Джамшид Амиров - Береговая операция
— Куда мы идем? — спросил Вася.
— Секрет! — кокетливо проговорила Татьяна. — Обещайте ни о чем меня не спрашивать и во всем подчиняться. Сегодня мой день.
Они подошли к какому-то дому, поднялись по лестнице на третий этаж. Татьяна открыла дверь, и Вася оказался в уютной комнате.
На небольшом столике, покрытом белоснежной скатертью, стояли две бутылки шампанского, бутылка коньяка, ваза с фруктами. Стол был накрыт на троих. Татьяна включила настольную лампу под широким розовым абажуром и выключила люстру.
— Так будет уютнее, — сказала она. — Не люблю яркого света, он режет глаза.
Вася с первого дня знакомства с Татьяной мечтал оказаться с ней наедине, но, честно говоря, и не подозревал, что это произойдет так быстро.
Усевшись рядом с Васей на диванчик и ласковым движением руки поправив его хохолок, Татьяна спросила:
— Что же вы, Василий, не поздравляете меня?
— С чем?
— Как с чем? С днем моего рождения.
— И вы мне не сказали! — с деланным возмущением проговорил Вася, — я явился к вам с пустыми руками.
— Вы явились, и это главное, а руки мне ваши нужны пустые, — кокетливо сказала Татьяна. — Они должны быть заняты только мною и ничем более.
Вася не верил своим ушам. Что произошло с этой женщиной, которая, правда, дала ему понять, что он ей нравится, но держалась строго и недоступно. Он тут же уверовал в свою неотразимость и, решив, что отныне ему все дозволено, попытался обнять Татьяну.
— Ого! — воскликнула Татьяна, вскочив с диванчика. — Вы, мальчик, кажется, начинаете шалить.
Вася сделал вид, что слово «мальчик» его обидело, и заявил, что он давно уже не мальчик, что ему почти двадцать пять лет.
— И все-таки мальчик, — рассмеялась Татьяна. — Дерзкий, противный мальчик. Вы себе позволяете невежливо обращаться со старшими.
— Старшими? А сколько же вам лет? — спросил Вася.
— Во всяком случае больше, чем вам.
— А все-таки сколько?
— Угадайте.
— Двадцать шесть, — определил Вася. Татьяна замотала головой.
— Ну, двадцать семь.
— А если еще больше? — спросила Татьяна.
Вася категорически помотал головой, всем своим видом давая понять, что больше ей быть не может.
Татьяна не стала его ни в чем разубеждать и спросила только, не забудет ли он на будущий год прийти к ней на день рождения.
— Как вы можете спрашивать меня об этом! — патетически воскликнул Вася.
— Ну что ж, тогда выпьем по глоточку коньяку за именинницу, — сказала Татьяна, подошла к столу и, не садясь, налила две маленьких рюмочки.
— Вы ждете еще кого-нибудь? — спросил Вася.
— Да, жду, одного очень интересного и близкого мне человека.
— Ах так! — процедил Вася. В нем заговорила ревность.
— Успокойтесь, мой милый ревнивец, — смеясь, сказала Татьяна, протягивая Васе рюмку коньяку. — Это мой деверь — Петр Афанасьевич. Он придет, — она поглядела на стенные часы, — с минуту на минуту и всего только на полчасика. У него очень ревнивая жена, и она не любит, когда он надолго отлучается вечером из дому, особенно к таким родственникам, которые вынуждены, прибегать к его помощи.
По выражений Васиного лица Татьяна без труда заметила, что его не очень радует встреча с Петром Афанасьевичем. Она села совсем близко, повернула ладонями его лицо к себе и, глядя ему прямо в глаза страстным взглядом, прошептала: «Он скоро уйдет, и мы останемся с тобой вдвоем, одни, совсем одни. Ты хочешь этого, милый?»
Вася не успел ей ответить. Послышался стук в дверь, и Татьяна упорхнула в переднюю. В комнату вошел Никезин. Он приветливо улыбнулся Васе, как старому знакомому, хотя улыбка как-то не вязалась с его оловянными, ничего не выражающими глазами, и, пожав Васе руку, сказал:
— Рад, очень рад, что и вы пришли поздравить нашу Танюшу. И она, видать, рада этому. Гостей-то у нее я до сих пор никогда не примечал. Ну, что же, хозяйка, приглашай гостей к столу, — обратился он к Татьяне.
— Нет уж, дорогие гости, давайте выпьем по маленькой, — в тон Никезину произнесла Татьяна, лукаво подмигнув при этом Васе, — а к столу будем садиться, когда я с пирогом управлюсь. А то какой же это день рождения без именинного пирога? Я хорошо пеку пироги, честное слово! — совсем по-детски произнесла она и смешно тряхнула головой, как расшалившаяся девчонка.
Вася смотрел на нее влюбленным взором.
— Ну, что же, давай, Танюша, только уж не по маленькой, а по средней, маленькая к моему росту не подойдет, — сострил Никезин.
По всему чувствовалось, что он в отменном настроении. Татьяна ушла на кухню. Минут через пять она просунула голову в дверь и сказала:
— Мужчины, не скучайте. Если хотите, можете вы пить без меня, я провожусь минут двадцать, а то и тридцать. Газ ужасно горит, не выпекается мой пирог. Заправлю керогаз и на нем допеку.
— Ну, что же, выпьем, — сказал Никезин и налил по стопке себе и Васе.
Выпив, Никезин вытащил из кармана коробку «Казбека», протянул ее Васе и, переходя на «ты», сказал «кури». Аппетитно затянувшись и выпустив густой клуб дыма, Никезин заговорил ровным тоном, будто продолжая давно начатый разговор:
— Вот гляжу на тебя, парень, и не пойму, что нашла в тебе Татьяна. Ты не обижайся, ты, может быть, и не плохой, только против Андрея Павловича нашего, брата моего и Таниного мужа, погибшего на войне, ты, прости, воробышек. Андрей-то орел был. Косая сажень в плечах. Меня на что бог силой не обидел, а я, сколько ни схватывался, ни разу с ним сладить не мог. Вся грудь в орденах. Танкисты на него богу молились. По одному его слову на смерть шли. И Татьяна души в нем не чаяла. А вот, глядишь, полюбила ведь тебя. Не спорь, остановил он Васю, хоть тот и не произнес ни слова. — Знаю, полюбила. А такая, если полюбит, то на всю жизнь. А у тебя что в ответ ей припасено?
Вася чувствовал, что он должен что-то сказать. Он действительно был по уши влюблен в Татьяну. Сейчас его распирала радость и гордость, но он как-то не задумывался, что будет дальше.
— Я очень люблю ее, Петр Афанасьевич, — ответил он Никезину.
— Верю. Такую, как Татьяна, нельзя не полюбить. Дружить она с тобой будет, может быть, всю жизнь, но замуж за тебя не пойдет. Ни за кого замуж не пойдет. Слово такое на могиле мужа дала. На другой жениться захочешь — позволит, словом не попрекнет, отойдет в сторону, она гордая. Но пока суд да дело, чтобы вам с ней встречаться, вместе быть, пока любится, вам надо из этого города уехать. Здесь она с тобой больше шагу не сделает. Удивляюсь, как в дом к себе пустила. Здесь ее многие знают. Память мужа она свято блюсти обязана. Понятно?
Вася молча кивнул головой.
— Ну, уедете, — продолжал Никезин, — а жить на что будете? Доходы у тебя какие, что зарабатываешь?
Вася неопределенно развел руками. Что мог он, живший всю жизнь на иждивении родителей, ответить Петру Афанасьевичу? А тот не ждал ответа.
— «Москвич» свой продашь? Так и он, наверно, не твой, а папашин, так ведь? Ну, так вот, весь мой разговор вот к чему. Услугу ты мне одну оказать должен. Сделаешь, что скажу, — с Татьяной уедете, при деньгах будете, а коли один захочешь гулять, гуляй, — я тебе не указчик. Ну как, согласен?
Заработать, получить много денег, уехать с Татьяной в Москву, Ленинград, на Рижское взморье, куда угодно, — это было очень увлекательно, это была та самая шикарная жизнь, о которой Вася мечтал давно.
— Я согласен, — ответил он Никезину.
— А чего не спрашиваешь, какое поручение?
— А какое? — спросил Вася.
— Поручение будет такое, — продолжал Никезин. — Поедешь ты в Москву, отвезешь посылочку, маленькую, весу в ней и килограмма не будет. Какую — объясню подробно. Отдашь ты ее в Москве одному человеку. Как и где отдать — тоже объясню. Он тебе денег даст, тысяч пять, для начала, на мелкие расходы. У Татьяны отпуск скоро. Спишетесь, встретитесь, погуляете. Ее я деньгами тоже не обижу, а тебе надо свои иметь, ты ведь мужчина.
— А что это за посылочка? — спросил Вася, внутренне холодея от какого-то заползшего в него страха. В эту секунду перед ним почему-то с отчетливой резкостью возникла сцена смерти Худаяра.
— Ты что ж, колеблешься? — почуяв неладное, спросил Никезин.
— Может быть это опасно, — спросил Вася.
— Опасно уже было, когда мы с тобой человека убили, — жестко проговорил Никезин.
— Я не убивал! — свистящим шепотом проговорил Вася.
— Ой-ли! — издевательски проговорил Никезин. — А кто ж его убивал? У кого в кармане худояровы деньги? Чьи отпечатки пальцев на его бумажках? Мои или твои? Сомневаешься? Пойдем в уголовный розыск, спросим у сотрудников, у эксперта.
Вася сидел потрясенный.
— Так что согласия мне твоего особенно и не требуется, — сказал Никезин. — Будешь делать, что прикажу, если жив остаться хочешь. Хоть и мелкая сошка этот Худаяр, но трудный человек, а сейчас, сам знаешь, за убийство высшую меру дают.
