Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж
– Клянусь небом, я не заслужил всех этих эпитетов, – сказал я. – Я только оказал небольшую дружескую услугу.
– Не заслужили их? – повторила она. – Не заслужили, когда спасли меня… хотя я все еще не понимаю, каким образом! Да, да, спасли от ужаса, худшего, чем смерть, – о, в тысячу раз худшего, потому что я уже решила покончить с собой, если они найдут «это», и не увидеть завтрашнего утра. Скажите же скорее, как совершили вы это чудо? Откуда взяли это колье,[9] которое так много значит для меня и для человека, которого я люблю? И как вам удалось спрятать другую вещь?
– Я ничего не знаю об этих бриллиантах, – отвечал я озадаченно. – Я вовсе не приносил их.
– Вы… не приносили их?
– Нет. Во всяком случае, этот футляр из красной кожи – не тот, который я привез с собой. Когда парень вытащил его из дивана на Божий свет, я сразу увидел, что он не тот, и возблагодарил нашу счастливую звезду. Я пытался подать вам знак, что все в порядке, но не смог поймать ваш взгляд…
Максина внезапно затихла. Слезы высохли на ее щеках, а глаза лихорадочно заблестели и расширились.
– Ивор, вы не знаете, что говорите! – сказала она изменившимся голосом. – Именно этот красный футляр я выхватила из вашего нагрудного кармана, как только раздался стук в дверь. Я запихнула его поглубже между сиденьем и спинкой дивана и отскочила прежде, чем дверь открылась. И вот оказывается, вы, сознательно или нет, принесли мне колье, похищенное у моего друга. Оно исчезло у него несколько дней назад, и мы очень переживали его пропажу, Я страшно рада получить его обратно. Но для меня гораздо важнее другой пакет, который вам удалось так чудесно спрятать от полицейских. Итак, отдайте мне его – и я уйду отсюда счастливой!
Я уставился на нее, чувствуя всю нереальность происходящего.
– Другой пакет? – вымолвил я с трудом. – Вы забрали у меня единственную вещь, которую я принес с собой. Сначала она лежала у меня под подушкой, а затем во внутреннем кармане пиджака, под плащом, – и только она одна! Пошарьте-ка получше в диване, – она наверняка должна быть там. А этот красный футляр… честное слово, не знаю, откуда он взялся, о нем мы поговорим после. Вспомните – все происходило в потемках, электричество в отеле было отключено. Если б в салоне было светло, вы видели бы, что тот футляр был темно-зеленого цвета и несколько отличался от этого, хотя был почти такого же размера…
Максина вскочила и стала неистово рыться в щели между сиденьем и спинкой дивана. Но – увы! – там ничего не было. Да и не могло быть, иначе комиссар полиции опередил бы нас…
Наконец, она прекратила поиски и в отчаянии заломила руки.
Снова смертельная бледность покрыла ее лицо, потух свет в ее глазах, они стали тусклыми, как после долгой болезни.
– Что теперь будет со мной? – задыхаясь прорыдала она. – Что будет? Договор утерян. Бог мой, что же мне делать? Ивор, вы убили меня! Понимаете: убили!
Слово «Договор» было для меня новым, потому что министр иностранных дел не счел нужным целиком посвящать связного в служебные секреты. Однако большого удивления это слово у меня не вызвало: я понимал, что являюсь лишь орудием в какой-то политической игре. Но я сразу же подумал о том, какие тяжелые последствия может иметь для Максины утрата важного государственного документа. Это могло обернуться несчастьем не только для нее, но и вызвать скандал в политических кругах Великобритании и Франции.
– Обождите! – сказал я. – Волноваться и отчаиваться рано. Тут какое-то недоразумение. Может быть, мы сумеем это выяснить, когда все тщательно обсудим и взвесим. Я хорошо знаю, что у меня был зеленый футляр. С момента выезда из Лондона он ни разу не покидал моего кармана, я все время помнил о нем и охранял его. Не мог ли министр умышленно или по ошибке отослать вам ваше ожерелье вместо… вместо того, что вы так ожидали?
– Нет, нет, ошибка исключена, – отвечала она с нетерпением отчаяния. – Он знал, что спасти меня может только документ, который я ему переслала. Вчера я телеграфировала, что должна немедленно получить его обратно – ради меня самой, ради него, ради Англии. Ивор! Подумайте еще раз! Вы хотите, чтобы я сошла с ума?
– Я подумаю, – сказал я, пытаясь говорить твердо. – Дайте мне только момент… спокойный момент…
– Спокойный момент! – повторила она горько. – Сейчас для нас каждая секунда равна году! Через несколько часов должен начаться спектакль. Это новая постановка, моя новая роль, и я должна быть в театре. Я не хочу, чтобы весь Париж узнал, что Максину де Рензи погубили ее враги. Давайте держать все в секрете, пока это возможно. Нам необходимо выиграть время, если еще не все потеряно… если вы действительно верите, что есть какая-то надежда. О, спасите меня, Ивор, – любой ценой! От вас теперь зависит моя жизнь!
– Пусть дублерша сыграет за вас сегодня вашу роль, – предложил я. – А мы тем временем что-нибудь придумаем. В таком состоянии вам нельзя ехать в театр.
– Для актрисы нет слова «нельзя». Я обязана сыграть роль, а потом раз десять выйти из-за кулис на аплодисменты, раскланиваться, улыбаться… и никто в зрительном зале не должен догадаться о моем душевном состоянии. У меня нет дублерши. Да и зачем она? Кто из зрителей останется в театре, если объявят, что роль их Максины де Рензи будет играть какая-то дублерша? Вспыхнет скандал, все встанут и потребуют деньги обратно. Поймите, ведь это мой театр! И билеты были раскуплены уже неделю назад… Нет! Ради мужчины, который для меня дороже всех, которого я спасу или погублю, я буду сегодня играть, даже если завтра покончу с собой… или сойду с ума. Но только не «обдумывайте спокойно», Ивор, прошу вас. Наоборот, думайте поскорей и вслух, чтобы я могла следовать за вашими мыслями. Так мы поможем друг другу. Давайте сообща проследим все, что произошло с вами, начиная с той минуты, когда вы взяли у министра футляр, и кончая минутой, когда я вошла в эту комнату.
Я повиновался и начал рассказывать ей все по порядку, не касаясь лишь того, что имело отношение к Диане Форрест: Диана не могла быть замешана в этом деле.
Я рассказал, как ночь накануне отъезда из Лондона провел в беспокойном сне, то просыпаясь, то снова погружаясь в дремоту, и несколько раз ощупывал футляр и револьвер, лежавшие под моей подушкой. Как утром переложил футляр во внутренний карман пиджака и чуть не опоздал на поезд. Рассказал, как боролся с двумя мужчинами, которые старались не допустить меня в закрытое купе, куда сами ворвались с помощью ключа, возможно подделанного. Как альбинос, имевший на это купе право, сначала хотел помешать мне войти, а потом вдруг начал помогать мне – лишь бы не оказаться наедине с теми двумя. Как он упал прямо на меня во время ложной тревоги на сходнях. Как в Париже, на вокзальной площади Гар дю Нор, он долго шел рядом со мной и, видимо, хотел заговорить, но я уклонился от разговора и вскоре потерял его из виду. Наконец, как я волновался в дороге и много раз тайком прикасался к своему карману, чтобы убедиться, находится ли там заветный футляр…
Максина несколько успокоилась, хотя мой рассказ вряд ли прибавил ей надежды. Сложив бриллианты в красный футляр, она передала его мне.
– Положите его обратно в тот же карман, – сказала она, – и проведите рукой поверх пиджака, как делали это в дороге. Ну как? Чувствуете ли вы, что он в точности такой же, как и зеленый футляр, с которым вы выехали из Лондона?
– Кажется, да, – отвечал я нерешительно. – Боюсь, я не ощущаю разницы. Может быть, тот был более плоским и более длинным, чем этот… но я не вполне уверен. Видите ли, у меня ни разу не было возможности расстегнуть пиджак и посмотреть, что именно лежит там, во внутреннем кармане. Я не смел пойти на такой риск, чтобы не привлечь внимание любопытных, – меня специально предупредили не делать этого! Мне пришлось доверять лишь легкому прикосновению пальцев. Но даже если допустить, что некий искусный карманник – искуснейший в Европе, обладающий необычайной ловкостью рук, сумел похитить мой футляр, то зачем ему понадобилось дарить мне бриллианты стоимостью в десятки тысяч фунтов? Уж если ему непременно нужно было положить в мой карман что-либо такое, что соответствовало бы украденной вещи, разве не мог он подсунуть пустой футляр?
– И подсунул вам именно это ожерелье, а не какое-либо другое, – пробормотала Максина, теряясь в догадках, – и вот оно в моих руках… а Договор исчез!..
– Договор исчез, – повторил я расстроенно.
Хотя я только повторил ее собственные слова, Максина была убита, услыхав их. Думаю, из моих уст они прозвучали для нее как приговор.
Со стоном бросилась она на диван и закрыла лицо руками.
– Боже, какое наказание! – всхлипывала она. – Неужели я погубила человека, ради спасения которого была готова на все?.. Мой друг, я должна идти в. театр, и я пойду, я буду играть. Но если вы не сможете вернуть мне то, что потеряли, через день меня уже не будет в живых.
