Николай Карпов - Золотая патуинка
— Марш! — шепотом, глазами и толчком в бок при-казал Игрек.
Зет бесшумно прошмыгнул по коридору в уборную, в сторону от проводника. Игрек сжался весь в комок, приготовясь, как пантера, к смертельному прыжку.
Рейнталь неторопливо вышел из купэ, неся в обеих руках все необходимое для мытья, на секунду задержался, как бы соображая, куда лучше пойти, и двинулся в уборную, навстречу своей судьбе.
Едва открыл он дверь, как получил двойной, сокрушительной силы, удар под ложечку и в подбородок снизу. В то же мгновение настигший его сзади Игрек треснул в затылок, по бугорку мозжечка. Рейнталь, не успевший издать ни звука, рухнул, словно подрезанный, на пол.
Обшарить его, вырвать из подкладки жилета мешочек с документами — заняло минуту времени. В следующий миг его подхватили на руки, вынесли на площадку и швырнули под откос. Поезд мчался на закруглении и Рейнталя, крутя, перевертывая, далеко отбро-сило в мелкий, болотистый кустарник.
Все было кончено. Тихо, безкровно, не оставя ни малейших следов, выполнили Игрек с Зетом свой тонко обдуманный план.
Быстро осмотрев уборную, они заперлись в своем купэ. В Варшаве первыми покинули вагон, смешались с нарядной толпой польского Парижа и, в тот же день, сняв грим, уехали в Будапешт.
Изломанный при падении, окровавленной массой лежал на спине Рейнталь среди болота. Но в нем еще теплилась жизнь. Он очнулся, хотел крикнуть от невыносимой боли в каждой точке своего тела и только шипящий хрип выдавила разбитая грудь. Кровавая пена ползла изо рта и глаза, не мигая, уставились в звездное небо. О чем думал Рейнталь и мог ли он еще сознательно ощущать свое «я»? Тонкая нить чуть связывала его с землею и вот-вот она порвется. Обрывки его жизни, без начал и концов, мелькали в потухающем сознании: кудрявый бутуз в бархатной курточке прижался на коленях у матери, теребя ручонками любимую игрушку… Майский парад на Марсовом поле, он корнет, марш-маршем проносится с эскадроном перед царской ложей… Документы зашиты в мешочек — никто не отыщет!.. Противный толстяк занял уборную, ждать придется… Отчего такая боль в голове и точно ослеп сразу?.. А…а… Дина!.. Склонилась над ним и горячим дыханием веет ему в лицо… холодно… холодно… согрей меня, милая!.. Расплывается туманом образ Дины… Тускнеет далекое небо… Непонятная черная глыба наваливается на Рейнталя, совсем задавила… Вздохнуть бы немножко… Закрылись остеклевшие глаза и вечный мрак поглотил сознание Рейнталя.
16
Осень выдалась на редкость сухая, крепкая. Последняя вспышка увядающей природы блистала на солнце богатством красок.
Бульвары, сады и парки города обрядились в яркие наряды. Какие сочные тона для художника! Сколько разнообразия в оттенках! Желтая береза, кровавокрасная осина, бурый дуб, пурпурный клен и, как контраст среди пылающей листвы, спокойный холодок вечнозеленой хвои. Все времена года хороши по-своему и в каждом из них человек находит свою прелесть. Но есть убежденные поклонники осени, с ее угасанием страстей природы. Она не сулит несбыточных надежд, не манит усталые сердца обманчивой дымкой розовой дали. Ее свежие дни коротки, напоены покоем и тихой грустью. Осень сродни зрелому возрасту на ущербе.
Путин предпочитал осеннюю элегию и шумливой, неугомонной весне, и знойному, томящему лету. Уже в молодые годы был склонен к уединенно-созерцательному настроению. Любил прогулки по безлюдным окраинам. И здесь, живя в изгнании, он не изменял своим привычкам и вкусам.
С отъездом Рейнталя, Путин приложил все старания исподволь приблизиться к Дине. С нею он виделся каждый день, встречая у конторы, провожал домой или заходил к ней к условленному часу и они отправлялись гулять. И Дина привыкла к этим прогулкам по взморью и тихим закоулкам старой части города. Началась уже третья неделя как уехал Рейнталь. Никаких известий от него, кроме двух открыток из Берлина и Вены, Дина не получила. Но отсутствие и молчание жениха ее ничуть не волновали. Путин не затрагивал этого вопроса. Они оба не решались вернуться и к разговору их по телефону. Эта недоговоренность даже облегчала сейчас их отношения. У Путина, после шутливого признания, родилась смутная надежда. Дина, выслушав готовность его ради нее пойти на уступки, чтобы предотвратить дуэль, не сказала своего последнего слова. Но оба они сознавали, что этот телефонный разговор оставил свой след в их сердцах.
Был праздничный день. С утра они провели его вместе. Отстояли обедню в русской церкви — вдруг налетел на обоих молитвенный порыв. Рано пообедали и долго гуляли. На пляж завернули, в вековом парке потолкались. Все излюбленные улочки-закоулочки старого города исходили.
— Минутку внимания Надежда Николаевна! — Мое палаццо! — сказал Путин, останавливаясь у своего дома.
— Прелестный уголок старой романтики!
— Окажите честь, Надежда Николаевна!
— То есть?
— Зайдемте ко мне передохнуть.
— Удобно ли? — заколебалась Дина.
— Отчего же? Я живу совершенно особняком. Или вы боитесь пересудов? Здесь и сплетничать некому.
— Так и быть, уговорили!
Поднимаясь наверх, на своей двери в почтовом ящике Путин еще издали заметил конверт. Когда Дина, сняв шляпу и пальто, расположилась у окна, Путин вышел на лестницу и вынул из ящика письмо.
«Что такое?… Венгерская марка, штемпель Будапешта. Адресовано ему, но… с передачей г-же Томи-линой! От кого?… Почему через него?.. Будапешт… Что-то болтала о Будапеште Ирэн. Да, венгерский художник писал ее тело!..»
Еще большее недоумение вызвало письмо у Дины.
— Ничего не понимаю! Никого в Будапеште у меня нет! Трудно предположить, что тут такое в этом таинственном послании?…
— Вскройте и все узнаем.
«Милостивая Государыня, г-жа Томилина! Считаем долгом уведомить Вас о том, что Ваш жених, ротмистр Рейнталь, более не существует среди живущих на белом свете. Это был агент большевиков, провокатор и предатель, развивавший свою гнусную работу в белом движении и в эмиграции. Мы имели возможность давно разоблачить его перед Вами. Но это мешало достижению нашей цели. Мы охотились за одной дичью. Документы, которые Рейнталь достал для Совдепии, были необходимы и нам, по поручению заинтересованной державы, искренно дружественной к прошлой и будущей возрожденной России. Успешность нашей задачи зависела от неприкосновенности Рейнталя, до поры, до времени. Мы дали ему возможность достать бумаги. Теперь они в наших руках и этими же руками Рейнталь, этот махровый негодяй, уничтожен. Он получил свое возмездие. Простите нас за волнения, пережитые Вами в этой истории. О потере жениха не горюйте — он был недостоин Вас! Игрек и Зет, как назвал нас Ваш старый друг, г-н Путин».
Дина прочла письмо, передала его Путину, поникла головой и долго молчала. То, что она узнала сейчас о Рейнтале, было так мерзко и подло. Она могла стать женой предателя, убийцы ее родины, ее близких! Возмутительна была его дерзость. Как осмелился он приблизиться к ней! Но и жалость к нему, так бесславно окончившем свои дни, шевельнулась в ее душе. Предчувствие не обмануло Рейнталя — столкновение с Путиным стало для него роковым.
Путин быстро пробежал письмо. Дыхание перехватило. Ликующий крик рвался из его груди. Но тотчас он овладел собою, насторожился, наблюдая за Диной. От его такта, деликатного подхода к волнующему его вопросу, зависит теперь все.
Один опрометчивый шаг может разрушить, самою судьбою открытый, путь к сердцу Дины. Он сумеет скрасить ее дни, отстранить от нее все заботы о средствах к существованию. Если сейчас один он живет безбедно — для нее готов работать вдесятеро больше. Только бы дождаться того мгновения, когда впервые получит он право назвать: «Моя Дина!»
— И, вот, я снова одинока! — грустно сказала она.
— Я тоже одинок! — проронил Путин чуть слышно, и робкая мольба о еще возможном счастье прозвенела в его словах.
— Мы жалкие обломки прошлого. Бури разбили наши корабли и, как щепки, качаясь на волнах, мы плывем неизвестно куда и зачем.
Глубоко вздохнув, она остановила на Путине взгляд своих голубых глаз. В них прочел Путин нечто большее сказанных слов и радостно дрогнуло его сердце.
— Дина, поплывем вместе, вдвоем, быть может станет легче!
Она протянула ему руку и в ее пожатии Путин ощутил ту же нежность, безмолвное «да», как в те далекие дни их первой встречи на Волге.
Перед ними открывались новые горизонты. Путин нашел, утраченное в юные годы, счастье. Ответным аккордом звучало сердце Дины. И все так хорошо теперь. Ясно, определенно, спокойно. Раскрыты все тайны, кончены тревоги, сомненья. С нею человек, которого она знает, кому отдала когда - то чистые восторги своей первой любви.
Молча сидели они, боясь нарушить гармонию мира и тишины… Багряный луч заката скользнул в комнату. Озарил головку Дины, зарумянил щеки и веселыми искрами заиграл на груди ее, в старом бабушкином талисмане — золотой паутинке.
