, из них два-три подчёркнуты. Особенно выделены слова «цветы» и «сладкое».

Я сделал выписки из заметок Олни и сопоставил их с теми скудными сведениями, какие сам успел добыть. Результаты, как вы догадываетесь, получились не слишком утешительные. Ясно было одно: люди, которых мы выслеживаем, узнали, кто такой Олни, догадались, что ему слишком многое известно, и нанесли удар первыми. (Меня очень тревожило ещё исчезновение его зажигалки.) Возможно, что следующий на очереди — я.

Перед сном мне захотелось проветрить прокуренную комнату. Я потушил свет, распахнул окно и минуту-другую уныло смотрел во мрак затемнённых улиц.

6

Придя на следующее утро в полицейское управление, я не застал инспектора, но он, уходя, распорядился, чтобы мне позволили вызвать по телефону Лондон. Мне нужно было навести через отдел справки о Фифин, о Бауэрнштернах и узнать кое-что, связанное с Канадской тихоокеанской железной дорогой. Я знал, что всё это выяснят очень быстро, и поэтому остался ждать ответа. Таким образом, я почти всё утро провёл в кабинете инспектора. Хэмп появился сразу после того, как я закончил телефонный разговор. Я вернул ему книжку Олни и спросил, удалось ли узнать что-нибудь о номерах, которые я нашёл у Фифин.

— Я узнал всё, но вы будете разочарованы. Вот ваш список… Это телефон «Трефовой дамы», я уже вам вчера говорил. Первый сверху — телефон театра, так что он никакого интереса не представляет.

— Ровно никакого. Ну, а остальные четыре?

— Гм… А вот следующий меня немного удивил, — сказал инспектор, ткнув пальцем в один из номеров. — Мне бы сразу следовало его вспомнить. Ведь это телефон Электрической компании Чартерса. Зачем какой-то акробатке мог понадобиться этот телефон? Непонятно!

— Там шесть тысяч рабочих и служащих, — сказал я равнодушно. — Она может объяснить, что один из них — её хороший знакомый. Дальше, пожалуйста!

— Дальше аптекарь, уважаемый человек, известный в городе. У него есть грим и прочее, что нужно актёрам, кроме того, он достаёт им аспирин и другие лекарства. Небольшой побочный заработок. Торгует он совершенно открыто и честно. Следующий тоже в порядке, я выяснял. На квартире у акробатки нет телефона, а этот номер — соседский, через площадку. В случае чего туда можно позвонить, и соседи ей передадут. По соглашению. Это здесь обычное дело.

— Никогда не видел такого количества пустышек! — сказал я с раздражением. — Ну, а последний? Галантерейная лавка или газетный киоск?

— Вы угадали. Лавка. Я её знаю. Фамилия владельца — Силби. Он торгует газетами, сигаретами, всякой всячиной. Принимает письма до востребования. Мне к нему идти бесполезно — у Силби в своё время были неприятности с полицией. Так что сходите вы сами. Это на Мьюли-стрит. Увидимся ещё сегодня?

— Вряд ли, — сказал я угрюмо. Я возлагал столько надежд на бумажку с номерами телефонов, и к чему всё свелось? Впрочем, должен оговориться: тому факту, что среди них оказался телефон Электрической компании, я придавал больше значения, чем можно было заключить из моего ответа инспектору.

Хэмп объяснил мне, как найти лавку Силби на Мьюли-стрит, между рыночной площадью и заводом Чартерса.

Это была дрянная улица, тонувшая в густой чёрной грязи, и лавка Силби была здесь вполне на месте. Таких лавчонок в Англии тысячи, и одному богу известно, кто их выдумал. Тут продавались газеты, программы скачек, бульварные романы в бумажных обложках, открытки с толстоногими и толстозадыми женщинами, астрологические изыскания по шести пенсов за книжку, сонники и уйма всякой другой дешёвой дряни. В мирные времена здесь, наверное, бойко торговали сигаретами и шоколадом. Что-то притаившееся, вороватое чудилось в этой тесной лавчонке, по которой давно скучала мусорная свалка. Я застал слонявшуюся без дела пожилую чету, очевидно, мистера и миссис Силби. При взгляде на их бескровные лица с подслеповатыми глазами вспоминались те твари, что кишат в каждой гнилой деревяшке. У обоих рты были всегда полуоткрыты, оба беспрестанно шмыгали носом, издавая какие-то противные, хлюпающие звуки.