Жан Брюс - ОСС 117. Совершенно секретно
Скирвин пожал широкими плечами, и в его полузакрытых глазах появилось циничное выражение.
– Эгоизм. Все эгоизм. Представь себе, мне нужен кто-нибудь, с кем я могу время от времени поболтать на американском. Это ты можешь понять?
– Может быть. Но это опасная слабость. Мне кажется, они называют ее космополитизм.
Скирвин презрительно скривился.
– Еще одна жертва пропаганды.
Юбер улыбнулся.
– Мы все жертвы пропаганды, в том числе и ты, парень.
Скирвин, казалось, вдруг занервничал.
– Или ты соглашаешься, или я оставлю тебя тонуть в дерьме.
– Не будь так вульгарен, парень. Я согласен, что еще я могу сделать?
Скирвин вздрогнул, сунул в зубы новую сигарету и прикурил ее.
– Хочешь?
– Я уже сказал, что не курю.
– Я думал, ты дуешься.
Он пошел к двери.
– Я ухожу. Спокойной ночи. И не порти себе Нервы, дружище.
– Я тебе не дружище.
– Хочешь меня обидеть? Не выйдет. Я сегодня добрый.
Он ушел, и Юбер услышал, как за ним закрылась дверь. Свет остался включенным. Юбер встал, выключил его и наощупь вернулся к своей неудобной постели. Ему сейчас было не так холодно, и он знал, что заснуть снова будет трудно.
Скирвин был крупной и трудноразрешимой проблемой. Сначала он вел себя как враг и подлец. Вместо того чтобы дать чекистам избить Юбера, он сам занялся этим, и бил крепко. И вдруг он превратился почти в друга во всяком случае, предлагал свою помощь.
Ловушка? Вполне возможно. Юбер по своему опыту знал, что субъекты типа Скирвина опасны и ядовиты, как змеи.
Он вдруг без причин подумал о Манновой. Где она сейчас? В Ногликах, в своем доме на берегу моря? Наверняка, комиссар Владимир видит ее каждый день и называет "сердце мое". И каждый день просит ее выйти за него замуж. Его горло сжалось от сожаления.
Он почувствовал, что засыпает.
* * *Когда за ним пришли, уже рассвело. День был грязным, желтым от того, что проходил через масляную бумагу на окне; день со старой почтовой открытки. Он молча встал, продрогший до костей и разбитый, страдая от легкой головной боли, сжимавшей ему виски.
Когда его вели пустым коридором, охранник шел впереди. Юбер решил, что это хороший признак: его не считают опасным. А вот и кабинет, где его допрашивали накануне.
Тот самый военный с робким видом сидел за столом, скрестив большие красные руки на пустой папке. Скирвин тоже был там. Стоя в углу, прислонившись плечами к стене рядом с урчащей печкой на мазуте, он чистил ногти и даже не поднял голову, чтобы посмотреть на входящего Юбера.
– Я замерз, – сказал тот. – У вас нет чего-нибудь горячего?
Военный встал, открыл ящик картотеки, достал бутылку водки и подал ее Юберу.
– Пейте прямо из горлышка. Водка убивает микробы.
Юбер предпочел бы чашку горячего кофе, однако сделал несколько глотков, зажмурив глаза, и стиснул зубы, пока огонь разливался по его желудку, а потом расходился по жилам.
– Бррр! – замотал он головой, чувствуя тошноту.
Чекист взял бутылку, угостился, потом протянул ее Скирвину, который перестал чистить ногти и щедро смочил горло.
– Сегодня утром нашли того, кто выдал вам путевой листок сюда, – сообщил военный. – Произошла ошибка, но вы не при чем.
– Уф! – просто сказал Юбер.
И быстро добавил:
– Я могу вернуться на работу?
– Не так быстро. Скирвин заявил, что ему нужен здесь помощник, и, кажется, он готов взять вас под личную ответственность...
Юбер подумал, что, будь он на месте Скирвина, ему бы не понравилось то, как чекист сказал: "под личную ответственность". Но Скирвин остался невозмутимым и продолжал чистить ногти.
– Полковник Витинов, начальник базы, согласен при условии соблюдения некоторых мер безопасности. Одна из них состоит в том, что каждую ночь вас будут запирать в помещении гауптвахты...
Он тонко улыбнулся:
– Там поставят печку. Мы не дикари.
И обратился к Скирвину:
– Можете его забирать, капитан. Приведете вечером...
Юбер забеспокоился:
– Вы уладите вопрос с Погоби? Я не хочу, чтобы вся милиция бросилась меня искать...
– Не волнуйтесь, мистер Стив Николс.
Юбер сказал, что его имя Стив Николе. Он выбрал его не случайно. Говард назвал его, когда рассказал историю летчика, сбитого над Канко.
Выйдя за дверь и закрыв ее, Скирвин взял Юбера за плечо и посоветовал:
– Скажи мне спасибо, дружище. Здесь ты будешь, как сыр в масле.
– Я тебя ни о чем не просил и ничего тебе не должен, – холодно отозвался Юбер.
Скирвин скривился, от чего стал по-настоящему уродливым.
– Ты зря так ко мне относишься, дружище.
Они пошли, и Юбер на ходу бросил:
– Ты только не разрыдайся. Терпеть не могу слезы.
Скирвин снова остановился.
– Да чего ты злишься? Мы могли бы стать друзьями.
Юбер посмотрел ему в глаза и осторожно провел рукой по своему лицу.
– Ты ударил меня, когда я не мог дать тебе сдачи. Ты не имел права это делать.
Зауженное книзу лицо Скирвина просветлело.
– Из-за этого? Только из-за этого? Господи, да надо было сразу сказать, дружище! Хочешь взять реванш? Пошли в спортзал и устроим честный поединок.
– Разрешены все удары, – уточнил Юбер, уже узнавший, что Скирвин очень силен, но немного медлителен.
– Все без исключений, дружище.
Они вышли из дома. На низкой траве лежал белый иней. Вдали слышался глухой гул самолетного мотора.
– Не жди, что я буду тебя щадить, – предупредил Скирвин.
– От меня этого тоже не жди.
Скирвин искоса посмотрел на Юбера.
– Ты слишком легкий, – сказал он, поморщившись.
11
Томас Скирвин перелетел через канаты ринга и рухнул в двух метрах ниже к ногам рыжего гиганта в спортивных трусах, спокойно жевавшего спичку.
Падение произвело необычный и довольно неприятный звук, но Юбер его не слышал. Он был серьезно оглушен и знал, что, если бы не удалась эта последняя попытка, он проиграл бы. Скирвин обладал геркулесовой силой и бил, как молотилка.
Юбер вцепился в канаты. Он получил в лицо целое ведро холодной воды, так и не поняв, кто ее выплеснул. Отряхнулся, на секунду закрыл глаза и снова открыл их. Он увидел гиганта в спортивных трусах, поднимавшего лежащего без сознания Скирвина, а сзади него пару: высокую блондинку со слишком большими глазами и молодого, немного небрежного летчика с погонами лейтенанта. Оба аплодировали.
Юбер пролез под канатами и неуверенными шагами направился в раздевалку. Скирвина и рыжего гиганта в помещении уже не было. Молодой лейтенант окликнул Юбера:
– Это вы Николе? Тоже летчик, кажется? Хорошая работа. Здесь еще никому не удавалось победить Томаса, и это начинало нам действовать на нервы...
– Мне тоже было нелегко, – пробормотал Юбер, глядя на женщину, чье вытянутое славянское лицо было белым, как мел.
"Она все-таки довольно красивая", – подумал он. Лейтенант представил:
– Ирина Витинова, жена нашего командира. А я – лейтенант Федор Глазовский.
– Очень приятно, – сказал Юбер. – Я схожу в душевую.
Он ушел, думая, что Глазовский, очевидно, ухаживает за женой полковника, что не очень осторожно, хотя очень интересно. Затем он спросил себя, не сломал ли себе чего Томас Скирвин при падении?
Сзади громко смеялась Ирина Витинова.
* * *Бутылка водки почти опустела, и Юбер спрашивал себя, как Скирвин может сохранять такую ясную дикцию после того, как выпил столько алкоголя.
– Берегись ее, как чумы, если не хочешь получить крупные неприятности...
Скирвин говорил об Ирине Витиновой.
– Это шлюха, горячая, как огонь, и прикасаться к ней так же опасно, как к пламени. Я слышал об одной бабе вроде нее, которая жила во времена римлян. Та баба заполучала всех парней, каких хотела, а потом приказывала их приканчивать...
– Мессалина? – предположил Юбер.
– Вот-вот, дружище. Я не хочу сказать, что Ирина приказывает убивать своих любовников, нет. Понимаешь, она устраивает им переводы. Она говорит своему мужу-полкану: этого лейтенантика или того капитана надо отправить в другую часть. Он меня стесняет. Я его больше видеть не могу. К тому же он слишком фамильярен со мной и другие могут из ревности разболтать...
Скирвин неопределенно махнул рукой и вылил в свой стакан остатки водки.
– Представляешь себе такой тип?
– Вполне, – ответил Юбер.
Короткая пауза на время, которое потребовалось Скирвину, чтобы отпить два глотка. Юбер спросил совершенно нейтральным голосом:
– Кажется, на этом участке охотится Глазовский?
Скирвин икнул, вытер губы рукой и подтвердил:
– Да, кажется. Молодой идиот. Он расшибет себе голову...
– Сколько ему лет?
– Двадцать пять. Сопляк! На пятнадцать лет моложе нее! Каково, а?
Юбер встал со стула и пошел отрегулировать слишком шумевшую печку, обойдя стол, заваленный русскими книгами по ведению боевых действий в воздухе. Стены были заклеены фотографиями женщин и самолетов. Там имелся довольно ловкий монтаж, наверняка, произведение Скирвина: лежащая на диване почти голая красотка, у которой из широко раздвинутых ляжек вылетал МИГ-15.
