Чингиз Абдуллаев - Резонер
Гость покачал головой. Он долго сидел молча, а затем сказал:
– Давид мне позвонил и рассказал про тебя. Он считает тебя умным человеком. Я вижу, что он не ошибся. Я никогда никого не сдавал. Никого из тех, кого искали твои друзья в серых пальто. Ты это хорошо знаешь.
Дронго кивнул, не решаясь перебивать.
– Мне много лет, – продолжал Кахи, – и я не буду менять свои принципы. Мне уже поздно меняться в таком возрасте. Но ты в чем-то прав. Нужно найти и наказать людей, которые стреляют в детей. Другие должны знать, что такие убийства не прощаются ни людьми, ни Богом, – он не сказал «законом», который всю свою жизнь презирал. И Дронго понял это.
– Я хочу справедливости, – твердо ответил Дронго, – мне нужно найти этих киллеров.
– Скажи – почему? – неожиданно спросил гость. – Ты веришь в Бога? Или в справедливость? Или в свой глупый закон? Во что ты веришь? Ответь мне искренне, чтобы я тоже тебе поверил.
Дронго поднялся. Перед ним был человек, который видел тысячи проявлений человеческой низости, подлости, коварства. Его глаза помнили убитых и растерзанных, обманутых и преданных. Перед ним был человек, суммарное знание которого о подлинном Зле превосходило все, на что способно человеческое воображение. Поэтому Дронго не собирался врать.
– Я не хочу ждать, пока их накажет Бог, – он посмотрел своему гостю прямо в глаза. – Мое собственное чувство справедливости требует, чтобы я нашел и наказал этих мерзавцев. Даже если вы мне не поможете, я все равно буду их искать.
Кахи понял, что этот человек говорит искренне. И не собирается отступать.
– Хорошо, – решил наконец Кахи, – мы поможем. Завтра тебе позвонят. Не провожай меня.
Он пошел к двери. Уже выходя, гость обернулся:
– Ты смелый человек, Дронго. Открыл дверь, не испугавшись моих ребят. Ты ведь понял, что мы миновали твою охрану. И все равно не испугался. Это хорошо. Только такие люди и могут быть победителями. Только не очень-то обольщайся. В наше время не всегда можно жить по собственному чувству справедливости. Это очень накладно. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. До свидания.
Когда он ушел, Дронго опустился в кресло. Он и представить себе не мог, что расследование окажется таким трудным. Но он дал себе слово, что найдет убийц, чего бы это ему ни стоило. Он должен выполнить свое обещание.
Глава шестая
Дронго дважды звонил полковнику Демидову, надеясь застать его на месте. Но секретарь неизменно отвечала, что полковник на совещании. Часы показывали уже половину второго, когда Дронго решил, что нужно ехать в аэропорт. В последние годы езда по Ленинградскому проспекту превращалась в пытку, особенно в будни. Каждую пробку Дронго воспринимал как личное оскорбление. Иногда в центре города приходилось простаивать едва ли не часами. Дронго считал, что во всем виноваты городские власти, не сумевшие организовать городское движение. В мире не было ни одного другого крупного города с такими улицами и дорогами, как в Москве. По ширине проспектов и улиц с Москвой мог поспорить только северокорейский Пхеньян, но там движение не было столь интенсивным. Ни в Риме, ни в Париже, ни в Нью-Йорке, ни в Лондоне, ни в Берлине не было таких широких улиц и проспектов, как в Москве. И хотя автомобилей там было гораздо больше, но подобных пробок не возникало нигде. Было полное ощущение беспомощности городских властей, которые обрекали автовладельцев на многочасовое стояние в пробках.
Он уже научился сдерживать себя, когда стоял в окружении десятков и сотен автомобилей. На этот раз, попав в очередную пробку, Дронго достал мобильный телефон и набрал номер Вейдеманиса.
– Что нового? – поинтересовался он у Эдгара.
– Кружков работает с нашим клиентом, – сообщил Вейдеманис. – Кажется, у него появились конкуренты. Из ведомства твоего друга.
– Они испортили машину Сергею? – понял Дронго.
– Да. Ты их растормошил и, по-моему, серьезно. Они решили очень плотно прикрыть нашего клиента.
– Все?
– Нет. Он вызвал троих телохранителей. Я думаю, Кружкова нужно отзывать – он там лишний. У нашего клиента двойная охрана, – осторожный Вейдеманис ни разу не назвал фамилию Арзуманяна.
– Отзови, – разрешил Дронго. – И прокрутите еще раз данные по руководству компании. Может быть, выйдем на новые факты…
– Пока ничего нет.
Эдгар был, как всегда, спокоен. Его трудно было вывести из состояния равновесия.
Попрощавшись, Дронго убрал аппарат и посмотрел на часы. «Если так пойдет и дальше, мы опоздаем в аэропорт», – подумал он.
К счастью, в Шереметьево была налажена система приема гостей в VIP-залах: прилетевшего встречали при выходе из самолета и провожали в зал, где оформляли документы пограничная и таможенная службы. Когда Дронго ворвался в зал, Джил сидела на диване. Мельком он отметил, что на ней были темные брюки и темный джемпер. Он протянул ей цветы. Увидев его, Джил вспыхнула от радости, словно они не виделись очень долго, и, вскочив с дивана, бросилась ему в объятия.
Ему всегда было немного странно, что эта красивая молодая аристократка влюбилась именно в него. Разница в возрасте, разные жизненные установки… Она была словно из другой, параллельной, жизни, которую он не хотел пускать в свою, основную. Джил, похоже, не волновали ни его непонятная профессия, ни его нежелание переселиться в Италию. Она принимала его таким, каков он был. Может, это и было высшим проявлением любви? Когда любишь, то принимаешь человека таким, каков он есть, со всеми его достоинствами и недостатками.
Они сидели в салоне автомобиля, и Джил, счастливо улыбаясь, рассказывала ему о последних событиях. Дронго слушал, стараясь не менять выражения лица. Мысли о расследовании ни на минуту не оставляли его.
– Ты меня не слушаешь, – улыбнулась Джил. – Иногда мне кажется, что ты никогда и никого не слушаешь, настолько ты занят собственными мыслями. Хотя ты все слышишь и даже отвечаешь на вопросы.
– Извини, – он дотронулся до ее руки.
В Джил всегда была непонятная жизнерадостность. Непонятная даже ему. Ее глаза, радостно распахнутые на мир, казались счастливыми и трогательными. В ней было что-то от Одри Хепбёрн, хотя внешне она отличалась от великой актрисы. Такие женщины были подобны появлявшимся в мире ангелам, посланным сделать его немного лучше. К ним не могла пристать ни грязь, ни ложь, ни клевета. Они были слишком чисты и трогательно наивны, чтобы опускаться до низменных страстей. И в то же время обладали магией притяжения, свойственной настоящим женщинам.
– Я рад, что ты прилетела, – сказал он почти искренне.
– Надеюсь, ты говоришь правду.
Кажется, за несколько лет она уже успела понять его характер.
– Через два дня я улечу, – добавила она с грустью.
Она продолжала говорить, и он с удовольствием ее слушал, однако раздражение на самого себя только усилилось.
Когда они вошли в квартиру, Джил снова повисла у него на шее. Наверное, ей была нужна эмоциональная поддержка. Дронго в который раз подумал, что много лет назад он был куда более эмоционален. Тактичный Вейдеманис, знавший, что приехала Джил, не стал их беспокоить. Мобильный аппарат молчал, а к городскому Дронго не подходил. Автоответчик записывал голоса звонивших.
У Дронго была большая двуспальная кровать, на который он всегда спал один. Джил знала об этой его странности. Даже в отелях он заказывал две двуспальные кровати – для себя и для Джил. Он никогда не признавался, но когда рядом оказывался кто-то посторонний, Дронго не мог уснуть. После тюрьмы в Индонезии, где двадцать лет назад его едва не задушили во сне, он мгновенно просыпался, если рядом слышал чье-то дыхание. Тогда его настороженность спасла ему жизнь.
Но днем он мог позволить себе быть рядом с Джил. Когда они лежали рядом, она провела рукой по его вискам.
– Ты седеешь, – грустно сказала она.
– Надеюсь, что успею полностью облысеть до того, как поседею, – пошутил он, – и ты меня к тому времени разлюбишь.
– Ты ведь знаешь, что это невозможно.
– Знаю, – согласился он.
– Я могу спросить, о чем ты все время думаешь? – осторожно спросила Джил.
Он помрачнел. Больше всего на свете он не любил посвящать в свои дела Джил. Достаточно и того, что он не может себе позволить постоянно жить рядом с ней в Италии.
– Сейчас мы занимаемся расследованием одного сложного преступления… – Он говорил неохотно.
– Как обычно. – Она знала, что он не станет рассказывать подробности и поэтому не настаивала.
– Иногда я чувствую, что мои расследования делают меня меланхоликом и мизантропом, – признался Дронго.
– Значит, мне нужно быть чаще рядом с тобой, чтобы лечить тебя от меланхолии, – улыбнулась Джил. Затем неожиданно нахмурилась: – Я все время хотела спросить тебя в Севилье…
Он насторожился.
– О чем?
– Ты позвал меня туда после завершения своего расследования?
