Яков Наумов - Схватка с оборотнем
— Прошлый год в июле брал — помнишь, мы в Рудню с ним ходили, — а в этом не знаю…
— Вечером пойдем к нему и попросимся с ним.
— Как прошлый год?
— Ага. Будем на охоту ходить, на рыбалку… Дядя Костя возьмет.
— Точно, — сказал Валерка. — Закурим по такому случаю?
— Да ну! — сказал Димка. — Мне не хочется…
— Мне тоже, — признался Валерка, — но все-таки надо… Колька Семушкин дым уже через нос кольцами пускает…
— Трепло! — перебил Димка.
— Что? — обиделся Валерка.
— Да Колька твой…
— А он не мой вовсе.
— Все равно трепло. Вставай, пойдем по домам. А в семь ты приходи, пойдем к дяде Косте.
Вечером они подошли к дому Рогачева. Свет в его окно был виден издалека. Дядя Костя жил в двухэтажном совхозном доме на первом этаже. Вокруг дома стояли липы, теснился кустарник.
— В окно поглядим, — решил Димка, — чем он занимается, а потом свистнем.
Валерка кивнул.
Стараясь не шуметь, ребята взобрались на ветви старой липы. Отсюда хорошо просматривалась комната Рогачева. Он сидел за столом и что-то торопливо писал, поминутно отрываясь и задумываясь. Сухощавое хмурое лицо его отражало тяжелые мысли.
Димка отломал сучок и повернул голову к товарищу:
— Кинем?
Но Валерка ткнул его в бок, и они затаились за ветвями, прильнув к стволу и не дыша. Дядя Костя подошел к окну и уставился во тьму.
— Видит? — еле слышно спросил Димка.
— Нет, — шепнул Валерка, — он на свету, а мы в темноте.
Дядя Костя наклонил голову, словно вслушиваясь. Потом подошел к столу, взял лист, на котором только что писал, и начал рвать его. А потом скомкал и бросил в кусты.
— Заметил куда? — дернул Димка товарища за рукав. Но тот смотрел в комнату. Димка взглянул туда же.
Дядя Костя сидел за столом, обхватив руками голову, и на лице его была такая мука, что жалость горячим комом застряла у Димки в горле.
— Валерка, айда! — И, соскочив с дерева, Димка помчался к двери дома. За ним торопился Валерка.
Когда они, постучав, приоткрыли дверь, Рогачев неподвижно сидел к ним спиной.
— Дядя Костя… — позвал Димка.
Тот медленно обернулся. Его длинноносое сумрачное лицо с минуту было строго, потом зажглось знакомой невеселой улыбкой.
— А, сорванцы! — сказал он. — Входите.
— Дядя Кость, — сказал Димка, усаживаясь на стуле напротив Рогачева, — вы чего это такой грустный? Голова болит?
— Если б голова, — сказал дядя Костя, гася улыбку. — Сердце болит, ребятки. А это похуже.
— Вы, дядя Кость, сходите к доктору, — посоветовал Валерка. — У мамки, когда схватило, она тут же пошла к доктору. Он ей враз бюллетень выписал.
— Бюллетень тут не поможет, — сказал Рогачев, потирая виски. — Ладно. Забудем. Вы чего прибрели, пострелята? Соскучились?
— Еще как! Мы с Валеркой сегодня весь день думали, как лето провести. Хотим с вами в поход.
— Ишь ты, — сказал Рогачев, — а разве я в отпуск собирался?
— А вы соберитесь, дядя Кость, — попросил Валерка, — а то без вас скучно.
Дядя Костя усмехнулся:
— Подумаем. Раз такая уважительная причина, то почему бы и не пойти в отпуск.
— Дядя Кость, а мы видели, — сказал Димка.
— Что видели?
— Видели, как вы писали, а потом все порвали…
Рогачев нахмурился:
— Вы что ж, подсматривали?
— Так мы ж разведчики.
— Подсматривать нельзя. — Он странным взглядом посмотрел на Димку и Валерку. — Но, вообще-то говоря, хорошо, что вы пришли. Тяжко на сердце у меня.
— Вот я и говорю: на себя не похожи, — солидно произнес Димка. — А вы, дядя Кость, с нами поделитесь. Мать всегда говорит: вдвоем легче.
— Ишь ты, мудрец, — сказал дядя Костя и встал.
Долго и внимательно разглядывал он сигарету, закурил, потом заходил по комнате, ногой отодвигая стулья.
— Поделиться, оно и вправду впору, — заговорил он и перебил сам себя: — А вот еще раз с куревом встречу — выдеру! Это ты, пострел, — погрозил он пальцем Димке, — ты все заводишь. Валерка — он смирный. Ему перед товарищами выставляться не к чему, а ты, Дмитрий, смотри! Эта черта нехорошая — показушничать. Рано еще во взрослые рядиться!
— Да мы так просто, — покраснел Димка, — попробовать хотели.
— Все так и начинается! — наклонился над ним Рогачев. — Сначала попробовать, потом повторить, а там и втягиваешься… Думаешь, мне курить охота? Втянулся вот — не могу бросить. Я ведь в лагере совсем было отвык. Там сигарета или щепоть махры больше золота ценились.
— А вы в лагере сидели? — спросил Димка. — Расскажите, дядя Кость. Это в войну?
— Было дело, — неохотно сказал Рогачев, — сидел в этой клетке. Никому не пожелаю такого. Проклятое это место. И хоть двадцать лет прошло, а кто был там, на весь свой век клейменный. Хотел я об этом забыть, да, видно, клейма ловко там ставили. До сих пор ношу…
— Так вы ж не нарочно туда попали, — сказал Димка.
— Попал-то не нарочно, — Рогачев вздохнул, — попал раненый, без памяти… Был бы здоров, вовек меня им не взять, мерзавцам! Но так не так, а попал…
— Мучили вас? — спросил Валерка.
— Щучили? Да поначалу не сказать, чтоб мучили. Там и без мученья все условия были, чтобы ноги протянуть. Но потом вот, когда приехал этот власовец, тогда уж и началось…
— Власовец — это изменник?
— Полковник РОА — Русской освободительной армии — так они именовались. Предатель на предателе, подлец на подлеце, а главным у них был Власов, бывший наш генерал-лейтенант.
— А как же вы его распознали, дядя Кость? — тянулся к Рогачеву Димка. — Неужели никто не догадывался?
— Тут, ребята, всего не объяснишь. Порой и честные люди ни за что страдали, а негодяи вылезали. Всякое бывало. Но сколько жить буду, не забуду того полковника Соколова… Что он делал с людьми! Хитрый, подлый, умелый. И ведь завербовал некоторых в свою РОА. Неплохие парни даже были. Но оболгал, обкрутил, запугал. До сих пор не пойму, зачем я ему понадобился? Подполье нашего города — гестаповское дело, не его. Он, видно, на две фирмы работал. Меня-то взяли при обороне рации. Радиста тоже захватили. Не успел парнишка себя убить… Тут и начались фокусы. Когда Соколов стал меня допрашивать, вижу: знает он о подполье много. Думаю: кто же донес? Неужели радист? А он усмехнулся и спросил: «Думаешь, кто донес? Могу сказать — ты». У меня от этих слов аж в голове помутилось. «Гад ты, — говорю. — Не запугаешь, не на того напал». А он говорит: «Тебе, Константин Семенович, нет смысла со мной в прятки играть. Севастьянов убит. Тело его твои товарищи сами нашли. По сапогам определили, что это он. А аресты в городе идут. Значит, кто-то донес? А кто остается? Ты». Так и стал я в глазах товарищей доносчиком.
— Неужели поверили? — вырвалось у Димки.
— Должно быть, поверили, раз считали, что радист мертв. А он живехонек был. Он-то наши карты и раскрыл немцам. И, главное, не смог я и потом оправдаться, хоть стоял на своем до конца. Не сломил меня власовец. А товарищи умирали с мыслью, что Рогачев их продал.
— А потом-то вы им рассказали? — Валерка даже рот раскрыл в ожидании ответа.
— Не перед кем потом было оправдываться. Все подполье взяли, сволочи! Видно, кто-то еще не выдержал. Расстреляли всех, а я выжил. Выжил, чтоб казниться… — заскрипел зубами Рогачев. — Бежал к партизанам. Еще год в их рядах сражался, армию встретил, все искал того гада, что хотел меня изменником сделать, да не нашел в ту пору… А теперь… — Рогачев резко поднялся. — Ладно, сорванцы, идите по домам. Разболтался я…
— Дядя Кость… — начал было Димка.
Рогачев повернул к нему длинное лицо с усталыми, покрасневшими глазами и сказал тихо:
— Идите, ребятки.
* * *Было обычное трудовое утро. В управлении по коридорам спешили сотрудники, из кабинетов слышались резкие телефонные звонки. Луганов поднялся на второй этаж и вошел в кабинет начальника управления. Полковник Скворецкий поднял от бумаг седоволосую голову.
— Здравствуйте, майор! Какие новости?
— Пока никаких.
— Садитесь, — кивнул на стул Скворецкий. — Поговорим, Василий Николаевич, как вы себе представляете нашу задачу.
— Резидент, судя по тому, что нам рассказал майор Миронов, враг опытный и хитрый. Поэтому на быстрое обнаружение его я и не надеюсь. К тому же он прекратил или вообще не имел выходов в эфир. Сигнал, пойманный два года назад, мог быть и его рацией и принадлежать какому-нибудь радиохулигану. Выходы эти не повторились. Тут могут быть две причины: либо у него есть неизвестный нам источник связи со своим Центром, либо что-то случилось с рацией…
— Я склоняюсь ко второму предположению, — сказал полковник, — самый прямой и продуктивный метод связи — рация. И, скорее всего, именно в нее упираются затруднения резидента.
— Я с вами согласен, товарищ полковник. Однако я предполагаю, резидент затаился именно потому, что у него слабая связь с его Центром.
— Да. До сообщения из Москвы мы не чувствовали в наших местах активной деятельности чужой разведки. Ведет он себя крайне осторожно. И все-таки, судя по тому, что сообщает Центр, рация ему очень и очень нужна. Значит, хоть одну из его слабостей мы должны иметь в виду. На этом построим один вариант выхода на резидента. Когда резидент добудет рацию и начнет выходить в эфир, он будет знать, что за ним охотятся. Сейчас он спокойнее. И вряд ли думает, что мы ищем его следы и знаем о его существовании. Это, конечно, неплохо. Имеем ли мы возможность что-либо предпринять сейчас, майор? Или остается ждать?
