Бернхард Шлинк - Гордиев узел
Он молча, с грустью в глазах смотрел на нее.
— Будет желание — звони. — Она поцеловала его в щеку и ушла.
Георг купил бутылку пива и сел на скамью в Риверсайд-парке. Он не знал, что делать и как быть дальше. «Завтра, — подумал он. — Завтра я все решу. Или все решится само собой. Может, правильное решение тоже должно созреть — как плоды терпения? Может, мы вообще их не принимаем, эти решения, а они приходят сами собой?»
10
На следующее утро Георг особенно тщательно готовил свое превращение с помощью тонального крема, лака для волос, усов, темных очков, пиджака и галстука. Вчера Рыжий появился в четверть девятого, поэтому ровно в восемь Георг уже ждал у спортивного магазина. Увидев Рыжего, он перешел улицу и оказался у двери одновременно с ним. Вполне симпатичная внешность, прыщавое, как у пубертирующего подростка, лицо, но при этом ясные голубые глаза, крепкие скулы — результат многолетних тренировок посредством жевательной резинки — и смешливый рот. Серый костюм, папка из кожи буйвола под мышкой — он мог бы украсить собой какой-нибудь инвестиционный банк или адвокатскую контору. Рыжий скользнул по Георгу совершенно нейтральным, разве что с едва заметной примесью любопытства, взглядом и нажал на пятую кнопку. Георг нажал на девятую.
— Похоже, сегодня опять будет жара и духота.
— Мм…
Дверь зажужжала и открылась. Пол в вестибюле и на лестнице был устлан серой бумагой, деревянные панели и перила лестницы ошкурены, а стены уже начали красить. Вместо двери лифта — две доски крест-накрест.
— Лифт они еще не доделали. Так что вам предстоит долгий путь.
— Хорошо, что хоть половину этого пути я проделаю в приятном обществе.
Бумага на лестнице скользила под ногами. На четвертом этаже пол уже был покрыт новым темно-серым ковролином, стены выкрашены в светло-серый цвет, а деревянная отделка — в бордовый. Пахло свежей краской. На пятом этаже Рыжий пожелал Георгу удачного дня и открыл ключом тяжелую металлическую дверь без надписи. На шестом Георг увидел дверь из коричневого матового стекла, на которой было золотыми буквами написано: «Таунсенд энтерпрайзес», на седьмом и восьмом — опять металлические двери без надписи. На девятом такая же дверь была приоткрыта. Георг вошел в нее.
На этаже было пусто. Все свежеокрашено, бумага на полу, оставленные малярами стремянки и специальные козлы. Из углового окна видны вдали, за просмоленными крышами с деревянными резервуарами для воды, Юнион-сквер и башни-близнецы Всемирного торгового центра. Рыжий, скорее всего, знает, что восьмой этаж пуст. Что он мог подумать?
Георг спустился на шестой этаж и позвонил в «Таунсенд энтерпрайзес». Дверь с тихим щелчком широко открылась внутрь. В большой комнате стену украшала карта мира в виде инкрустации из золота и бронзы. Два коридора, слева и справа, вели куда-то вглубь помещения. Георг вошел, дверь за ним захлопнулась, и из левого коридора вышла молодая женщина в сером костюме и розовой блузке, с высоко заколотыми черными волосами и в уродливо изогнутых розовых очках.
— Слушаю вас.
— Я искал на девятом этаже контору «Вебстер, Кац и Вайнгартен». Вы не знаете, куда они переехали?
— Мы сами въехали сюда всего две недели назад, и мне ничего не известно о прежних съемщиках. Но я могу посмотреть в телефонной книге.
— Нет-нет, спасибо, не стоит.
Обернувшись на ходу, он увидел, как она, чтобы открыть ему дверь, нажала на Лиму. Еще он успел заметить в правом коридоре винтовую лестницу, ведущую вниз.
Из ближайшей телефонной будки он позвонил мистеру Эппу:
— Вы не знаете, можно ли как-нибудь выяснить, что это за фирма — «Таунсенд энтерпрайзес», Бродвей, восемьсот семьдесят четыре.
— Вы можете запросить кредитную историю этой фирмы.
— А как это сделать?
— Хорошо, я сам это сделаю. Перезвоните мне часа через два.
Через два часа Георг узнал, что «Таунсенд энтерпрайзес» занималась импортом редких металлов и пород дерева, но полгода назад обанкротилась и была продана.
— Кому?
— Об этом в кредитной истории сведений нет.
— Но если был продавец, должен же быть и покупатель?
— Конечно. По покупатель «Таунсенд энтерпрайзес» на кредитном рынке не проявлялся.
— И что это означает?
— Это означает, что он не обращался за кредитом для приобретения данной фирмы. Если вы, скажем, покупаете квартиру на Сентрал-парк-саут и платите наличными, то в вашей кредитной истории ничего об этой сделке значиться не будет. Это, конечно, неудачный пример, потому что, если вы достанете из кейса полмиллиона долларов, это может вызвать у продавца разного рода подозрения. И потом, совсем не обязательно, что покупатель не брал кредита, он вполне мог его взять. Если его капитал является достаточной гарантией его кредитоспособности, то кредитору, в сущности, все равно, приобретает ли он «Таунсенд энтерпрайзес» или едет на Ямайку.
— И как мне найти покупателя?
— Если он не хочет, чтобы вы или кто-либо еще нашел его, то тут уж ничего не сделаешь.
— А кто продавал?
— Это попробовать можно. «Таунсенд энтерпрайзес» принадлежала некоему мистеру Таунсенду, проживавшему в Квинсе. Возможно, он живет там до сих пор. Дать вам адрес?
Георг записал адрес, съездил в Квинс и вернулся оттуда, не продвинувшись в своем расследовании ни на шаг. Нет, он ничего не скажет, ответил ему Таунсенд. Нет, он не желает впускать его в дом и выслушивать его. Нет, ему плевать, важное это дело или нет. Нет, он и за деньги не станет давать никаких интервью. Он даже не снял цепочку с двери и разговаривал с Георгом через щель.
Дома Георг сделал несколько звонков в Германию. На это ушло больше денег, чем у него было. Но зато в конце концов родители и два друга пообещали прислать семь тысяч марок. Телеграфом. Если уж ему так приспичило.
Потом он позвонил Хелен:
— Мы не могли бы сегодня вечером встретиться? У меня проблемы, которые я никак не могу решить и о которых мне хотелось бы поговорить с тобой.
Этот звонок стоил ему немалых усилий.
— Конечно… — помедлив, ответила Хелен.
11
Они опять встретились у «Пертутти». Им пришлось подождать, пока освободится столик.
— Ну, чем ты сегодня занималась?
— Писала.
— Что?
— Свою докторскую диссертацию.
— А над чем именно ты сейчас работаешь?
— Ну… Братья Гримм взяли несколько вариантов каждой сказки и… ах, да зачем тебе это! Тебе это все равно неинтересно, да и мне сейчас тоже не до того. Если ты пока еще не готов заговорить о том, о чем собирался поговорить со мной, то можешь просто помолчать. У тебя это здорово получается.
И они больше не произнесли ни слова, пока не сели за освободившийся столик, не сделали заказ и им не принесли вино.
— Речь идет о девушке из Франции, о которой я тебе рассказывал.
— О той, которую ты ищешь? Ты хочешь, чтобы я помогла тебе искать ее?
Он молча повертел бокал между ладонями.
— Вот, значит, что тебе от меня нужно. А тебе не кажется… Ты спишь со мной, хотя хочешь быть с ней, а теперь я должна еще и сама свести вас с ней? Тебе не кажется, что это уже перебор?
— Хелен, извини, если я тебя обидел. Я не хотел. Мне в ту ночь было действительно хорошо с тобой и я совсем не думал о Франсуазе. Ты спросила меня, люблю ли я ее. Я и в самом деле не знаю. Но мне нужно ее найти. Мне нужно понять, что между нами было, — было ли что-нибудь вообще, или это плод моего воображения. Я уже никому и ничему не верю, и прежде всего себе самому и своим чувствам. Я… У меня такое ощущение, как будто во мне все заблокировано, все заклинило, все скрипит и скрежещет…
— Так в чем же заключается «плод твоего воображения»?
— В том, что между нами была полная гармония. Такая гармония, какой у меня никогда не было ни с одной другой женщиной.
Хелен печально смотрела на него.
— Я не могу рассказать всю эту довольно сложную историю. Мне кажется, ты все поймешь и так, если я расскажу тебе лишь то, что могу рассказать. Если не хочешь… — он посмотрел на спагетти, которые принесла официантка, — то давай просто есть наши спагетти. — Он посыпал спагетти тертым сыром. — Вчера ты мне сказала, что я должен знать, чего я хочу. Я хочу не просто найти Франсуазу, но и вернуть свою жизнь в нормальную колею. Я хочу наконец опять нормально общаться с людьми, рассказывать о себе, слушать других, спрашивать совета в трудных ситуациях или просить помощи. В прошлый раз, когда мы ужинали здесь, ты не приняла всерьез мои слова о том, что я напрочь утратил социальные навыки. Думаю, если я буду продолжать в том же духе, у меня действительно крыша съедет. — Он рассмеялся. — Я понимаю: глупо рассчитывать на то, что люди вновь примут меня с распростертыми объятиями. Еще глупее прятаться в свою скорлупу и ждать сочувствия. — Он намотал спагетти на вилку. — Я, наверное, должен радоваться уже хотя бы тому, что вообще смог спросить тебя…
