Алиби - Пеев Димитр
Подтверждение!.. Значит, снова наводящая улика! Кто кого наводит? А может, подводит? Убийца — следователя!
Нет, если идти по этому пути, начнешь сомневаться во всем. В сумке Якимовой найдены билеты — значит, она ездила в Бояну. В этом-то уж, во всяком случае, нельзя сомневаться. И все-таки было что-то в этих двух трамвайных билетах, что привлекало к ним его внимание. Они словно отличались от остальных. Но чем? Якимова, как и сам он, имела привычку сохранять билеты. Сколько раз это кончалось для него неприятностями! Появляется контролер, а он не знает, какой билет показать. Роется в кармане, вытаскивает целую горсть и смущенно предлагает контролеру на выбор. Нет ничего странного в том, что Якимова сохранила и эти два билета.
Вдруг что-то блеснуло в сознании Ковачева. Да, конечно, четыре других билета смяты, скатаны в трубочку (очевидно, у Якимовой была и такая привычка), а эти два почему-то гладкие, без единой морщинки. Словно только что оторваны от рулона. Если Якимова возвращалась из Бояны с Каменовым, она была очень смущена, нервничала. А как раз в такие моменты люди ярче всего проявляют свои бессознательные привычки. Опять динамический стереотип.
Но почему тогда эти билеты не смяты, не скатаны в трубочку?
Ковачев представил себе картину. Якимова идет, сердито подняв голову. Рядом с ней, не говоря ни слова, шагает Каменов. Она первой входит в трамвай, дает деньги. Ей выдают билеты. Она сжимает их в руке...
Стоп! Ковачев быстро перелистал протоколы. Почему билеты не исследованы дактилоскопически? Странное упущение!
Не медля ни минуты, он позвонил в лабораторию и распорядился исследовать билеты. После этого снова в своем воображении вернулся назад, в маленький трамвай, идущий воскресным вечером из Бояны.
Да, они молчали. Сердитые, ненавидящие друг друга. Сердце Каменова разрывалось от обиды, от разочарования. А она трепетала при мысли о предстоящей сцене, об объяснениях, которые спустя некоторое время, когда они останутся одни, ей придется давать. И нервно мяла билеты, скатывала их и снова расправляла, вымещая свою злобу на двух, ни в чем не повинных бумажках. Павловский динамический стереотип проявился с полной силой.
Но почему тогда билеты словно нетронуты?
Ковачев, может быть, единственный в отделе был сторонником так называемого «метода вживания» (название выдумал он сам). Виновницей этого была его жена — актриса Молодежного театра. Она не только репетировала перед ним свои роли, но часто заводила речь об актерском мастерстве — «насаждала артистическую культуру». Благодаря ей Ковачев прочел книги Станиславского, хотя и скрывал от нее, почему они пробудили в нем такой интерес. Она рассердилась бы, сочла «кощунством» его попытки использовать метод «великого Станиславского» в своих служебных целях. А его идея сводилась именно к этому.
Какова была его основная задача как работника контрразведки? Проникнуть в замысел врага — рядового агента, опытного резидента или же руководителя одного из центров там, далеко на Западе. Проникнуть в их замыслы, предугадать их намерения, действия, средства, с помощью которых они хотят осуществить эти замыслы. Он постоянно сталкивался с «героями», все они были отрицательными (таких и в жизни, и на сцене множество), и перед ним стояла задача проникнуть в их темную сущность. Метод Станиславского давал ему ключ к пониманию психики врага.
Но он отдавал себе ясный отчет, в какие лабиринты может заманить его этот метод. Если его жена даст неверную трактовку какого-нибудь образа, ничего рокового не произойдет — так по крайней мере думал про себя Ковачев. Но если ошибется он, увлеченный своим воображением... Нет, ему ошибаться нельзя ни в коем случае!
Все так же осторожно, орудуя пинцетами, Ковачев перелистывал маленькую в зеленом пластмассовом переплете записную книжку Якимовой. Вот два телефона Каменова — домашний и в юридической консультации. Адрес и телефон какой-то Цонки. Потом 091 — номер справочного, номера кинотеатров, кое-каких учреждений, райсовета...
А что здесь?
На чистом листке ясно были видны следы записи, сделанной, очевидно, на другом, вырванном впоследствии листке. Ковачев схватил лупу, вгляделся, но при увеличении они пропадали. Простым глазом в верхней части листка можно было различить довольно отчетливые отпечатки цифр: «9-90-51». А чуть пониже — буква «П».
Почему этот телефонный номер был уничтожен? Кто этот «П»?
Все имена и адреса в записной книжке были написаны полностью. А тут — один инициал. Какая-нибудь приятельница Якимовой? Нет, зачем зашифровывать имя приятельницы. Это был телефон мужчины, чье имя не должно было быть известно. Кому? Кто мог листать ее записную книжку? Вероятно, только Каменов. Значит, это телефон мужчины, связь с которым она скрывала от Слави. Не тот ли это человек, с кем она провела вечер в Бояне?
Ковачев навел справки и узнал, что 9-90-51 — телефонный номер управления «Редкие металлы». Значит это был служебный телефон «П», и этот «П» работает в управлении. Но кто он? Впрочем, «П» — начальная буква имени или фамилии?
Как мало, в сущности, он знает о жизни Якимовой, а ему нужно изучить ее досконально. Без этого трудно проникнуть в тайну ее убийства. Может быть, вот здесь написано имя ее убийцы. А он, Ковачев, не в состоянии его прочесть.
Лучше допросить Доневу, чем ее супруга. Она, вероятно, больше него осведомлена об интимной жизни Якимовой. Ковачев распорядился послать Иванке Доневой повестку явиться в понедельник утром. Шел уже третий час. Рабочее время кончилось, впереди — воскресный отдых.
Отдых! Мысль о нем тяготила Ковачева. На этом этапе расследования напрасно потерять целых полтора дня!
Домой он пришел в три часа. В кухне для него был накрыт стол. Его обед давно остыл. Жена спала. Сына не было. Да, его никто не ждал. Они привыкли не дожидаться его ни к обеду, ни к ужину. Да и завтракал он всегда раньше их. Только в воскресенье, и то не всегда, они собирались за столом все вместе, втроем.
Поел он быстро и тихо, чтобы не разбудить жену, уселся в кресло просмотреть газеты. Прочел четвертую страницу центральной, перелистал «Народную культуру»...
Может быть, разумнее лечь поспать. Или взять какую-нибудь книгу. Приключенческую, из библиотеки сына, почитать просто так, чтобы убить время.
Что сейчас делает Марков? Наверное, он еще в министерстве. Да и куда ему идти? «Жена моя — служба, а дети — вы», — сказал как-то полковник. И эти слова не были самохвальством, а тяжелой, горькой судьбой одинокого человека.
Ковачев пошел к телефону, чтобы позвонить Маркову в министерство и пригласить его на прогулку.
Взгляд его остановился на жене. Она проснется, рассердится. И не без основания. Нет, лучше не звонить, подождать. Вот сын вернется. Станет шумно, весело...
В воскресенье обедали рано. Жене надо было идти на репетицию. Готовили премьеру к открытию сезона. А сын исчез куда-то, сказав, что купил билеты в кино. Ковачев остался один.
Не сходить ли ему к Доневым? Зачем ждать до понедельника? Тогда хватит и других дел. Доневы, вероятно, дома. Жаль, что у них нет телефона, можно было бы предупредить.
На первый звонок никто не отозвался. Ковачев подождал и позвонил еще раз. Да, не нужно было ему приходить теперь. По какому праву он нарушает отдых людей? Ковачев повернулся, чтобы уйти. Тихие шаги послышались за дверью.
— Кто там? — спросил сонный женский голос.
Уйти было уже невозможно.
Ковачев объяснил, что пришел по служебному делу, в связи со следствием. Женщина (это была, вероятно, Донева) помолчала, словно колеблясь, открывать или нет.
— Погодите минутку, — сказала она, и шаги удалились.
Ждать пришлось несколько минут. Как все скверно вышло. Но отступать было поздно.
Наконец Донева открыла. Извинилась, что заставила его ждать. И он в свою очередь извинился, что вторгается в неподходящее время. Оказалось, что муж ее вместе с сыном уехал на рыбалку. И она дома одна.
