Бернхард Шлинк - Гордиев узел

Бернхард Шлинк

Гордиев узел

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Георг возвращался домой. В Эксе он съехал с автомагистрали и продолжил путь по обычному шоссе. За проезд по автомагистрали от Марселя до Экса платить не надо, а дальше, от Экса до Пертюи, это удовольствие стоит пять франков. Пачка «Голуаз».

Георг прикурил сигарету. Поездка в Марсель оказалась пустой тратой времени. Шеф бюро переводов, в котором ему иногда перепадала кое-какая работа, на этот раз ничем не мог его порадовать.

— Я же вам говорил: если что-нибудь будет, я позвоню. Пока мне нечего вам предложить.

Вид у мсье Морена был озабоченный. Может, он говорил правду? Бюро принадлежало ему, но держалось на плаву за счет заказов авиационного завода «Мермоз» в Тулоне. Если совместный европейский проект нового боевого вертолета, в котором Мермоз представляет французскую сторону, и действительно забуксовал, значит и Морену нечего переводить. А может, Морен опять попытался выторговать более выгодные условия и Мермоз в наказание посадил его на голодный паек? Или исполнил наконец свою давнишнюю угрозу и открыл собственное бюро переводов?

На подъеме за Эксом мотор вдруг сбился с ритма, и машина конвульсивно задергалась. Георга бросило в пот. О боже! Ему сейчас только этого и не хватало для полного счастья. Он купил машину всего три недели назад. Его родители приезжали из Гейдельберга навестить сына и дали ему денег на этот старенький «пежо».

— Тебе же при твоей работе без машины никак, сынок, — сказал отец, кладя две тысячи марок в коробку на кухонном шкафу, в которой Георг держал свои деньги. — Ты знаешь, мы с матерью всегда рады тебе помочь. Но сейчас, когда я на пенсии, а у твоей сестры ребенок…

Дальше пошли причитания, которые Георг слышал уже сто раз: неужели он не может найти другую работу, поближе и получше? И зачем он бросил свою профессию адвоката и уехал из Карлсруэ? И может, теперь, когда он расстался с Ханной, он все же вернется в Германию? Неужели у него не болит душа за своих стариков-родителей? В конце концов, в жизни есть еще кое-что, кроме самореализации и т. п.

— Неужели твоей матери так и придется умереть в одиночестве?

Георгу стало стыдно оттого, что его обрадовали две тысячи, а слова отца оставили равнодушным.

Бак был почти полный, масло он недавно доливал, фильтр заменил. Так что никаких технических проблем быть не должно. Он слушал шум мотора, как мать слушает дыхание больного ребенка. Машина больше не дергалась. Но что-то где-то стучало. Или ему показалось? А теперь какой-то скрип или скрежет! Три недели Георг наслаждался непривычным состоянием — когда ездишь, не боясь ни маленьких, ни больших поломок. И вот все начинается сначала!

В Пертюи Георг остановился, купил на рынке кое-какие продукты и выпил пива в баре. Было начало марта, туристский сезон еще не начался. Палатку с прованскими травами, медом, горчицей и лавандой во всех видах, летом обычно с утра до вечера облепленную немцами и американцами, уже свернули, в других палатках тоже убирали товар. Воздух под низкими тяжелыми тучами был теплым. Поднялся ветер и захлопал маркизами на окнах. Запахло дождем.

Георг с бокалом в руке стоял у входа в бар, прислонившись спиной к стене. На нем были джинсы, синий пуловер, потертая коричневая кожаная куртка и темная кепка. По виду и непринужденной позе его можно было бы принять за молодого фермера, который, закончив свои дела на рынке, решил совместить полезное с приятным. Если бы не суровые морщины на лбу и у губ, глубокая ямка на подбородке и нервная усталость в глазах. Волосы его поредели. Он заметно постарел за последние годы. Раньше, когда он носил бороду, ему можно было дать сколько угодно лет, от двадцати пяти до сорока. Сейчас его тридцать восемь и даже чуть больше были написаны у него на лбу.

Упали первые капли. Георг вошел внутрь и подсел к Морису, Иву, Надин, Жерару и Катрин. Они тоже кое-как сводили концы с концами, жили случайными заработками, но больше за счет близких — жены или подружки или соответственно мужа или друга. Жерару с Катрин еще повезло: у него был маленький ресторанчик в Кюкюроне, а она служила бухгалтером в Эксе.

Когда за окнами зашумел дождь и они по очереди заказали на всех по стаканчику пастиса, Георгу стало легче на душе. Ничего, он пробьется! Они все пробьются. Сумел же он продержаться эти два года, что прошли с момента его отъезда из Карлсруэ. И разлуку с Ханной он тоже как-то пережил.

Когда он доехал до гор, ограничивающих с севера долину Дюранса,[1] солнце пробилось сквозь тучи. С высоты открывался широкий вид на низину, в которую с юга спускаются отроги горного массива Люберон, — виноградники, фруктовые сады и овощные плантации, пруд, отдельные крестьянские усадьбы, несколько маленьких городишек, не намного больше деревни, но каждый с замком, собором или развалинами древней крепости. Крохотный, игрушечный мир из далеких детских грез. Георг любил этот мир даже осенью и зимой, когда над бурой землей тянется дым с полей и курятся печные трубы. Сейчас Георг радовался зелени весны и сиянию приближающегося лета. Солнце сверкало на поверхности пруда и на крышах теплиц.

Впереди показался Ансуи, маленький гордый городишко на одинокой скале. Окаймленный кипарисами пандус и высокий каменный мост вели к замку. Георг проехал под мостом, повернул направо, потом еще раз направо, на утопающую в зелени гравийную дорогу. Его дом находился в полях перед Кюкюроном.

2

Они с Ханной въехали в этот дом два года назад. Прощание с Карлсруэ было омрачено разными обстоятельствами. Ссора с адвокатом, вместе с которым Георг работал, слезы и упреки бывшего дружка Ханны, скандал с родителями, страх, охвативший их после сожжения всех мостов. То, что должно было стать радостным исходом из родного болота и освобождением от добровольной каторги профессиональной деятельности, превратилось почти в бегство. В Париже, где они собирались осесть, работы для них не нашлось; им приходилось жить чуть ли не в притонах, и их роман дал мощную трещину. Кюкюрон стал новым этапом. Георг знал этот городишко — он отдыхал здесь когда-то во время отпуска — и теперь надеялся найти работу в Эксе или Авиньоне. В первый месяц им опять пришлось туго. Но потом Георгу подвернулось место помощника киномеханика в Авиньоне, и они нашли этот дом.

Им нравилось, что он стоял на отшибе, на солнечном склоне холма, в окружении вишневых и сливовых деревьев, посреди грядок с помидорами и дынями. Что на балконе и в саду с утра до вечера было солнце, а под балконом — во всю ширину второго этажа — тень и прохлада. Что внизу было две, а наверху три огромные комнаты. Что дом имел пристройку, где Ханна могла устроить мастерскую. Она занималась графикой и живописью.

Они привезли из Карлсруэ свою мебель и мольберт Ханны. Георг насадил огород с разными травами, Ханна оборудовала мастерскую. Когда карьера Георга в качестве киномеханика неожиданно закончилась, Ханна нашла временную работу в типографии. Потом они оба смогли немного подработать на сборе урожая. Зимой Георг получил первые переводы от Морена. Но как они ни крутились, денег катастрофически не хватало, и Ханна уехала на два месяца к своим родителям в Карлсруэ. Те были богаты и не раз изъявляли готовность помогать дочери материально, но только не в Париже, не в Кюкюроне и не с Георгом. Два месяца растянулись на четыре. Ханна приехала только к Рождеству, на несколько дней, а потом еще раз — за вещами. Мебельным фургоном, в который она загрузила шкаф, кровать, стол, кресло, четырнадцать картонных коробок и мольберт, управлял ее новый друг. Георгу она оставила двух кошек.

В двадцать пять лет Георг женился на своей школьной подруге Штеффи, в тридцать развелся, имел еще несколько более или менее продолжительных романов, пока не встретил Ханну. «Вот та женщина, которую я искал», — подумал он.

Он любил разрабатывать теории. О женитьбе на школьных подругах, о сотрудничестве адвокатов, о курящих и некурящих, о мечтателях и прагматиках, о естественном и искусственном интеллекте, о приспособлении к обстоятельствам и нежелании мириться с ними, о настоящей жизни. Особенно об отношениях между мужчиной женщиной. О том, что лучше — если оба мгновенно, с полуоборота, влюбляются друг в друга или если любовь растет и крепнет постепенно. Если отношения развиваются в строгом соответствии с теми законами, по которым они возникают, или если возможны глубокие метаморфозы. Определяется ли их качество долговечностью, или они, наоборот, должны рано или поздно исчерпать себя и закончиться. Существует ли на самом деле то, что называется «женщина на всю жизнь» (соответственно «мужчина на всю жизнь»), или с разными партнерами ты просто проживаешь разные жизни. Должен ли партнер быть похож на тебя или, наоборот, ни в коем случае.