Леонид Могилев - Век Зверева

Он сходил к большому костровищу и подобрал топорик, лежавший на своем обычном месте, под жестяным поддоном. Потом разрубил ствол черный и безымянный на десяток кривых чурочек. Топор был заточен под бритву и входил в дерево почти без звука, лишь желтые тонкие щепки отлетали время от времени и падали недалеко.

Ни ветерка, ни тучки. Пламя мгновенно охватило построенное Зверевым по всем правилам сооружение и загудело спокойно, как и положено пламени. Когда костер разгорелся, он положил в него целый ствол, подтащил другой, сел на него спиной к лагерю и стал смотреть на огонь.

Появлялись и исчезали призраки огненного мира, возникали и рушились города, а чудесные сады с алыми цветами и слезоречивыми птицами перетекали, как песок в колбе часов, показывающих время начала представления.

— Жжем дефицитное топливо? Его, между прочим, последний раз на вертолете сюда доставили. Чаю бы хоть вскипятил.

Это Зимаков появился как из-под земли, бесшумно и невероятно.

— Чаю, говорю, поставим? Я мигом. — И пошел к домику своему широким упругим шагом, скрылся в дверях и появился с котелком, пакетом, кружками. Рогульки мигом нашел и воткнул, положил перекладину. Снегом заполнил котелок доверху, утрамбовал, еще добавил. Котелок, мокрый снаружи, зашипел, стал высыхать.

— Люблю из снега. Из ручья не люблю. Вкус у воды из снега другой. Там, наверху, почувствуешь.

— На каком верху? — заинтересовался Зверев.

— На обыкновенном.

И только тут Зверев понял, что Зимаков подошел к костру не от лагеря, а с другой стороны. Оттуда, где лежал наскоро засыпанный снегом труп.

— Да, неспокойный ты компаньон, Юра, все-таки. По ночам не спишь. Гостей принять не можешь по-человечески. Кто там, на склоне-то? Не поделили чего? Ты же толком ничего не рассказывал.

…Зверев рассказывал свою историю так долго, как долго закипала вода в котелке, опуская самые невероятные места, чтобы Зимаков не подумал, что над ним просто глумятся. Зимаков не подумал.

— И что теперь, гражданин следователь?

— А теперь идите себе на восхождение, да побыстрей. Вертолета ждать нужно.

— Ну, так скоро не получится, да и не стоит. Сутки у нас есть. Ты как думаешь? Что с тобой сделают?

— Вывезут вниз, потом в какой-нибудь институт покруче. Где-нибудь неподалеку. Этого добра на всем пространстве бывшей державы хватает. И вывернут наизнанку. Потом в кислоте растворят.

— Почему в кислоте?

— Обещал один из больших начальников.

— Обещанного три года ждут.

— А с какой стати ты мне, Зимаков, веришь?

— А с той, что случайный человек сюда не доберется.

— Я же добрался.

— Не о тебе речь. Того, что лежит упокоенный, я не знаю. Он выше уровня моря ранее не поднимался. Поверь старому человеку. А вот Гришу Комова знаю. Мы с ним на пик Ленина ходили. Он теперь у местного царя в свите. Случайные люди тут не ходят. Дорога непростая. Давно я Гришу не видал. Даже окликнуть хотел. Мог бы и он тут на склоне остаться. Оплошал ты, Юра. Тот, второй, назад бы не дошел. Он лишь лицо при исполнении служебных обязанностей.

— Конец тем не менее один. Вы бы поторопились. А я уж тут подожду.

— Ждать да догонять — последнее дело. А вот и братва просыпается. И чай славный получился. Говорю же, из снега лучше. После завтрака пойдем с тобой на прогулку. Продолжим разговор.

Завтракали весело. Тушенка, рис, апельсины, печенье, чай.

— Держи-ка, Юра.

Зверев получил ледоруб, лопатку, связку крюков, веревку.

— Правило первое, господин курсант. Когда работаем на склоне, один не должен находиться над другим, так как при срыве верхнего свалит и нижнего. Или поранит. По склону нужно стараться идти наискось. Тогда и задержать товарища легче при «полумаятниковом» падении.

— Я наверх не пойду.

— Еще как пойдешь.

— Вас всех положат там. А так меня одного.

— Никого не положат. Ни там, ни здесь. Правило второе. Ты слушаешь?

— Слушаю.

— Так вот. Правило второе. Особенно опасен срыв идущего сзади на спуске, когда первый спускающийся не видит второго, сорвавшегося, и не успевает подготовиться. Нужно уметь задерживаться, чему мы посвятим остаток дня. И главное, успеть крикнуть. Правило третье. При сокращении дистанции часто идут, собрав веревку кольцом, что затрудняет лазанье и увеличивает возможность срыва и размах падения. Я, вообще-то, не спросил, ты в походах был когда?

— В школе. Родной край изучал.

— И то дело.

— Еще вопросы будут?

— А у тебя?

— Дай сюда лопатку, крюки, бери ледоруб.

— Взял.

— Ну и чудненько, — сказал Зимаков, а потом умело и точно столкнул Зверева со склона.

Он падал долго, никак не мог остановиться, пока, наконец, не зацепился ледорубом за твердый наст, но выпустил рукоятку, прокатившись еще метров десять, остановился, встал на ноги. Зимаков стоял наверху и делал пригласительные знаки.

— Ледоруб в таких случаях нужно втыкать непременно клювом в направлении к склону. Тогда можно будет быстро выбрать веревку при срыве верхнего твоего товарища. Клювом в направлении к склону. А вообще, падал грамотно. Чувствуется — координирован и вынослив.

— А лопатка зачем?

— Лопатка, как ты знаешь, удобна в бою. А вообще-то, наличие лопатки делает организацию страховки более оперативной: запрессовку делать, траншейку прокапывать до поверхности, в которую можно забить крюк. Пошли забивать вон туда. К ледничку.

Потом Зимаков долго показывал, как забивается крюк, как держится, как меняется звук и какая осадка при последних ударах. Зверев забил десятка два крюков, завязал сотню страховочных узлов и делал еще много полезного и нужного. Они вышли рано утром, не оставив в базовом лагере Смирнова, как собирались. Теперь лагерь был пуст. Рацию и остающиеся продукты упаковали в ящики и спрятали в яме за ручьем, замаскировав умело и аккуратно. Все оружие их состояло из ракетницы, десяти ракет двух цветов, ножей, ледорубов и лопаток. Лопатка весьма проверена в ближнем бою. Трофейный автомат в рюкзаке Зверева не мог кардинально изменить ситуацию. Он, пожалуй, мог только навредить им.

Две недели спустя. Москва. Институт медико-функциональных проблем

От института осталось сейчас только название, оболочка. Шейпинг, аэробика, массаж, омоложение для богатых, редкие серьезные заказы.

Зверев, как предмет изучения дилетанта и растренированного мента, пропитанного водкой, а потом попавшего в высокогорный лагерь и прошедшего почти на равных с профессиональными альпинистами сборы, представлял для сотрудников одной из кафедр несомненный интерес. Он согласился прийти сюда из детского любопытства. Здесь, кроме ходоков к небу, бывали и летуны, космонавты. Институт был непростым.

— Велоэргометр когда-нибудь видели? — поинтересовался пожилой, легкомысленного вида «профессор», одетый в свежеотглаженные брюки, ковбойку и домашние тапки.

— В научно-популярных фильмах.

— Может быть, именно наши аппараты и видели.

Вся компания Зимакова проходила обследование в разное время, отдельно друг от друга, по мере возможностей. Сейчас в обширной комнате, где стояло в два ряда шесть этих чудесных машин и какая-то аппаратура на столе, никого, кроме ученого товарища Зимакова, Зверева и самого организатора товарищеского мероприятия, не было. Среди аппаратуры Зверев опознал осциллограф. Остальное не поддавалось разумному объяснению. Клавиатурки, экранчики, неизбежные компьютеры, провода и колодки. Здесь же слесарные тисочки, паяльник, обрывки и обрезки, крепеж. И никаких следов лаборантов и техников. Подниматься в лабораторию пришлось по лестнице на четвертый этаж, идти по молчащим коридорам с закрытыми дверями, за которыми никого не было. Слово «зарплата» произносить здесь было неприлично.

Зверев, переодетый в спортивную форму баскетболиста, принесенную Зимаковым, уселся в седло машины, намертво вмонтированной в пол. «Профессор» закрепил датчики на запястьях Зверева, под ушами, на уровне сердца и в каких-то труднопредставимых по значению местах.

— Прошу пана. Давайте на первой скорости, не поспешая.

Зверев закрутил педали.

Через пятнадцать минут «профессор» включил вторую скорость, еще через десять Зверев вертел педали как мог быстро, до тех пор, как мог, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Через час тест повторили.

— Ну что, молодой человек. Здоровье в порядке — спасибо зарядке.

— А душ у вас где?

— Душ остался там, в мрачном тоталитарном прошлом. Есть только холодный. Но с вашим здоровьем можно. Остыньте сначала.

Но главное было впереди. На следующий день уже другой «профессор» препроводил Зверева в барокамеру. Этот опыт был достаточно опасен и потому требовал присутствия несколько большего количества служащих института. «Профессор» словно «отксерился». Трое таких же аккуратных, как бы выдернутых из времени, ученых хлопотали возле «камеры пыток».