Иван Дорба - Под опущенным забралом

— Кстати, а руководство НТС выпустили из тюрьмы?

— Конечно! По указанию Гиммлера освободили всех арестованных по делу НТС. Ни группа Эбелинга в РСХА, ни группа Вольфа не проиграли и не выиграли. Шахматная партия окончилась вничью. Ну а козлом отпущения стал Вадим Майковский. Его расстреляли, как только закрылась дверь за последним энтээсовцем. По распоряжению Кальтенбруннера уничтожены целые лагеря, в последнее время многих постреляли: чужих и своих. Понимали, что молоко скисло, надо спасать шкуры, прятать концы в воду, а живым останется тот, кто много знает, кто годен для Си-ай-си и Интеллидженс Сервис. Большинство освобожденных «солидаристов» успели выехать на Запад, остальные — в Карловы Вары, в штаб КОНР (Комитет освобождения народов России). Их приняли торжественно Власов, Трухин, Тензоров и тут же предложили поступить на службу в отдел безопасности КОНР и контрразведку РОА, но те, не будь дураки, к «союзникам» подались. Берлин окружен советскими войсками, из него уже не выскочишь.

— Значит, Байдалаков, Поремский, Околов, Вергун опять будут верховодить в НТС?…

— Вергуна убило при разрыве бомбы. Единственный, кажется, был убежденный «солидарист»… Околов или Поремский проповедуют на манер Георгиевского свои «высокие идеи» как средство к достижению личных целей… — заключил Буйницкий.

— Знаешь, Николай, так и хочется опубликовать все деяния и показания главарей НТС, которые я привез на следствии, и познакомить с ними англичан и американцев, да и самих членов НТС. Они тут же схватились бы за головы, воскликнув: «С какими же маленькими, ничтожными и трусливыми людьми мы имеем дело!» — И Граков ткнул пальцем в сторону лежащего на шкафу чемодана: — Почитай ради интереса эти копии…

— Увы, недаром Алексей Алексеевич говорил, что ничтожества порой завлекают и сбивают с пути, наполняют ядом и заражают ненавистью души сильных, мужественных людей, которые, рискуя жизнью, идут на черное дело. Таков неумолимый закон жизни: как бы ни топили дерьмо, оно всплывает…

— Наша судьба, Николай, неотделимо связана с судьбой Родины. Советский Союз навсегда останется единственным родным домом, обветшал ли он, или из деревянного стал каменным! Неизвестно только, когда доведется нам еще в нем побывать….

— Не горюй, Грак! Многим хочется видеть свой дом таким, каким они рисуют его в своем воображении!

— Ну так что приказал делать Хованский?

— Искать связей с Околовым, войти опять к нему в доверие.

— Война, значит, для нас не кончается, — вздохнул Граков. — Выходит, так. «Прошедшего житья подлейшие черты…» И забыть их нельзя.

— Нельзя, Грак, нельзя! Родину надо заслужить!

ЭПИЛОГ

Сильна ли Русь? Война и мор,

И бунт, и внешних бурь напор

Ее, беснуясь, потрясали.

Смотрите ж: все стоит она!

Они молча стояли у окна и смотрели, как взлетали с веселым треском гроздья ракет и вдруг рассыпались в еще не совсем темном московском небе яркими красными, желтыми, зелеными, белыми огнями.

Когда отгремел последний залп и погасла последняя ракета, Алексей Хованский пригласил гостей к столу, разлил по бокалам шампанское и сказал:

— Друзья, за День Победы! За подлинно народный праздник!

Встал Сергей Кучеров, осушил свой бокал, виновато улыбнулся, плеснул себе еще немного вина и сказал:

— Перед тем как уйти, я хочу сказать несколько слов. Кучеровым везет: люди чудом спасли моего предка, декабриста, от ссылки, чекист защитил честь отца, белого генерала, а меня, его сына, избавили от тюрьмы советские рабочие! И я верю, что подобные люди не переведутся на Руси! Будьте здоровы! — И, чокнувшись со всеми, выпил, пожал всем руки и ушел.

— Вылитый отец. А почему он упомянул тюрьму? — спросил Чегодов, когда провожавший Кучерова хозяин вернулся из прихожей.

— Его по ложному доносу обвинили во вредительстве. А на выездной сессии показательного суда рабочие за него заступились и доказали, что он ни в чем не виноват. Кучеров — крупный специалист, новатор, получил Сталинскую премию…

Хованский не договорил: в дверь позвонили, и он направился встречать новых гостей.

Сергеев-Боярский в модном заграничном костюме и начищенных до блеска ботинках, улыбающийся, галантно поклонился Латавре, обнял Алексея и крепко пожал руку Олегу Чегодову.

— Рад вас видеть, сколько лет, сколько зим! — пробасил он, усаживаясь за стол. — Три года? Или уже четыре, как мы не встречались? Все по заграницам мотаюсь. То в западной зоне Германии — во Франкфурте, то в Югославии… Многих ребят видел. Знакомые передают вам приветы.

— Надоело жить за границей, так живите в Москве, — пошутил Хованский.

— Как начальство прикажет. Гости к нам из НТС жалуют. Надо вам их встретить должным образом. Скажу по секрету, тайно прибывают наши общие знакомые. Их сбросят на Украине на парашютах. Оттуда двое направятся на северо-восток, где, по предположению ЦРУ, мы добываем уран, и возьмут пробу грунта и воды. Один отправится проверять явочные квартиры. — Сергеев-Боярский повернулся к Чегодову: — Вы, Олег, хорошо знаете распоряжения Околова и К°, которые он адресовал «солидаристам», находящимся в подполье…

— Его инструкции мне известны. Недавно я получил письмо от Байдалакова, — засмеялся Чегодов. — И вам чем могу — помогу, если требуется…

— Драчка у них случилась превеликая! Колошматили друг друга как на ярмарке: в кулачном бою кого-то тяжко ранили. Шпана Околова оказалась покрепче, натасканная на разбое и насилье в бригаде Каминского и «Зондерштабе Р», а байдалаковцы — белоручки, кабинетные теоретики. В результате председателем «избрали» Поремского, а Байдалакова пустили по «крысиной тропе», и он уже в Америке.

— А почему к власти пришел Поремский, а не Околов? — удивился Хованский.

— У Околова неприятности: его пасынок Анатолий Разгильдяев вернулся в Советский Союз. Смелый юноша! Очень нам помог. А мать с дочерью пока за границей…

— Какие переплетения судеб! — неожиданно для себя произнес Олег Чегодов.

В комнату вошла Латавра с подносом, на котором стояли рюмки. Она наполнила их коньяком и подошла с поклоном к Сергееву-Боярскому.

— За победу! — сказала она.

— За победу! На всех фронтах! Так было, есть и будет! — И стоя осушил рюмку. Потом, опустившись на стул, поглядел на Чегодова, продолжил свой рассказ: — Судьбы, судьбы… Чем дальше, тем с эмиграцией сложнее. Сейчас там, за границей, в НТС, намечается еще одна драчка, теперь между старыми эмигрантами команды Околова, Поремского, Редлиха, Столыпина и новыми — изменниками Родины в годы Второй мировой войны, такими, как Артемов, Островский… Поремский мудрит над некой «молекулярной доктриной», благодаря которой (как он надеется убедить ЦРУ) можно минимумом пропагандистских средств оформлять стремления и чаяния людей, и массы станут играть, как хорошо срепетированный оркестр без дирижера…

— Чепуха все это! — расхохотался Чегодов. — А впрочем, что им остается делать, как не дурить голову тому, кто платит деньги.

— Ладно, бог с ними! Лучше скажи, как там наши? — спросил Алексей Хованский.

— Во Франкфурте я видел только Гракова. Он не унывает, увлекается живописью, выставил во Франкфурте несколько своих полотен.

— Во время войны, когда приезжал в Локоть, Грак по секрету мне говорил, что связан с неким Радо или его резидентом в Гамбурге. Будто выполнял ваши, Алексей Алексеевич, задания, передавал не то шифровки, не то еще что-то. Может, я задаю бестактный вопрос? Тогда простите! — и Чегодов почувствовал себя неловко.

— Дело прошлое. Это был один из агентов Радо. А сам Радо, Шандор Радо — венгр, коммунист, легендарный разведчик. Под его началом работали семьдесят агентов. По специальности Радо — картограф. Начал свою разведывательную деятельность по совету Урицкого и Артузова в Женеве. Во время войны послал около шести тысяч радиограмм. Таинственная «Дора» передавала секретнейшие приказы верховного командования вермахта, конфиденциальные беседы фюрера о дислокации и перемещении войсковых подразделений. — Алексей откашлялся. — Передачи эти обычно шли ночью. Запеленговать станцию немцам долго не удавалось. Фашисты не очень церемонились с швейцарскими властями, но все-таки это было государство, по многим и весьма важным причинам самостоятельное…

— Надо думать, в швейцарских банках хранилось немало золота фашистской верхушки, — заметил Чегодов.

— Совершенно верно. Абверу удалось наконец расшифровать посылаемые «Дорой» тексты радиограмм. Активные помехи перешли на пассивные, потом началась дезинформация; чуть было не сбили с панталыку нашу разведку. Спасла положение жена Радо, Мария, почерк которой был хорошо известен.

— А откуда, если это не секрет, Радо получал такую потрясающую информацию? — заинтересовался Олег.