Ален Паж - В тенетах смерти
Русский не мог прийти в себя от восторга. Он не сомневался в благонамеренности того, кого он называл герром Рейсом.
— Я попрошу вас только заехать в мой отель, — сказал Калон.
— Хорошо.
Они встали, и Соболин в знак доверия протянул Калону его пистолет. Они вышли из здания и сели в ЗИЛ. На этот раз Соболин сидел рядом с Калоном на заднем сиденье.
Было поздно, и улицы были безлюдными. Снова шел дождь, и Калон молил Бога, чтобы он не погасил пожара в ангаре.
ЗИЛ остановился перед отелем. Калон открыл дверцу, когда Соболин сказал:
— Советую не забывать, что я принял все меры предосторожности.
— Не беспокойтесь, — процедил Калон.
Выходя из машины, он увидел, что один из людей Соболина встал у входа.
Главное для него — осторожность и гибкость. Он шагал по скользкой доске, переброшенной над пропастью: один неверный шаг — и смерть.
Хозяин гостиницы сидел в своем кабинете. Он поднял голову. Его взгляд несколько оживился при виде нацеленного на него пистолета…
— Это вы?…
— Встаньте!
Мужчина тяжело поднялся, смочив языком пересохшие губы. Его круглый живот дрожал под расстегнутым жилетом.
— Даун еще здесь? — спросил Калон.
Хозяин гостиницы кивнул.
— Проводи меня к нему… И без глупостей.
Калон пропустил его вперед и спрятал пистолет под пальто. Они поднялись по лестнице, и толстяк указал на дверь.
— Он здесь.
Калон подошел к двери, нажал ручку, обнаружив, что дверь не заперта, и вошел. В комнате было темно, и из угла до него доносилось ровное дыхание.
Он зажег свет и быстро подошел к кровати. Гельмут Даун проснулся и сунул руку под подушку.
— Не стоит, — предупредил Калон.
Даун медленно убрал руку.
— Не будем терять времени, — сказал Калон. — Хочу довести до вашего сведения, что это я находился в квартире, напротив колбасной лавки Мюллера. Сообщаю вам также, что вскоре после вашего визита Лаймен умер.
Даун сел на кровать. Его тщедушное тело не было создано для физической борьбы.
— Кроме того, у вас на хвосте ГПУ,— добавил Калон.
Он допустил ошибку и вместо запугивания вызвал сопротивление Дауна. Тот быстро наклонил голову и, откусив пуговицу сорочки, с вызовом взглянул на Калона.
— Остановитесь! — крикнул Калон.— Я пришел к вам как друг.
Слишком поздно. Даун уже откинулся назад, губы его посинели, а широко открытые глаза смотрели неподвижно. У яда оказалось слишком быстрое действие.
Даун не понял его. В течение долгого времени он жил в состоянии нервного напряжения. Он предпочел смерть аресту.
Калон быстро вышел из комнаты, зашел в свою и взял чемодан.
Выйдя на улицу, он направился к своей машине. Человек Соболина следовал за ним. Калон открыл заднюю дверь, чтобы поставить чемодан, и позвал:
— Эльза.
Машина была пуста. Эльза исчезла.
Когда машина остановилась на площади, Соболин сказал:
— Вы знаете, что делаете. Я думал, что Дункан…
— Он тоже был только одним из звеньев в цепи,— резко перебил Калон.
Он, оттого что не несет больше ответственности за девушку, чувствовал внутри себя не облегчение, а какую-то пустоту…
— Я ненадолго.
Калон вдруг резко сорвался с места и пересек площадь. Он рисковал, взяв с собой русского. Но этот риск мог быть еще большим, если бы он был один. Соболин должен быть с ним до конца.
Калон стоял перед домом, куда Даун заходил после обеда. Он подошел к двери и три раза постучал. На двери висела бронзовая дощечка, сообщающая, что здесь живет доктор Хорнбах.
Дверь открыл пожилой человек:
— Что вам угодно?
— Доктор Хорнбах? — спросил Калон.
— Я не принимаю в такое время.
— Может быть, вас убедит это, доктор?
Калон нацелил на него пистолет, и Хорнбах съежился. Он отошел в сторону, пропуская Калона, но тот заставил его идти впереди.
Они вошли в просторный кабинет. В застекленном шкафу Калон увидел разнообразные медикаменты. Прежде чем сесть, доктор взял со стула маленький тюбик и, улыбаясь, развернул его.
— У меня слабое сердце,— пояснил он.
Калон подскочил к нему и вырвал порошок из его рук со словами:
— Не выйдет, доктор. Меня только что провел Даун.
Доктор посмотрел на Калона усталыми глазами.
— Однажды это должно было случиться.
У него были глубокие морщины, мешки под глазами и горькая складка у рта. Коротко остриженные волосы были совсем седыми.
— Я, если мы договоримся, не отниму у вас много времени, доктор. Я хочу, чтобы вы поняли. Меня ждут в машине три человека из ГПУ, но я пришел к вам как друг.
Хорнбах поднял голову:
— Какой смысл предавать в моем возрасте?
— Вы не поняли, доктор. Я хочу сохранить вашу организацию, но я должен быть уверен, что не ошибаюсь. Для этого мне необходимо выйти на ваших шефов.
— Я ничего не знаю.
— Не глупите. Я понял, что Даун был в вашей организации мобильным агентом, обеспечивающим связь между различными ее членами. Что касается вас, доктор, то вы являетесь соединительным звеном и должны знать звено, ведущее к голове.
— Я всего лишь скромный член организации.
— Нет, я не думаю. Остальные звенья вербовались из более скромной среды, такие, как Лаймен, например. Кроме того, ваша профессия позволяет вам легко перемещаться, не привлекая к себе внимания. Более скромные члены вашей организации не перемещаются. Вы будете говорить, доктор?
— Я не понимаю.
— Глупо. Я не из ГПУ, но, если я провалюсь, вы попадете к ним. Подумайте об этом. Кроме того, есть другой способ узнать имя вашего корреспондента…
На этот раз Хорнбах проявил интерес.
— Я могу ошибаться, — продолжал Калон, — но весьма возможно, что им окажется один из ваших пациентов, то есть его имя мы сможем найти в списке ваших больных. На это потребуется время, но можете быть уверены, его найдут.
Доктор казался несколько взволнованным. Его руки, покрытые желтыми старческими пятнами, дрожали.
— Кто вы? — спросил он.
— Неважно,— ответил Калон.— Советую вам поспешить.
— Как я могу доверять человеку, которого сопровождают русские агенты?… Вы думаете, что это патриотизм. Нет, для меня это гораздо более лично, в некотором роде искупление.
Калон стиснул зубы. Он был бессилен перед Хорнбахом и тот знал это. А внизу ждет Соболин. Он отпустил Калона на веревочке, потому что это позволяло ему выиграть время.
— Доктор,— медленно начал Калон.— Рано или поздно они окажутся здесь, и тогда мы с вами проиграли.
Он встал, подобрал с пола небольшой флакон, содержащий пилюли, и поставил его на стол, на расстоянии вытянутой руки от доктора.
— Говорите,— холодно настаивал Калон. — Если вы предпочитаете умереть, прошу вас. Все, что я могу для вас сделать — это предоставить возможность уйти от них.
Хорнбах устало посмотрел на него. Он не спеша поднес руку к флакону. Калон, не отрываясь, смотрел на эту руку. Его лицо стало суровым, а на лбу выступили капли пота.
Хорнбах взял флакон, перевернул его и вытряхнул в ладонь две пилюли.
Наступило тяжелое молчание. Калон подумал, что Соболин уже наверняка начал терять терпение. Хорнбах смотрел на пилюли.
— Подумайте, доктор, русские пойдут до конца, они ни перед чем не остановятся, тем более что они прекрасно информированы.
Внезапно он протянул Хорнбаху свой пистолет:
— Теперь вы можете убрать нас…
Снова долгое молчание. Доктор сидел, не шелохнувшись, глядя на ядовитые пилюли. Казалось, что он дремлет.
Калон оставался очень собранным, несмотря на свои полузакрытые глаза и внешнее спокойствие. Хорнбах неожиданно выдавил из себя:
— Юлиус Оттвайлер, Риксдоферштрассе, Виттенберге. Он тоже врач.
Калон вздохнул с облегчением. Он наклонился, чтобы взять свое оружие. Хорнбах оставался в той же позе.
— Спасибо, доктор.
Хорнбах поднял наконец голову, и впервые его лицо озарилось подобием улыбки. Он смотрел вперед без страха, хотя знал, что умрет, поскольку уже давно привык к этой мысли.
Калон сунул пистолет в карман:
— Прощайте, доктор.
Закрывая дверь, он услышал глухой звук падающего тела. Что заставило этого человека сначала говорить, а потом умереть? Ведь он мог умереть, ничего не сказав.
Калон вышел на улицу и направился к ЗИЛу. Перейдя площадь, сел в пропахшую дымом машину. Он испытывал страшную усталость.
— Вы были там очень долго, — заметил Соболин.
Глава 15
Соболин злился на себя за то, что положился на этого странного человека. Но как можно было поступить иначе? С тех пор как ему поручили это дело, он занимался им практически один, а начальство уже дважды делало ему замечания, что до сих пор нет никаких результатов.
Соболин знал, почему его торопят. Советское правительство приступило к операции передачи официальной власти в Восточной Германии правительству Пан-кова, ставя перед собой цель — поставить Запад в затруднительное положение. Снова встал щекотливый вопрос о статусе Берлина и признании западными странами коммунистического правительства в Германии.
