Лен Дейтон - Секретное досье

К этому моменту я догадался, что Найтли говорит о жестяной коробке. Я протянул руку в надежде, что он передаст ее мне. К сожалению, нет. Найтли пленил слушателя и отпускать его не собирался.

– Мы проверили все оборудование, затем я решил, что если они носили вещи в машины, стоявшие на подъездной дорожке, и очень спешили… а они, без сомнения, очень спешили. – Я кивнул. Найтли встал, изображая для меня, как это было. – Выходя с полными руками вещей…

– Каких вещей? – спросил я. Мне было интересно познакомиться с миром фантазий Найтли; в такой день, каким складывался этот, меня радовала любая возможность отвлечься.

– Ах… – Найтли наклонил голову набок и посмотрел на меня. Повторил: – Ах… – Он был похож на сомелье в «Тур д’Аржан», которого просят принести бутылку дешевого, непритязательного алкоголя. – Это вам придется сказать мне, сэр, каких вещей.

– Тогда давайте скажем «кораблей в бутылках», – ответил я.

– Военных кораблей, сэр?

– Да, ядерных подводных лодок, ракетных комплексов морского базирования, плавучих учебных лодок «Кока-Колы», адмиральских катеров из цветной секции журнала «Лайф», транспортных судов со сменными фильтрами для думающих людей, психологически устаревших танкеров и кораблей для поставки пончиков глубокой заморозки.

– Да, сэр. – Найтли сделал вид, что его трубка потухла, и забренчал спичечным коробком над чашечкой трубки, устраивая целое представление из раздувания в ней красной искры жизни. Его щеки втягивались и надувались. Он посмотрел на меня, слабо улыбнулся и сказал: – Вероятно, вам будет приятно это услышать, сэр. – Он открыл коробку и извлек бобину с четвертьдюймовой пленкой. – Однако помните, сэр, я не говорю, что они принадлежат жильцам.

– Они? – Я надменно уставился на него. – Вы хотите сказать, что эта запись и фильм, который вы послали Россу в Военное министерство?

Это сразило Найтли. Поймите, я не виню его. Он просто пытался всем угодить, но не винить его и не пытаться предотвратить дальнейшие инциденты подобного рода – опять же разные вещи. Найтли повращал воспаленными глазами. Мы посидели в молчании секунд тридцать, потом я сказал:

– Послушайте, Найтли, отдел Росса полностью военный. Все, что проходит перед вашими глазами или касается вашего слуха и имеет хоть малейшее отношение к гражданским делам, направляется Долби или, как в настоящем случае, ко мне, а если нет – то к Элис. Если когда-нибудь у меня появится причина думать, что вы направляете любую информацию, Найтли, любую, не по тем каналам, вы станете младшим капралом, отвечающим за конфиденциальные документы в офицерской столовой в Адене. Если я не придумаю ничего хуже. Я больше не повторю эту угрозу, Найтли, но не воображайте, что она не будет вечно висеть над вами как дамоклов меч. А теперь давайте посмотрим, что вы нашли в глубине сада. И только попробуйте снова забарабанить, черт бы вас побрал, пальцами.

Он показал мне запись на большом сером феррографе. Качество звука было абстрактным. Походило на постановку «Мессии», прослушиваемую через стену и проигрываемую на половинной скорости.

– Животные, овощи или минералы? – спросил я.

– Эти люди говорят, что голоса человеческие.

Я прослушал волнообразное и монотонное мяуканье, блеяние, ослиные крики, лай с завыванием и обнаружил, что эти «голоса» столь же трудно слушать, сколь и определить их принадлежность. Я кивнул.

– Мне это ничем не помогло, но я заберу пленку с собой и подумаю над ней. Может, и разберусь.

16

На следующий день я не отправился в контору с утра. Я проследовал вверх по Чаринг-Кросс-роуд в автобусе 1-го маршрута, затем пошел напрямик через Сохо. Мне хотелось купить кое-что из продуктов – кофе, баклажанов, острых копченых свиных сосисок, черного хлеба, в таком духе. Девушка в магазине деликатесов выщипала брови – так они мне понравились меньше. Выглядела девица постоянно удивленной. С покупателями этого магазина, возможно, другой и не будешь. Я решил выпить кофе в «Ледсе». Кофе там, может, и неважный, но чизкейк приготовили отличный, и посетители мне нравятся.

Внутри после жаркого солнца казалось мрачно. Я пнул протертую до дыр часть коврового покрытия и опустился на шаткий деревянный стул. Шумно булькали два кофейника «Кона».

Принесли мой кофе. Я расслабился с «Дейли экспресс». Основанное на слухах сообщение из надежного источника извещало, что девушка, еженедельно снимающаяся в плохом телесериале, вполне вероятно, родит ребенка.

На полицейского, получающего 570 фунтов в год, напали подростки с ножами у кинотеатра, где девятнадцатилетняя звезда рок-н-ролла давала сольное выступление, за которое получала 600 фунтов.

«Будет ли Джим Уокер играть за Суррей?» Помещена фотография Джима Уокера и 600 слов. Будет или нет – не говорилось.

«Ожидается, что теплая солнечная погода сохранится. В Кельне и Афинах зарегистрирована рекордная для этого времени года температура».

«Британское тяжелое электрооборудование по-прежнему лучшее в мире», – заявил какой-то англичанин, торгующий электрооборудованием. Я мысленно сыграл тихий реквием по стольким напрасно загубленным деревьям.

Просидел я там с полчаса или около того. Курил «Галуаз» и размышлял о Найтли и Россе и о том, как кто-нибудь поумнее меня разобрался бы с Чико. Мюррей был единственным во всей этой бригаде, с кем мне хотелось бы дружить лично, и единственный в этом деле случайный человек. Он не прошел ни тщательной проверки, ни подготовки в качестве оперативного сотрудника. Я подумал о своем письменном столе, где меня ждал обычный поток макулатуры, которую надо прочитать и разметить, прежде чем приступить к чему-то важному. Образ этого стола мучил меня.

Утром мне, как правило, доставляли небрежно собранную папку с материалами из Вашингтона – Министерство обороны США, Директор по особым операциям, Государственный департамент, Военная контрразведка США. Раз в неделю я получал так называемый дайджест «Оценки национальной разведки», это они представляли и президенту. Дайджест означал, что я получал копии тех ее частей, которые они решали мне показать.

Затем присылали от шести до восьми страниц с переводами из иностранных газет – «Правды», «Народной ежедневной газеты», главной газеты китайского коммунистического режима, и «Красного флага», теоретического органа китайского Центрального комитета, и возможно, несколько обзоров югославской, латвийской или венгерской печати.

Все эти бумаги копились у меня последние несколько дней. Я решил пособирать их еще денек. Стоял теплый лондонский летний день, покрытые сажей деревья шелестели покрытыми сажей листьями, а девушки нарядились в легкие хлопчатобумажные платья. Я расслабился, все казалось просто. Попросил еще чашку жидкого кофе и задумчиво откинулся на стуле.

Она ворвалась в старую разбитую дверь «Ледса» и в мою жизнь, как железнодорожный экспресс Лондон – Глазго «Королевский шотландец», но без всего этого пара и шума. Темноволосая, спокойная и опасная с виду. Заколотые назад волосы, по-детски широко раскрытые глаза – она стояла, на мгновение ослепленная сменой освещения.

Медленно, не мигая, она огляделась вокруг, встречая дерзкий напор губошлепов-ловеласов из «Ледса», затем прошла и села за мой маленький круглый стол с пластиковой столешницей. Заказала черный кофе и круассан. Лицо у нее было гладкое, как на слепке со статуи ацтекской богини; всему статичному в ее чертах противоречил мягкий, обволакивающий, быстрый взгляд глаз, в которых зритель тонул, не сопротивляясь. Волосы ее, грубые и восточные по фактуре, были собраны в пучок на макушке. Она медленно пила черный кофе.

На ней было то «маленькое черное платье без рукавов», которое каждая женщина держит в резерве для вечеринок с коктейлями, похорон и премьер. Ее стройные белые руки сияли на фоне тусклой ткани, а ладони были длинными и изящными, ногти подстрижены коротко и покрыты лаком нейтрального цвета. Я наблюдал, как ее ровные, очень белые зубы впиваются в круассан. Она могла бы быть прима-балериной Большого театра, первой женщиной капитаном корабля в Швеции или пресс-агентом актера Сэмми Дэвиса. Она не приглаживала волосы, не доставала зеркальце, не подкрашивала губы и не хлопала ресницами. Беседу начала в застенчивой английской манере. Звали ее Джин Тоннесен. Она была моей новой помощницей.

Элис, хитрая старая кукла, которая никогда своего не упустит, дала мисс Тоннесен досье срочного характера, включая записку от Чико, где говорилось, что он «уехал на день, позвонит во время вечернего чая». Это бесило, но мне не хотелось начинать деловой день, выйдя из себя.

– Выпейте еще кофе.

– Черный, пожалуйста.

– Из какого отдела вы к нам пришли?

– Я уже работала у Долби… на телефонной станции в Макао.

Должно быть, на лице у меня отразилась горечь оскорбленного самолюбия.