Ян Флеминг - Бриллианты вечны. Из России с любовью. Доктор Ноу
Лейтер довольно хихикнул и полез в левый карман пиджака за десятицентовой монетой: за проезд по мосту Генри Хадсона надо было платить.
— Если только у тебя на ходу колесо не отвалится, — парировал Бонд, когда они снова набрали скорость. — Этот твой шарабан хорош для детишек, которые не могут позволить себе купить настоящую машину.
Так они пикировались по поводу английских и американских спортивных машин, пока не пересекли границу с Вестчестерским округом. Через пятнадцать минут они уже ехали по уходящему на север Таконинскому шоссе, петлявшему среди долин и лесов. Удобно устроившись, Бонд молча смотрел на открывающийся перед ним один из красивейших в мире пейзажей и размышлял о том, чем сейчас может быть занята Тиффани и как, после Саратоги, он сможет вновь повидаться с ней.
В полдень они остановились на обед в ресторане «Курица в корзинке». Это был построенный из бревен дом в стиле первых переселенцев со стандартным набором мебели внутри: стойка с самыми известными сортами шоколада, конфет, сигарет, сигар, журналами и прочим чтивом, сверкающий хромом и разноцветными огоньками музыкальный автомат фантастической наружности, дюжина полированных деревянных столов со стульями в центре зала и многочисленными «кабинетами» вдоль стен. Было здесь, естественно, и меню, предлагавшее жареную курицу, «свежую форель», которая провела уже много месяцев в заморозке, несколько холодных закусок. Две официантки как всегда зевали и не обращали внимания на клиентов.
Однако яичница, сосиски, горячий тост из ржаного хлеба и пиво «Миллер Хайлайф» были поданы довольно быстро и оказались вполне съедобными. Не плох был и кофе-гляссе. Выпив по две порции, Бонд и Лейтер перешли к разговору про Саратогу.
— Одиннадцать месяцев в году, — рассказывал Лейтер, — городишко словно вымирает. Через него только проезжают на водные и грязевые источники лечить ревматизм и тому подобное, так что почти круглый год там — мертвый сезон. В девять вечера все уже спят, а днем единственными признаками жизни становятся, скажем, два пожилых джентльмена в панамах, спорящие о том, надо ли было Бургуаню сдаваться при Шайлервилле (это в двух шагах от Саратоги), или о том, каким был мраморный пол в старом отеле «Юнион» — черным или белым. Но раз в году — в августе — городок преображается. Проходящие там скачки — популярнейшие в Америке, и тогда-то улицы начинают кишеть вандербильтами и уитнеями. Пансионы взвинчивают цены на комнаты в десять раз, а организационный комитет заново красит трибуны, отыскивает где-то лебедей, чтобы засадить местный пруд, ставит в этом-же пруду на якорь древнее индейское каноэ и включает фонтан. Никто уже не помнит, откуда вообще взялось это каноэ, а спортивный журналист, попытавшийся докопаться до сути, смог лишь узнать смелую гипотезу о причастности ко всему этому какой-то индейской легенды. Узнав этот важный факт, журналист решил бросить поиски. По его словам, он сам в десять лет мог соврать гораздо интересней, чем любая индейская легенда.
Бонд рассмеялся.
— Еще что-нибудь, что мне нужно знать? — спросил он.
— Не мешало бы тебе и самому навести справку, — сказал Лейтер.
— Некогда это было любимым местом паломничества многих видных англичан. Например, здесь часто видели «Джерси» Лили, вашу знаменитую Лили Лэнгтри. В те времена «Новинка» побила «Железную маску» в заезде надежд. Но с тех пор многое изменилось. Держи, — он достал из кармана газетную вырезку.
— Войдешь в курс дела. Это из сегодняшней «Пост». Джимми Кэннон — их спортивный обозреватель. Неплохо пишет, и знает, о чем пишет. Читай на ходу, а то уже пора ехать.
Лейтер расплатился, они сели в машину, и когда «Студиллак» тронулся по дороге в сторону Трои, Бонд принялся читать лихую прозу Джимми Кэннона. По мере того, как он углублялся в статью, Саратога времен «Джерси» Лили все больше уходила в доброе старое прошлое, а из статьи все больше скалил зубы в ухмылке двадцатый век:
«До тех пор, пока Кефоверы не выступили со своим шоу по телевидению, деревушка под названием Саратога-Спрингс была своего рода Кони-айлендом для воровского мира. Шоу до смерти перепугало деревенских жителей и заставило хулиганье перебраться в Лас-Вегас. Но банды еще долго оказывали Саратоге свое непрошенное покровительство. Она была их колонией, где они правили с помощью пистолетов и бейсбольных дубинок.
Саратога вышла из союза, как и другие подобные ей деревни со злачными местами, сдав свои муниципальные власти под охрану корпорациям рэкетиров. Она все еще сохраняет притягательность для наследников древних родов и знаменитостей, приводящих сюда своих лошадей для состязаний на примитивном ипподроме и для спаривания с деревенскими четырехлетками.
До того, как Саратога стала закрытым городом, местный констебль занимался тем, что ловил и сажал тех, кто ловил попутные машины, и тех, кто сажал в них людей, получая за это законную зарплату, но живя на чаевые, получаемые от убийц и сводников. Бедность в Саратоге преследовалась законом. Пьяницы, нагрузившиеся в спиртных барах, где процветала игра в кости, будучи выброшенными за дверь, тут же становились в глазах закона преступниками.
Убийца же мог без забот проживать в Саратоге до тех пор, пока платил полицейским и имел дело в каком-либо из местных заведений. Это мог быть и публичный дом, и каморка, где играли в кости по маленькой.
Профессиональное любопытство заставляет меня просматривать старые отчеты о скачках. Тогдашние журналисты вспоминают «старое доброе время», как будто Саратога всегда была городом фривольной девственности. Как же!
Вполне возможно, что и сейчас в домиках на окраине шныряют разжалованные гангстеры. Хоть ставки и не велики, любой игрок должен быть готов к тому, что его стукнут по башке быстрее, чем банкомет подменит кости. Что и говорить, игорные дома в Саратоге всегда были чистым жульничеством, и там никогда не пользовались успехом правдоискатели.
На берегах озера ночами напролет светились окна «гостеприимных» домов. Верховодили игрой люди, примчавшиеся сюда заниматься этим только потому, что потерять здесь деньги они не могли — хоть застрелись! У рулеток и карточных столов сидели профессионалы — поденщики, путешествующие по порочному кругу: из Ньюпорта — в Майами зимой, из Майами — в Саратогу в августе. Профессиональные навыки большинство из них получило в Стейбенвилле, где школами служили самые дешевые в Америке игорные дома.
Вечно в пути, они не имели ни времени, ни таланта на вытряхивание у своих работодателей зажиленных денег. Они — клерки воровского мира — собирали вещички и уматывали, как только начинало попахивать жареным. Многие из них осели в Лас-Вегасе и Рино, где их бывшие боссы сами улаживали дела с получением лицензий, которые можно было гордо повесить на стенку в рамочке под стеклом.
Сии работодатели не похожи на известного в прошлом полковника Брэдли, прославившегося традиционно любезным обхождением. Однако находятся и такие, кто говорит, что в заведении полковника в Палм-бич с удачливыми игроками были вежливы только до тех пор, пока они не начинали выигрывать слишком уж много.
Это уж потом, по словам противника Брэдли, профессионалы поставили дело так, что их заведения просто не могли потерять деньги, как бы ни старались игроки. Сторонников же Брэдли приводят в восторг воспоминания о нем, как о чудаковатом филантропе, любившим дать богатеям немножко порезвиться, в чем штат Флорида им постоянно отказывал. Но в любом случае, по сравнению с заправилами Саратоги полковник Брэдли может сойти за святого и явно заслуживает романтического ореола.
Ипподром в Саратоге — это груда ветхих щепок, а климат — жаркий и влажный. Есть люди, типа Эла Вандербильта и Джека Уитнея, являющимися любителями спорта в устаревшем значении этого словосочетания. Их спорт — скачки, и они слишком хорошо в них разбираются. Есть и тренеры, вроде Билла Винфрея, подготовившего для скачек «Прирожденную танцовщицу». Есть даже жокеи, которые без раздумий дадут вам по морде в ответ на предложение притормозить, когда надо будет.
Всем им Саратога нравится, и они, видимо, очень довольны, что персонажам типа Лаки Лучано пришлось убраться из этого захолустья, процветавшего за счет обирания заблудших овечек. В эру, когда букмекеры еще пользовались записными книжками, их карманы были набиты деньгами. Например, одного из них, Кида Таттерса, облегчили на стоянке машин аж на 50 тысяч долларов наличными. Причем, бравые ребята, обобравшие его, еще пригрозили, что, не принеси он еще столько же, им придется его похитить.
Кид Таттерс знал, что Лаки Лучано имел долю практически во всех тамошних заведениях, и пошел к нему с просьбой уладить дело. Лаки сказал ему, что все очень просто: никто, мол, тебя и пальцем не тронет, если ты сделаешь так, как я скажу. У Таттерса было разрешение на заключение пари на скачках, он был чист перед законом, но защитить его закон был не в состоянии.
