Лен Дейтон - Мозг стоимостью в миллиард долларов
— Виделись, — кивнул я. Сейчас я ничего не замечал, кроме человека, который затягивал петлю на большой верхней ветке дерева.
— Это опасно, — посетовал Харви. Теперь и ему стало не по себе. Он сидел неподвижно, с усилием втягивая в себя воздух.
— В каком смысле?
— Эти заброски. Я их просто ненавижу.
— Заброски? — переспросил я.
Где-то в желудке у меня возникло легкое ощущение тошноты, которое не имело никакого отношения к парной. Всеми силами души я надеялся, что Харви не имел в виду то, что пришло мне в голову. Встав, он подошел к печке. Я смотрел, как он набрал ковш и плеснул воды на раскаленные камни очага. Он поднял на меня взгляд.
— Сброс с самолета, — сказал он.
— На парашюте в Советский Союз?
Человек у подножия дерева уже стал примериваться электропилой, хотя первый еще не успел спуститься.
— Парашюты тут ни при чем. Их сбросят с легкого самолета в сугробы. — На минуту я даже испугался. — Я не шучу. Это серьезно.
И я понял, что так оно и есть.
Конец веревки был привязан к бамперу фургона, который, подавшись вперед, чуть пригнул дерево, облегчая работу пильщика.
Вдруг я почувствовал, как меняется температура. Тысячи горячих иголочек пара превратились в ножи, которые стали кромсать меня. Я открыл рот и ощутил, как мне обжигает гланды. Я поспешно сжал губы; чувствовал я себя так, словно подавился мотком колючей проволоки. Харви внимательно наблюдал за мной.
— До побережья СССР всего только пятьдесят миль, — пояснил он. — Если мы будет держаться на высоте, с которой можно воспользоваться парашютом, радары засекут нас сразу же после старта.
Было все так же душно, но раскаленные брызги сменились паром. Кожа у меня горела. Я старался не смотреть на термометр.
— Какая разница? — спросил я. — Если вы в самом деле сбросите людей где-то на побережье, я не дам им и сорока восьми часов, после которых они подпишутся под любым заявлением прокурора. Это район Прибалтийского военного округа, один из наиболее чувствительных к вторжению в свои пределы районов в мире. Он нашпигован ракетами, аэродромами, подземными складами, базами и тому подобным; и более того — тут полно пограничников и патрульной охраны.
Ребром ладони Харви собрал капли пота с лица и уставился на ладонь, словно собираясь прочесть на ней свою судьбу. Он встал.
— Может, ты и прав, — в раздумье произнес он. — Может, я слишком долго пробыл в этой долбаной команде; я начинаю верить в указания, которые они выдают из офиса в Нью-Йорке. Давай выползем отсюда, а? — Но никто из нас не шевельнулся.
Снаружи надрывался фургон. Ствол дерева напрягся, как после долгого сна потягивается человек. В последней отчаянной судороге сопротивления ветви стряхнули с себя снег, и огромный ствол стал клониться к земле. Падение его было медленным и грациозным. Сквозь двойные рамы не донеслось ни звука, когда, вздымая снежные облака, дерево рухнуло на землю.
— Точно, как оно, — усмехнулся Харви. — Ты прав. Точно, как оно.
И я понял, что он тоже смотрел, как дерево встретило свою гибель.
Харви открыл тяжелую дверь парной. В центральном холле стояли шум и суматоха, как в лазарете на передовой. Пожилая женщина в белом халате хлестала веником, плеща водой из ведра нержавеющего металла на размякшие розовые тела, раскинутые по лавкам.
Вслед за Харви я вышел прямо в снежные заносы. Голые, мы пошли по тропке, которая вела к морскому льду. Харви был окутан клубами белого пара. Я прикинул, что, наверно, и я так выгляжу, потому что не ощущал ни малейшего холода. Харви прыгнул в большую прорубь во льду. Я последовал за ним и почувствовал на губах легкий солоноватый вкус Балтики.
Под водой я открыл глаза и на фоне темных глубин увидел размытые очертания Харви. На секунду мелькнула ужасающая мысль: а что, если кого-то унесет течением под лед? Может, очередная прорубь будет... где? Через сто миль? Через двести?
Я вынырнул, вдохнув холодный сухой воздух. Физиономия Харви улыбалась совсем рядом, его пышная прическа превратилась в потеки золотистой патоки, стекавшей с черепа. Я заметил, что на макушке у него начинает просвечивать маленькая проплешинка. Холода я по-прежнему не чувствовал.
— Ты прав, — сказал Харви. — Относительно того деятеля, которого мы завтра сбрасываем. Беднягу можно списывать.
— А ты не мог бы...
— Нет, нет, если бы даже и хотел. Остается лишь надеяться, что он не успеет рассмотреть меня. Самосохранение — первый закон в разведке.
Харви поплыл к трапу. На берегу человек привязывал веревку к другому дереву.
* * *Я прилагал все усилия, чтобы держаться поближе к Харви, пока он готовился к заброске агента, но Харви покинул квартиру еще до завтрака. Сигне принесла мне кофейник в ватном чехле с глазами и носом, а потом, присев на край кровати, завела дурацкий разговор с этим чехлом, пока я допивал кофе.
— Харви поручил мне работу, — устав дурачиться, сообщила она.
— Вот как?
— В'т как. Все англичане говорят в'т как.
— Дай покой. Я проснулся всего три минуты назад.
— Харви нас ревнует.
— Он что, узнал?
— Нет, это все его славянская меланхолия.
Семья Харви Ньюбегина в самом деле происходила из России, но в нем самом не было ничего славянского, во всяком случае, что могло бы броситься Сигне в глаза.
— Харви говорил тебе, что в нем течет славянская кровь?
— Ему даже не нужно говорить, у него лицо типичного мужика. Финн узнает русского за тысячу метров. Кроме того, легкая краснинка в волосах — ты обратил на нее внимание? И эти рыжевато-карие глаза. Пивные, как мы говорим. Вот посмотри на мое лицо. Я типичная уроженка Тавастиании. Крупная голова, широкое лицо, хорошее телосложение, светлые волосы, серовато-голубые глаза, смешной вздернутый нос — все это у меня присутствует. — Она встала. — И обрати внимание на мой скелет. Крупнокостный, с широкими бедрами. Мы, тавастиане, населяем центр и южную часть Финляндии. Среди нас ты не найдешь ни одного такого, как Харви.
— Скелет великолепный.
— Вот брякнешь что-то такое, и Харви сразу же догадается.
— Мне плевать, о чем он будет догадываться.
Она налила мне вторую чашечку кофе.
— Сегодня он попросил меня доставить пакет — и чтобы я тебе ничего не говорила. Фу! Я расскажу, только если мне захочется, а он думает, что я ребенок. Когда ты примешь душ и побреешься, мы сможем вместе доставить его.
Сигне аккуратно управляла старым «фольксвагеном» — она была хорошим водителем — и настояла, чтобы везти меня самой красивой дорогой через Инкеройнен, то есть проселочной дорогой вокруг Коуволы. День стоял солнечный, и небо напоминало чистенькую промокашку с синими пятнами в середине. Дорога извивалась и карабкалась кверху среди складок старых гор, как бы стараясь убедить путника, что эта земля не всюду плоская; приятной иллюзии соответствовали небольшие рощицы и фермерские домики. Вокруг было безлюдно, лишь небольшие группки детей, на лыжах бежавших в школу, махали нам, когда мы проезжали мимо.
У меня создалось впечатление, что Сигне отнюдь не отбросила совета Харви об осторожном отношении ко мне, как она утверждала, и я подчеркнуто воздерживался от всяких вопросов о пакете. В Коуволе, где железнодорожная линия разветвлялась, мы двинулись по южной дороге, которая следовала вдоль путей. Рядом с нами тянулся длинный состав с цистернами и платформами с лесом, и на белые поля опускались клубы черного дыма от локомотива.
— Как ты думаешь, что там в пакете? — спросила Сигне. — Он в бардачке.
— Черт побери! — воскликнул я. — Давай не будем портить прекрасное путешествие деловыми разговорами.
— Я хочу знать. Скажи мне, что ты думаешь.
Я вытащил из бардачка небольшой пакет в коричневой бумаге.
— Этот?
— Деньги?
— Денег такого размера видеть мне не приходилось.
— Но если я тебе скажу, что прошлым вечером Харви одолжил у меня две книжки в бумажных обложках?
— Ясно.
Пакет соответствовал размеру как раз такой книжки. Зажатая между страниц и чуть высовываясь с конца, прощупывалась двухдюймовая пачка, которая вполне могла оказаться бумажными деньгами.
— Долларовые купюры.
— Возможно.
— Что ты имеешь под этим в виду? Ты же знаешь.
— Да.
— Я должна оставить их в такси на Инкеройнен.
Инкеройнен представлял собой россыпь домов и магазинчиков, сгрудившихся вокруг небольшой железнодорожной станции. Главная улица носила явно деревенский характер. В магазинах продавались холодильники из Западной Германии, джазовые пластинки и стиральные порошки. В маленьком деревянном киоске через дорогу предлагались сигареты и пресса, а с задней стороны его располагалась стоянка такси. На ней стояли три новенькие яркие машины. Сигне остановила «фольксваген» на дальней обочине и приглушила мотор.
— Дай мне пакет, — попросила она.
— Что я получу за него? — спросил я.
