Андрей Гуляшки - Спящая красавица
— Закажи мне тогда для искупления своей вины миндальное пирожное, — сказала она. — А если ты мне откажешь и в следующий раз, то мы с Гарри заставим тебя выпить в наказание две рюмки джина.
Аввакум не выносил этого напитка, обжигающего горло. Вот почему он предпочел научиться танцевать — это оказалось нетрудным делом. В конце концов, умение танцевать тоже чего-то стоит.
Итак, скоро зима. Буду курить трубку, сидя в кресле, слушать, как в камине потрескивают дрова, размышляя о следующей главе «Памятники и мозаики» — что может быть приятнее? Еще один очерк о вновь открытой римской мозаике — и вторая часть рукописи завершена.
Аввакум снял со спиртовки кофейник. Эта мозаика из Санданского была так свежа и чиста, словно еще вчера возле нее шелестели туники матрон и скучающих гетер. А губы их шептали печальную поэму о дерзком, но легкомысленном Фаэтоне.
Покончив с бритьем, Аввакум разделся, вошел в ванную и под ледяными струями затанцевал поистине дикие калипсо и твист.
В комнату Аввакум вернулся взбодренный. За окном все оживилось. Это в воздухе закружились мириады снежинок: уже не видно ни старых сосен, ни ограды, ни тротуара.
Это так красиво. Аввакум представил, как сейчас танцует весь мир и звенит жизнерадостный и чарующий вальс. Завтра премьера: Театр оперы и балета возобновляет постановку «Спящей красавицы». Его Фея превратится в принцессу. Раз-два-три, раз-два-три… Завтра он на премьере. Весь мир очарован. Все кружится среди белых гирлянд. И каждый цветок в этих гирляндах — это маленькая Очаровательная Фея. Кто сказал, что мир не прекрасен!
Так началось для Аввакума утро двадцать девятого ноября.
Он закрыл дверь, когда из-за снежного занавеса вынырнул Гарри, словно выбравшийся из мельницы.
— Пойдем со мной к дяде, — предложил он, моргая мокрыми ресницами. Ему, похоже, долгое время пришлось пробыть на улице. — Что ты будешь в такую погоду делать в городе? — продолжал Гарри, хотя Аввакум не отказывался. — Кстати, я заказал боцману приготовить что-нибудь особое на обед.
Аввакум пожал плечами. Особые блюда не могли его соблазнить. Однако настораживала настойчивость Гарри — подобное за ним не водилось.
— Что случилось? — спросил Аввакум, пытаясь заглянуть в глаза собеседника.
— Да ничего особенного. Но мне кажется, что дядя сегодня чем-то возбужден. Знай кричит: «Тише, не шумите!» Ты ведь знаешь, что есть у него привычка повторять это, когда работает. Но сегодня старик явно перебарщивает и просто нервничает. Да и боцман тоже — туча тучей, ворчит и хмурится. Оба с левой ноги встали. А я пригласил на обед Марианну, понимаешь?
— Понимаю, — улыбнулся Аввакум.
— Если мы придем втроем, будет веселее, — сказал Гарри.
Тихо падал снег, и вальс все еще звучал над миром.
— Ну что ж, пойдем, — сказал Аввакум. — Ты иди, а я поднимусь наверх — возьму кинокамеру.
На этот раз профессор даже не подал руку Аввакуму. Съежившийся, он сидел неподвижно в своем чудо-кресле, уставившись в пространство невидящими глазами. Перед ним в беспорядке лежали энциклопедии, толковые словари, математические справочники и стопки исписанных листов бумаги.
— Могу ли я быть чем-нибудь полезен? — спросил Аввакум. В этот миг он по-настоящему ему завидовал.
— Тише, не шумите! — ответил тот, даже не пошевельнувшись и не взглянув на него.
Аввакум тихонько прикрыл дверь.
Часов в одиннадцать явилась Фея. Со снежинками на кудрях, порозовевшая, она принесла далекое и живительное дыхание снежных гор. Пока Гарри помогал ей снять пальто, она постукивала каблучками, звонко смеялась и казалась еще прелестней.
Аввакум стоял в углу и с улыбкой запечатлевал обоих.
Потом она кивнула жениху вместо «спасибо», быстро поцеловала его в губы и, протянув руки, устремилась навстречу Аввакуму:
— А ну-ка, возвращай долг за тот вечер. Помнишь?
— Помню, — ответил Аввакум и впервые в жизни ощутил, что у него слабеют колени.
— Боцман!
В рамке двери, ведущей на кухню, заблестела вспотевшая физиономия повара. Увидев в вестибюле Марианну, вытянулся в струнку.
— Что прикажете?
— Бери аккордеон и марш на палубу! — распорядилась Очаровательная Фея.
Когда он появился с аккордеоном, Гарри сидел на единственном стуле и спокойно курил сигарету.
— «Дунайские волны», — объявила девушка и положила руку на плечо Аввакума. — Он умеет играть только вальсы, — шепнула ему на ухо. И быстро спросила: — Ты танцуешь вальс?
— Сейчас буду танцевать впервые, — сказал Аввакум. Он уже твердо стоял на ногах.
Бывший кок растянул аккордеон, и пальцы его забегали по старым пожелтевшим клавишам.
«Молодец, повар!» — подумал Аввакум.
Вешние воды разбили ледяную преграду, и звонкие ручьи зажурчали среди зеленеющих лугов. Низко над ними сияло солнце, а по изумрудному небосводу плыли легкие облака. Радуга обнимала этот сказочный мир. И Аввакум прикасался к частичке радуги.
— Не так бойко, а то мы вылетим из вестибюля наружу! — смеялась чужая невеста.
Он подвел свою Фею к Гарри.
— Вот, возвращаю твою невесту. Танцуйте, а я сниму вас на память. Когда будете праздновать свою серебряную свадьбу, посмотрим фильм и вспомним этот день.
— Боцман! Давай что-нибудь из «Веселой вдовы»! — кричит девушка.
Бывший кок наяривает словно целый оркестр. Он как будто собирается удержать кого-то своими огромными лапищами. Аввакум приготовился: Гарри и Фея в объективе.
Но тут с верхнего этажа раздался голос профессора:
— Тише, не шумите!
Это утихомирило весельчаков.
— Пойдемте гулять в лес, — предлагает Марианна. — Хотите? Сразу после обеда.
Обед прошел весело. Веселым был даже профессор. Прежде чем выпить кофе, он сказал, пристально глядя на племянника и Марианну:
— Решаю, дети мои, самый трудный кроссворд из всех, какие мне только попадались. Ужасный ребус! Но должен сказать, что я его уже наполовину решил. — Он смотрел на них пристально, не мигая. — И к вечеру я его одолею окончательно!
— Ну, конечно же, дядя, — прощебетала девушка, — мы в этом абсолютно уверены. Правда, Гарри?
— И сомнений быть не может, — ответил тот, увлеченный поделками из хлебного мякиша.
Потом бывший кок помог профессору подняться в кабинет.
Теперь пошел дождь. Капли застучали по стеклам зло и упорно. С затянутого дымкой неба уже спускались ранние сумерки.
Бывший кок спел вполголоса несколько испанских песен, едва касаясь пальцами струн знавшей лучшие времена гитары. И внезапно умолк, опустив руки.
Молчали и все остальные. Слышно было, как дождь стучится в окна. И казалось, что это не капли, а чьи-то костлявые пальцы.
— Профессору плохо, — сказал вдруг «боцман».
— А что с ним? — спросил равнодушно Гарри.
— Плохо ему, — покачал головой верный Санчо Панса. Он посидел так с минуту, безмолвно повесил через плечо гитару и бесшумными шагами, сгорбившись, медленно ушел к себе на кухню.
— Здесь, по-моему, прохладно, — сказала Очаровательная Фея. — Вы не находите? — она взглянула на Аввакума, но тот смотрел в окно. По стеклам стекали струйки воды.
— Похолодало, — кивнул Гарри.
— Слушайте, — сказала Марианна. — Вам не кажется, что нам пора убираться?
— Это идея, — улыбнулся Гарри. — Мы могли бы сходить в кино… Тут идет какая-то веселая комедия.
— Все равно куда, лишь бы уйти отсюда, — сказала девушка.
Пока Гарри поднимался наверх, чтобы сказать дяде, что они уходят, Аввакум от нечего делать снимал Фею, надевающую пальто. Не хотелось говорить, и он старался чем-то заполнить время. Когда на винтовой лестнице показался Гарри, он перевел объектив на него.
— Тебе не надоело? — рассердился художник.
— Нам надоело тебя ждать! — топнула ножкой невеста.
— Тише, не шумите! — послышался глухой голос профессора.
«Профессору плохо», — вспомнил Аввакум слова «боцмана» и почувствовал, как по спине у него пробежала дрожь. Все же профессор очень старый и слабый человек.
Когда они вышли за калитку, на них налетел яростный порыв ветра, заставивший всех повернуться спиной, чтобы спрятать лица от холодных капель дождя. И тогда все трое почему-то взглянули наверх. Из-под огромного абажура настольной лампы струился мягкий зеленоватый свет. Профессор сидел в своем кресле, слегка наклонившись вперед и сердито смотрел на них.
— Б-р-р! Холодно! — вздрогнула Фея и, круто повернувшись, побежала навстречу дождю.
«И сегодня утром смотрел перед собой вот так же», — подумал Аввакум.
Некоторое время они с Гарри шли молча.
— Вы идете, как за гробом, — крикнула им, останавливаясь, Марианна. — Нельзя ли побыстрее?
И в этот момент они услышали крики боцмана. Он бежал, размахивая руками. Приблизившись, он вдруг пошатнулся и чуть не упал. Лицо его, мокрое от дождя, было испуганным:
