Семен Цвигун - В схватках с врагом
Зубенко обратил внимание на постель, которая лежала на топчане. Там были две подушки, сохранившие следы спавших.
— Кто здесь спал?
— Я, — решительно ответила Акулина.
— А почему две подушки?
— Люблю так.
На кровати полусидел старший сын, в изголовье у него тоже лежали две большие подушки.
— Голова у тебя не болит, парень? — спросил Зубенко.
Он не ответил, только нервно облизал губы.
Значит, до их прихода здесь ночевали еще два человека. Теперь они известны: Яков Гриценко и его младший брат, Иван. В доме их нет, значит, они в бункере.
С помощью лестницы Зубенко и Бут залезли на чердак, карманными фонариками осветили чердачное помещение. Оно было захламлено домашней утварью, с балок свисала паутина. В углу на сене лежали брюки, в карманах обнаружили множество окурков.
Брюки показали Акулине:
— Чьи?
— Сына, — уверенно ответила она.
Однако сын сказал, что это не его брюки и что он вообще не курит.
Владелец брюк, вероятно, иногда курил на чердаке, а недокуренную цигарку прятал в карман. Сегодня он так спешил, что даже не успел надеть брюки.
Бут смел листья клевера в кучу. Лучи фонариков медленно двигались по белому потолку. В углу, под самой крышей, они увидели железное кольцо. Зубенко взялся за него и попытался поднять крышку, но она была закрыта изнутри.
Крышку пришлось приподнять ломиком, и перед ними открылся лаз. Он проходил между основной стеной дома и другой стеной, специально построенной для маскировки. Сверху вниз вела узкая лесенка. У основания дома обнаружили второй лаз, он тоже был закрыт изнутри. Чекисты прокопали за домом траншею, и перед ними открылся ход в бункер.
Зубенко предложил братьям Гриценко сдаться. В ответ послышалась какая-то возня, и из норы вылетела ручная граната, оперативные сотрудники едва успели укрыться. От взрыва обрушилась часть стены дома, но никто из членов опергруппы не пострадал.
Не желая кровопролития, Ольженко послал в бункер Акулину с ультиматумом. Едва она скрылась в подземелье, оттуда донесся мужской голос:
— Что, уговаривать явилась? Вот им! Пока они со мной рассчитаются, я не одного уложу! Патронов у меня хватит!
— Семь лет я мучусь! — жалобно твердила Акулина. — Подумай о детях, если обо мне не думаешь!
— Пошла прочь! — Послышался звук удара и истерический вопль Акулины:
— Не делай этого!!
Ольженко и Зубенко стояли у дома и следили за отверстием бункера. Внезапно оттуда на четвереньках выполз человек в одном нижнем белье. От длительного пребывания в закрытом помещении он был бледен. Длинные черные волосы спадали на плечи. В правой руке у него был крупнокалиберный пистолет, в левой граната.
— Сдавайся! — крикнул Зубенко.
Гриценко открыл стрельбу и замахнулся гранатой.
«Эх, черт, — подумал капитан, — живым, видно, не возьмешь!» — и выстрелил. Яков Гриценко упал.
Иван сдался без сопротивления. В бункере было обнаружено много боеприпасов, оружия, чистые бланки различных документов, всевозможные поддельные печати и штампы.
Иван Гриценко сознался, что ходил с Яковом на убийство. Они знали, что Булах возвращался домой одной из двух дорог, и караулили его в разных местах. Булах пошел по той дороге, где устроил засаду Яков…
На следующий день сотрудники органов госбезопасности вновь покидали село. Теперь им не стыдно было смотреть людям в глаза. Крестьяне выходили на улицу, улыбались им, низко кланялись:
— До свидания! Счастливого вам пути!
Одна девушка преподнесла им большой букет красивых и свежих роз.
Вот какую историю из своей чекистской жизни поведал автору капитан (ныне подполковник) Зубенко. Он и сейчас продолжает службу в органах госбезопасности…
ШПИОНАМ ДОРОГИ НЕТ
А. Соловьев
Измена Родине — тягчайшее государственное преступление. Изменники, оказавшись за границей, попадают в руки империалистических разведок и выдают нашим врагам государственные и военные секреты, активно используются во всевозможных враждебных антисоветских акциях.
Совершить это тягчайшее преступление решаются только люди, лишенные моральных устоев, падкие на деньги, чаще всего — с солидным уголовным прошлым.
Характерна судьба одного из таких подонков, выловленного советскими чекистами уже в качестве агента империалистической разведки.
ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА «ВЛАДИМИРА»:«…Вопрос: Расскажите свою биографию.
Ответ: Я, Курочкин Алексей Павлович, родился в 1926 году в Костромской губернии, в семье крестьянина. В 1941 году бросил учебу. Через полгода бежал из дома и занялся воровством, за что дважды, в 1942 и 1944 годах, был осужден и отбывал наказание в заключении. В декабре 1945 года был призван в Советскую Армию, но через три месяца дезертировал. Вскоре «купил» себе паспорт на имя Захарова Романа Павловича, уроженца Вологодской области, и до декабря 1950 года скитался по югу страны, занимался главным образом кражами в поездах, на вокзалах, в портах. Затем вторично был призван в Советскую Армию, но уже под фамилией Захарова, и в январе 1951 года направлен в Группу советских войск в Австрии. Служил в Бадене шофером на легковой машине…»
10 сентября 1951 года Захаров на «мерседесе» покинул расположение советской воинской части в Бадене. Спустя короткое время он уже был в Вене, где явился в комендатуру французских оккупационных войск в Австрии.
Состоялся допрос. Перебежчик подробно рассказал о своей службе в Советской Армии, выдал известные ему сведения о дислокации и вооружении отдельных подразделений советских войск в Австрии, о командно-политическом составе. Захаров заявил, что давно вынашивал намерение бежать за границу, «в свободный мир».
Французы передали Захарова американской разведке.
Снова последовали допросы, и снова Захаров рассказывал все по порядку — биографию, причины и обстоятельства бегства, военные секреты. Его пытались разоблачить как советского разведчика: заставляли по нескольку раз рассказывать одни и те же эпизоды, называть фамилии, даты, адреса, задавали неожиданные вопросы и т. п.
Но вот Захаров рассказал все, что знал. Своим новым покровителям он теперь мог быть полезен только как подходящий «кадр» для шпионско-диверсионной работы. Чтобы добиться от него согласия на зачисление в шпионскую школу, вербовщики прибегли к шантажу. Они изготовили фальшивое представление советского командования о выдаче Захарова и ознакомили с ним преступника.
Удар был рассчитан точно. Захаров умолял не выдавать его, клялся исполнить любую работу. Ему объяснили, что дело это чрезвычайно хлопотное, что они связаны союзническим долгом, что советское командование не отступится и что Захарову, скорее всего, придется предстать перед советским военным трибуналом и отвечать за совершенные преступления.
Вербовочная комбинация прошла как нельзя лучше. Захаров не только дал согласие обучаться шпионажу и вести диверсионную работу в СССР, но и воспринял это как удачный ход во спасение своей шкуры.
Не доверяя результатам допросов и письменным обязательствам, хозяева дополнительно проверили его при помощи полиграфа, или «детектора лжи». Проверка прошла успешно. Новому шпионскому рекруту дали кличку «Владимир», переодели в военную форму и доставили в Зальцбург, а оттуда в Кауфбёйрен. Здесь, на окраине городка, за двухметровым забором с колючей проволокой, размещалась шпионская школа.
Подготовка шпионско-диверсионных кадров велась в двух местах. В Кауфбёйрене, в старых самолетных ангарах были оборудованы специальные классы для обучения агентов радиоделу, диверсионной технике, приемам нападения на безоружных граждан и военнослужащих Советской Армии, способам подделки и изготовления фальшивых документов; здесь изучали также личное оружие, парашютное дело, топографию и другие «предметы».
В Бад-Верисгофене, в комнатах большого трехэтажного каменного дома, стоявшего вдали от других строений, читались лекции по теории разведки, методам сбора шпионских сведений, добывания советских документов, о порядке проживания и передвижения на территории СССР, о пограничном режиме и т. п.; проводились специальные «политические» занятия для антисоветской идеологической обработки обучаемых.
Стены классов были увешаны различными советскими плакатами и лозунгами, специально закупленными в СССР через посольство: шпионы привыкали к обстановке Советской страны. Они обязаны были называть друг друга и своих начальников «товарищами» (чтобы случайно не обмолвиться после заброски в СССР).
В Кауфбёйрене агентов учили не только шпионажу и диверсиям. Целый арсенал средств — от ежедневной антисоветской обработки до привития низменных инстинктов и прямого запугивания — служил «идейному воспитанию»: им вдалбливалась в голову мысль о неизбежности войны США и СССР и установления мирового господства американцев; им преподносилась самая низкопробная клевета на нашу советскую действительность. Поощряли их уголовные наклонности, пьянство, разврат, драки.
