Чингиз Абдуллаев - Ответный удар

— Это еще ничего не доказывает, — Дронго иногда бывал неузнаваемо жестким, словно другим человеком. И это раздражало прежде всего его самого.

— Согласен, — Родионов взял наконец стакан с чаем, сделал несколько глотков, — но понимаешь, в чем дело, орудие убийства не нашли.

— Типичный случай, — вздохнул Дронго, — у меня был во Франции похожий случай. Но и тогда убитый сам невольно помог своему убийце.

— Думаешь, банкир сам застрелился?

— Конечно, нет. Я ведь прекрасно знаю, какая разница между выстрелом в висок собственноручно и с расстояния. Пороховой поясок, ожоги, характерные изменения кожи — это может рассказать нам любой криминалист.

— Они вынесли твердое решение — убийство, — кивнул Родионов, — и на основании их уверенности суд приговорил парня к такому суровому наказанию.

— И оружие не было найдено?

— В том-то и дело, что нет. А парня завтра отправляют в колонию. И ничего, похоже, нельзя сделать. Я, правда, подал кассационную жалобу в Верховный суд, но на него мало надежды, слишком громкое дело стало известно еще до своего рассмотрения.

— Вы хотите, чтобы я с ним поговорил? — понял Дронго.

— Да. И если можно, познакомился с материалами дела. Понимаешь, это очень важно. Я ведь помню, как ты работал нашим аналитиком, а в данном случае твои способности могут пригодиться.

— Вы не верите в его виновность?

— Не верю, — Родионов ответил сразу и достаточно твердо.

— Когда мы поедем в тюрьму? Вы сможете мне выписать пропуск?

Родионов переглянулся с хозяином квартиры. Оба старых профессионала улыбались. Они были убеждены в согласии Дронго, зная его характер.

Через два часа Дронго уже сидел в Лефортовской тюрьме, в комнате, предназначенной для свиданий с заключенными, и внимательно читал приговор городского суда. Рядом с ним за столом расположился Родионов. Напротив сидел, опустив голову, Роман Назаров. Он был плохо выбрит, одежда сидела на нем как-то мешковато. Но самым печальным фактором, сразу отмеченным Дронго, были глаза заключенного. В них не было привычного вопроса или чувства протеста. В них явно просматривалось безразличие, а это было хуже всего. Парень был не просто разочарован всей машиной судопроизводства, внезапно свалившейся ему на голову.

Он был сломлен.

Дронго не любил общаться с заключенными. И тем более в такой непривычной обстановке и с человеком, обвиняемым в убийстве.

Но, как и Родионов, он почти сразу каким-то шестым чувством профессионала почувствовал, что сидевший перед ним парень не мог совершить подобного хладнокровного убийства.

Но от этого было еще обиднее. Уверенность обоих профессионалов, даже основанная на их подсознании и чувствах, еще не являлась строгим юридическим доказательством, и нужно было искать факты в защиту осужденного.

Сложнее всего было получить пропуск для встречи с уже осужденным Романом Назаровым, и Родионову пришлось приложить максимум усилий, чтобы провести Дронго в тюрьму.

Закончив читать приговор, Дронго медленно закрыл папку, отодвинул ее от себя и лишь затем приступил к беседе.

Он понимал, как нелегко будет вспоминать уже осужденному все подробности того трагического дня. Он сознавал, что парень, и так раздавленный свалившимися на него трагическими обстоятельствами, может упустить ряд подробностей и забыть важные детали. Но от этого разговора в конечном итоге зависели судьба и жизнь Романа Назарова.

И поэтому он должен был еще растерзать несчастного парня, донимая его своими вопросами.

— Давай рассказывай мне все по порядку, — предложил Дронго, — но только внимательно, стараясь ничего не упустить.

— Я уже рассказывал все много раз, — вздохнул Назаров.

— Ничего, расскажешь еще раз, — вмешался Родионов, — и не спорь, не спорь. Это мы делаем для тебя. Поэтому я попросил своего товарища приехать сюда в тюрьму. Думаешь, легко было выбить и для него пропуск?

Назаров молчал. «Наверно, у него плохая бритва, — вдруг подумал Дронго, — сильно скребет по коже, вызывая раздражение. Нужно будет попросить Родионова, чтобы принес парню новую бритву или купил бы ему новые лезвия».

— Его никто не мог убить, — немного заученно произнес Назаров, — наверно, он застрелился сам.

— А где пистолет? — нетерпеливо перебил заключенного Родионов, — ты нам глупости не говори. Все, что мог нагородить, уже сказал на суде. Никто не мог его убить, — передразнил он Назарова, — вот так говоришь, поэтому тебе и дают такой срок.

Назаров опустил голову. Перспектива провести пятнадцать лет в лагерях сильно пугала его. В тюрьме он уже успел насмотреться всякого и теперь с ужасом ждал, что будет в колонии, где нравы были куда более «вольные».

— Давай начнем с самого начала, — предложил Дронго. — Ты пришел на работу утром, верно?

— Да, — кивнул парень, — раньше всех.

— Ты видел, как Воробьев прошел в свой кабинет? Ты сам это видел?

— Да, — парень удивился. — Вы думаете, его убили еще до моего прихода?

Но этого не может быть. Я же говорил…

— Я просмотрел твои показания, — кивнул Дронго, — но ты постарайся точно отвечать на мои вопросы. Предельно аккуратно и точно. Значит, ты видел, как пришел Аркадий Борисович?

— Видел. Он пришел через десять минут после появления Киры.

— Значит, Кира пришла раньше?

— Верно. Раньше, — Назаров немного оживился, но в душе он считал появившегося незнакомца просто придирчивым идиотом.

— Она пришла до того, как ты появился у дверей?

— Нет, — Назаров не понимал смысла вопросов, но добросовестно отвечал на них, — нет, она пришла после меня.

Он считает, что кто-то мог пронести оружие еще до прихода Романа Назарова, понял Родионов. Это, конечно, возможно, но куда тогда делось это чертово оружие?

— Что было дальше?

— Они начали работать.

— Это я понимаю. Что они делали дальше?

— Позвонил Воробьев и спросил, кто еще сегодня к нему придет.

— Как именно он спросил, ты слышал?

— У Киры на столе стоит переговорное устройство. Когда звонил Воробьев, все бывало слышно. Звук был обычно очень громкий.

— Хорошо, — Дронго в первый раз подумал, что парень слишком туповат для такого испытания, дальше.

— Он спросил, кто к нему придет.

— Как именно он спросил?

— Он сказал, — парень впервые наморщил лоб, такого конкретного вопроса никто ему не задавал, — он спросил: кто придет к нему… еще?

— Точнее.

— Он сказал: «Кира, кто еще придет ко мне?» Теперь точно.

— А почему еще? Там что, были до этого посетители? Или, может, он с кем-то встречался с лифте?

— Он не мог встречаться в лифте, — ответил Назаров, — у него был свой лифт, особый, президентский. А все приезжали на обычном лифте слева. Нет, у него никого не было в этот день. Это точно.

— Что было дальше?

— Потом пришла журналистка из «Независимой». Кажется, Горюнова. Ее допрашивали в суде.

— Я не спрашиваю, кого допрашивали или нет, терпеливо поправил Назарова Дронго. — Мне важно знать, что было дальше.

— Она пришла, и я проверил ее сумку. Там ничего не было. Журналистка прошла внутрь и взяла интервью у Аркадия Борисовича. Потом принесли кофе из буфета. Его принесла Лена, ее тоже потом допрашивали. Но кофе готовила не она, и в лифте, где она ехала, было много свидетелей. Лена передала поднос с кофе Кире, и та понесла поднос в кабинет Воробьева.

— Поднос был накрыт салфеткой?

— Да, но там пистолета не было, — упрямо сказал Назаров.

— Откуда ты знаешь? — разозлился Родионов. — Вечно ты со своим мнением вылезаешь.

— Две маленькие чашки были и кофейник, — упрямо возразил Назаров, — я видел. Там больше ничего не было. Поэтому и говорю. Кира внесла поднос и почти сразу вышла. В этот момент на президентском лифте к нам поднялась Светлана Викторовна, ну… значит, теперь вдова покойного.

— Она воспользовалась лифтом Воробьева? — уточнил Дронго.

— Да. И вошла в приемную. Кира ее увидела, когда вышла, и спросила, нет, сказала, что там журналистка.

— А Светлана Викторовна не вошла?

— Нет, она сказала, что будет ждать. Но попросила Киру доложить о своем приходе.

— Она часто к вам приходила раньше?

— Да, иногда заходила.

— И всегда просила доложить о своем приходе? — усмехнулся Дронго. На жену преуспевающего банкира это мало похоже.

— Она всегда ждала в приемной, если у Аркадия Борисовича были посетители. Он не разрешал никому входить без доклада, даже ей. Строгий был очень.

— Ясно. Давай дальше.

— Журналистка вышла, и она вошла.

— Дальше.

— Журналистка ушла. Да, я вспомнил, она разлила кофе. Извинялась перед Кирой, что такая неловкая. Та ее успокаивала, она разлила кофе на стол, когда убирала микрофон. Кира сказала, что успела все вытереть.