Джамшид Амиров - Береговая операция
— Только одно место осталось, но далеко, за городом, — сказала Татьяна.
— Ну, за город я вас не повезу, — сказал рыжий шофер. — У меня бензина маловато, да и время мое скоро кончается. Сегодня я в ночь не работаю.
Татьяна растерянно оглянулась, будто ожидая, что откуда-то со стороны придет к ней помощь, вдруг дернула Васю за рукав и, указывая на стоявшего у будки с газированной водой высокого плечистого мужчину, одетого, несмотря на жаркую погоду, в темно-синий костюм и коричневую кепку, сказала:
— Это мой деверь. Знаете что, — зашептала она возбужденно, — я ему сейчас расскажу про пропуск и про Худаяра. Он меня любит и верит. Он все поймет. А про вас я скажу, что вы мой аккомпаниатор, ладно? Он уважает музыкантов. И мы поедем вместе к Худаяру.
Он сумеет с ним поговорить, а если нужно, даст ему и денег. Деньги у него есть, он хорошо зарабатывает.
— Пожалуйста, — проговорил Вася, но ему, откровенно говоря, не очень хотелось знакомиться с этим верзилой и ехать с ним куда-то. Он предпочел бы поездку вдвоем с Татьяной.
Татьяна, встретившись глазами с рыжим шофером, поняла его взгляд и направилась к своему деверю, Через несколько минут они втроем мчались в Гюмюштепе.
Худаяр блаженствовал. Отстегнув протез, изрядно натрудивший ему за минувшие сутки ногу, и вооружившись легким бамбуковым костылем, он вышел к своему излюбленному камню у ворот домика и, философски глядя на первые вечерние звезды, раскуривал самокрутку. Вокруг распространялся терпкий неприятный запах, похожий одновременно на запах махорки и на запах ладана.
«Москвич» остановился сзади домика, и Худаяр даже не слышал, когда подъехала машина. Татьяна, как было уже условлено в пути, осталась сидеть в машине, а Вася с Никезиным пошли к Худаяру. Худаяр был уже в том блаженном состоянии, когда не воспринимаются никакие неожиданности. Он спокойно поднял свои осоловелые глаза на подошедших к нему людей и, узнав Васю, небрежно сказал «салам» таким тоном, будто расстался с ним только полчаса назад.
— Дядя Худаяр, — это Татьянин деверь. Он хочет с тобой поговорить по делу.
— По делу? — безразлично переспросил Худаяр. — Пускай говорит.
— Может быть, зайдем в дом? — спросил Никезин.
— Пойдем, — так же безразлично ответил Худаяр, поднял свой костылъ и зашагал к дверям; Вася последовал за ними чуть поодаль.
В комнате было полутемно, и Вася, подойди к дверям, успел только заметить, как Никезин взмахнул громадной ручищей. Резко стукнул об пол упавший костыль. Никезин нагнулся, не то поддерживая, не то опуская на пол падающего Худаяра. Остолбенев, Вася увидел, как Никезин, положивший Худаяра на пол, еще раз поднял левую руку и наотмашь ребром ладони ударил по шее лежащего, а потом приподнял его за плечи. Голова Худаяра неестественно откинулась назад. Никезин опустил его, и тот упал.
— Готов, — тихо пробасил Никезин. — Обыщи его, — приказал он помертвевшему от ужаса Васе. Тот стоял окаменевший и не мог сдвинуться с места.
— Ну! — угрожающе прикрикнул Никезин.
Вася опустился на колени около трупа Худаяра и дрожащими руками стал обшаривать карманы его брюк и куртки. Он вытащил толстую пачку денег, какие-то бумажки, картонку — удостоверение личности вахтера водной станции.
— Покажи, — приказал Никезин, посмотрел и, — ни до чего не дотрагиваясь руками, сказал: — Татьяниного пропуска нет. Бумажки брось. Деньги забери себе, пригодятся. Поехали.
Они пошли к машине. Вася трясся в ознобе.
— Спокойно, парень, спокойно, — пробормотал Никезин. — Язык держи за зубами. Хромой этот о Татьяне нехорошее сказал. Не удержался я, толкнул его, а он упал и свернул себе шею. Понял?
Вася не в силах был ничего ответить ему и только молча кивнул головой.
— Нет твоих документов, Танюша, — сказал Никезин, усаживаясь сзади. — Придется тебе их еще где-нибудь поискать.
— Ах, что же мне делать? — жалобным тоном проговорила Татьяна. — И у вас столько времени отняла, и у Василия Юрьевича.
— Бывает, — неопределенно буркнул Никезин, Вася вел машину с огромным напряжением на предельной скорости. Ему хотелось как можно быстрее уехать подальше от этого страшного места. На развилке дороги у окраины города Никезин попросил остановить машину, сказал, что ему нужно заглянуть в одно местечко по делу. «Москвич» покатил дальше.
— Вы чем-то расстроены, Вася? — спросила Татьяна. — Вы все время молчите.
— У меня почему-то сильно разболелась голова, — ответил Вася.
Татьяна осторожно дотронулась рукой до его лба и воскликнула:
— О, да у вас температура! Вам нужно обязательно полежать, а я вас заставила столько ездить со мной. Я не знала, что вы нездоровы. Я совсем сегодня не берегла вас, милый.
В другое время это «милый» заставило бы Васю ликовать, а сейчас он только улыбнулся какой-то жалкой, улыбкой.
— Завезите меня в Дом офицеров, я там посоветуюсь кое с кем, как мне быть. А завтра вы будете совсем здоровым, да? Будьте умницей, поправляйтесь.
У Дома офицеров Татьяна еще раз повторила:
— Поезжайте домой, выпейте аспирин и сейчас же ложитесь в постель. Я уверена, что завтра вы будете здоровы, и мы обязательно встретимся. Я вас буду очень ждать, Вася.
Васю не нужно было уговаривать ехать домой. Ему хотелось поскорее подняться наверх и очутиться в уютной квартире профессора Юрия Максимовича Кокорева. Никогда в жизни, кажется, ему так не хотелось быть дома, как в этот вечер.
Сурен Акопян снова появился на пристани водной станции в тот момент, когда яхты вернулись с моря и начальник станции Садыхов прошел в служебный кабинет. После трехминутного объяснения Акопян уже знал, что вахтер водной станции Худаяр Балакиши оглы живет в селении Гюмюштепе в собственном доме № 39 по Виноградной улице. А пятнадцать минут спустя Чингизов, Акопян и Денисов мчались в Гюмюштепе.
Они постучали в полуоткрытую дверь домика Худаяра. Никто не ответил. Вошли в комнату. Денисов нажал кнопку электрического фонаря. Перед ними на полу лежал с неестественно откинутой набок головой мертвый Худаяр Балакиши оглы. На вбитом в стену гвозде висела морская фуражка. В углу стояла большая пустая корзина из-под винограда.
Легкая жизнь Василия Кокорева
Васе открыла Григорьевна — старая домработница, жившая в семье Кокоревых уже свыше двадцати лет. В переднюю доносились голоса. У Анны Марковны были гости. Вася молча прошел в свою комнату и, не раздеваясь, бросился ничком на тахту. Ему хотелось заснуть и все забыть, но перед глазами его неотвязно стояла картина: Худаяр, падающий на пол, с нелепо свесившейся, как у тряпичной куклы, головой. Заснуть он не мог.
— А Вася-то домой пришел не в себе вроде, не заболел ли? — сообщила Григорьевна Анне Марковне, выбежавшей на кухню поторопить с чаем.
— Что же ты мне раньше не сказала?! — встревожилась мать и побежала в Васину комнату.
— Что с тобой, мальчик мой, почему ты так рано вернулся? Почему ты лежишь одетый?
— Не приставай, мама, — ответил Вася, не поднимая головы.
— Пойдем в комнату, у нас гости — Эльмира Гаджиевна с мужем и Фируза Касумова.
— К чертям твою Фирузу! Оставь меня в покое.
— Не смей грубить матери, паршивый мальчишка, — умиротворяющим тоном сказала Анна Марковна, уселась рядом с Васей на тахту и стала ладонями щупать его лоб: не температура ли.
— Ну, так и есть, голова горячая, как огонь, простудился! Я так и знала, что этим кончится. Сумасшедшая езда на «Москвиче» не доведет тебя до добра. Я сейчас врача вызову.
— Мама, я прошу тебя, оставь меня в покое, — Вася отвернулся к стене.
Анна Марковна опасливо поднялась с тахты и вышла из комнаты сына. Она хотела было направиться к гостям, но решительно вошла в кабинет мужа.
В большом кабинете было полутемно. Настольная лампа бросала пучок света на письменный стол, за которым Юрий Максимович Кокорев разглядывал через лупу какую-то удивительно яркую бабочку. Он даже не поднял головы, когда вошла жена.
— Юра, — окликнула его Анна Марковна, — пойдем со мной.
— Аннушка, милая, я работаю и очень занят. Честное слово, твои гости интересуют меня не больше, чем…
— Юрий Максимович, — провозгласила Анна Марковна металлическим голосом, — у нас заболел сын. — Этот голос у нее появлялся всегда, когда ей приходилось спорить с мужем о Васе. Она была твердо убеждена, что Юрий Максимович относится к мальчику несправедливо и жестоко и вообще не склонен выполнять своего отцовского долга перед ребенком.
— Что с ним такое стряслось? — поднял голову Юрий Максимович.
— Он весь пылает, пойдем, посмотри.
Профессор нехотя поднялся с места и пошел в комнату сына.
— Да, температура, — потрогал он лоб сына. — Какой ты, однако, батенька, хлипкий. Летом простудиться это тоже нужно уметь. Но думаю, ничего страшного. Перегрелся на солнце или наездился по ветру. Дай ему аспиринчику или крепкого чайку с малиной, — обратился он к жене, — и до утра все пройдет.
