Операция «Канкан» - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
— В наше время Германией правит не армия, а партия, остальные ей служат. Но служат недостаточно усердно. Как офицер с кайзеровской закалкой я прекрасно знаю, что большинство моих коллег сохраняет верность Рейху лишь в силу извечной национальной дисциплины, вошедшей в традицию. Адольф Гитлер — законный лидер государства, и они подчиняются ему, как и любому другому, если за того проголосует большинство.
— Что, личные предпочтения ничего не значат? Простите, граф, но я до самого ареста жил в стране, где внушалась личная преданность вождю, государству и делу Коммунистической партии.
— Правильно, Теодор. Ты замечаешь самые важные детали. Мы учимся у врагов, перенимаем у них ценное. Сталин был тысячу раз прав, когда занялся обновлением кадров. При назначении на руководящую должность он предпочитает преданного опытному. Новичок научится, а враг вряд ли перекуется. Максимум — чисто внешне, ради карьеры. Фюрер опирается на молодых, искренних, горячих. Истинных арийцев.
Как юноша, что пинал ногами старушку у книжного костра. Гитлер далеко уйдет с подобными кадрами.
— Партия сочла вас молодым и горячим?
— У тебя острый язык, Тео. Слишком смелый для Абвера. Надеюсь, с другими ты более сдержан. Что же касается моей новой службы, я курирую назначения на командные должности. Даю рекомендации или подчеркиваю сомнительность кандидатур. Здесь опыт и квалификация необходимы. Очень ответственная работа, как ты понимаешь. Перевод с нее возможен только на высокую должность.
Я внутренне подбираюсь. Если передо мной важный кадровый клерк Рейха, это неспроста. Увы, генеральские эполеты мне пока не положены.
— Нужно нарабатывать послужной список. Блестящие успехи в учебке мало что значат. Собираюсь приложить усилия, чтобы тебя привлекли к выполнению заданий, где есть шанс отличиться.
Проглатываю комок. О характере миссии предпочитаю не думать. Да что думать! Если куртизанку готовили обслуживать клиентов, то диверсанта-ликвидатора…
— К вашим услугам, граф.
— Услуги нужны Рейху, а не мне. Надеюсь, моя рекомендация не будет дискредитирована.
Итак, душа продана дьяволу. Остается дождаться, каково ей придется при новом хозяине.
Глава 9. Интенсивный допрос
Он решил не отпираться. Слишком хорошо известно, что следует за отрицанием вины, ибо сам неоднократно отдавал приказ подвергнуть арестанта интенсивному допросу.
Несколько суток без сна и маломальского отдыха. Резкий свет. Орудия пыток. Угроза самого древнего и эффективного средства добычи показаний — избиения. Не калечащего, но очень, очень болезненного. Чтобы за неделю перед открытым судом смог придти в себя и принародно заявить: каюсь, сограждане, в злом умысле, в работе на германскую разведку, в подготовке убийства товарища Сталина, в саботировании преследования троцкистов и вредителей. А если отпираться до упора, срывая показательный процесс, то по пятьдесят восьмой осудит тройка и приговор приведут в исполнение в течение часа. Но недели до заседания тройки покажутся годами…
Ягода готов был подписать показания на кого угодно — на Ежова и Кагановича, Буденного и Молотова, хоть на всю пионерскую организацию. Только бы избежать особых методов дознания.
Каждый привод к следователю начинался с вопроса и ответа. «Вы признаете, что гражданин такой-то вступил с вами в преступную связь с целью создания троцкистской антисоветской организации?» — «Да, гражданин следователь, признаю».
Изобличение в очередном эпизоде контрреволюционной деятельности дробилось на два акта. Сначала Ягоду обрабатывал подполковник Мешик из ГУГБ. Затем приходил следователь прокуратуры, официально возглавлявший следственную группу, и переписывал признания начисто.
К концу мая гэбист утомился готовностью подследственного взять на себя любые грехи. Бывший его начальник наговорил и подписал столько, что хватит арестовать все правительство и командование РККА. Даже если в Москве и созрел заговор, он технически не мог быть до такой степени глобальным.
Привычный лязг засовов возвестил Мешику о доставке Ягоды. Он согнут, ссутулен, от выправки не осталось ни следа. Некогда черные усы поседели напрочь. А может, нарком подкрашивал их, но в камере нечем. Подполковник крикнул сержанту впустить в допросную еще одного человека и дать ему табурет.
Ягода узнал вошедшего, но не ответил на его приветствие, еще больше ссутулившись.
— Производится очная ставка между обвиняемым по статье пятьдесят восьмой уголовного кодекса РСФСР гражданином Ягодой Генрихом Григорьевичем и свидетелем Серебрянским Яковом Исааковичем, — слово «свидетель» прозвучало так, чтобы не оставалось иллюзий: оно в любую секунду поменяется на «подозреваемый». — Серебрянский, прошу поставить вашу подпись. Вы предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний.
В отличие от подполковника, бледного от нездорового образа жизни и долгих часов в подвалах Лефортово, Яков Исаакович шиковал плотным южным загаром на лысине. Конечно, Испания не курорт, там разгорелась нешуточная война. Но Мешик ощутил раздражение по отношению к коллегам из внешней разведки: катаются по всему миру, пока другим в допросных камерах приходится разгребать кучи навоза.
— Гражданин Ягода, вы сообщили, что в январе тридцать шестого года во время встречи в своей московской квартире склонили Серебрянского к сотрудничеству с троцкистской организацией и передаче британской разведке информации о коминтерновской резидентуре в Европе.
— Да… Так точно.
— Вы подтверждаете эти показания?
— По… кх-м… Подтверждаю.
Ягода старался не смотреть в глаза Серебрянскому и только что-то добавил на идиш.
— Что? Что он сказал?
— Попросил прощения, — вздохнул Серебрянский. — Откровенно говоря, товарищ подполковник, не могу понять, зачем он это делает. С тридцать пятого по май тридцать шестого я находился на задании в Китае и Японии, вернулся в Москву, если не изменяет память, к июню. Не виделся с Генрихом Григорьевичем более полугода. И уж точно не в январе.
— То есть вы отрицаете, что Ягода вас склонил к измене?
— Даже не делал попытки.
Мешик быстрыми движениями заполнил бланк протокола.
— Свидетель, есть ли у вас основания считать, что обвиняемый занимался контрреволюционной деятельностью?
Взгляды двух евреев пересеклись, тусклый Ягоды и твердый Серебрянского.
— Прямых доказательств не имею, иначе немедленно сообщил бы контрразведке, не дожидаясь ареста Ягоды. Однако ложное обвинение в мой адрес выглядит как вредительство. Я могу идти?
— Погодите, — Мешик кинул ручку-самописку и скрестил руки на груди. — Нужно прояснить один вопрос. С вашей командировкой в Испанию совпала странная история в Казани, погиб сотрудник ГБ, двое арестованных по пятьдесят восьмой бесследно исчезли. Это что? Проваленная операция? Диверсия?
— Да, провал, — откликнулся Ягода.
— Мне нечего добавить, — тут же вставил Серебрянский.
— Очень, очень странная история, граждане. Выглядит так, будто побег двух опасных врагов с убийством конвоира кто-то попытался представить внедрением агента во вражескую среду. Так называемая операция «Канкан». Кто именно работал по ней, гражданин Ягода?
— Капитан Чеботарев, гражданин следователь, из Иностранного отдела ГУГБ.
— Генрих, имейте совесть! И перед ним будете извиняться, как передо мной?
— Молчите, Серебрянский! Я вам слова не давал, — подполковник повысил голос. — Канкан, надо понимать, это пошлый буржуазный танец с
