Айра Левин - Мальчики Из Бразилии

Он надел очки и, вытащив из кармана спичечный коробок, подошел к телефону. Подняв трубку, он назвал оператору номер.

- Привет, друг мой, - весело сказал он. - Будьте любезны, сеньора Гессена. - Прикрыв белой перчаткой микрофон, он отвел глаза в сторону. - Проверь его карманы, Руди. Там, под комодом, резиновые туфли. Гессен? Говорит доктор Менгеле. Все прекрасно, беспо­коиться не о чем. Чистый любитель, как я и говорил. Сомневаюсь, чтобы он вообще понимал по-немецки. По­шли ребят по домам, пусть они попрактикуются в под­писях, они должны будут пользоваться ими все время. Нет, боюсь до 1977 года; я вылетаю в лагерь, как только мы тут все подчистим. Так что с Богом, Хорст. И передай эти слова от меня остальным: «С Богом!» Повесив труб­ку, он сказал: - Хайль Гитлер!

Глава вторая

Бурггартен с его прудом, мо­нументом Моцарта, с его лу­жайками, тропинками и конной статуей императора Франца-Иосифа расположен неподалеку от венской конторы «Рейтера», международного агентства но­востей, корреспонденты и сек­ретарши которого предпочитали в теплые месяцы года проводить время ленча в парке. 14-го ок­тября было холодно и ветрено, но четверо работников «Рейте­ра» все же решили отправиться в Парк; расположившись на скамейке, они развернули сан­двичи и разлили по бумажным стаканчикам бутылку белого вина.

Того, кто разливал вино, звали Сидней Байнон, стар­ший корреспондент венского отделения агентства. Соро­качетырехлетний житель Ливерпуля, у которого в Вене обитали две бывшие жены, Байнон в своих очках в роговой оправе напоминал отрекшегося от престола ко­роля Эдуарда VII. Стоя рядом со скамейкой, на которой располагалась бутылка, и задумчиво попивая вино, с внезапным давящим чувством вины он увидел Якова Либермана в черной шляпе и распахнутом пальто, кото­рый двигался в его сторону.

За прошедшую неделю Байнону пару раз говорили, что к нему звонил Либерман и просил перезвонить. До сих пор он не позвонил, хотя обычно пунктуально отве­чал на все такие звонки и, столкнувшись нос к носу с человеком, встречи с которым он старался избежать, Сидней ощутил жгучую вину: во-первых, из-за того, что, когда Либерман был в зените славы и с его помощью были захвачены Эйхман и Штангель, он был источником интересных и безукоризненных документов, а так же потому, что внешность этого неутомимого охотника за нацистами заставляла всех и всегда испытывать чувство вины. Кто-то сказал о нем - никак, Стиви Дикенс? - «Он словно носит на лацкане эту чертову немецкую звезду из концлагеря. И стоит ему войти в комнату, как ты слышишь стенания евреев из могил». Как ни печаль­но, но это было сущей правдой.

И может, потому, что Либерман догадывался о впе­чатлении, производимом им, он, как и всегда, поздоро­вался с Байноном, стоя на шаг дальше общепринятой дистанции вежливости, и на лице его было смущенное выражение; он напоминает, подумал Байнон, большого старого медведя.

- Добрый день, Сидней, - Либерман прикоснулся к полям своей старой мятой шляпы. - Не вставайте, прошу вас.

Поскольку Сидней был застигнут со ртом, набитым сандвичем, его чувство вины удвоилось, и он сделал усилие, чтобы приподняться.

- Здравствуйте, Яков. Рад видеть вас, - он протя­нул руку, и Либерман, сделав шаг вперед, утопил ее в теплоте своей большой ладони. - Простите, что я так и не дозвонился до вас, - извинился Байнон. - Всю прошлую неделю я мотался в Линц. - Сев, он жестом руки со стаканчиком представил остальных присутству­ющих. - Фрейа Ништадт. Пол Хигби, Дермот Броди. А это Яков Либерман.

- О, господи! - Фрейа торопливо одернула сухими ручками юбку и привстала, радостно улыбаясь. - Как поживаете? Я очень рада.

У нее тоже был виноватый вид.

Глядя, как Либерман раскланивается и пожимает руки присутствующим, Байнон не без огорчения заметил, как сказались на нем годы, влияние которых ясно было видно со времени их последней встречи два года назад. Он по-прежнему производил внушительное впечатле­ние, но в нем уже не было той мощи и медвежьей силы, которая чувствовалась в нем тогда; широкие плечи опа­ли, как бы не в силах выносить тяжесть осеннего плаща, сильное властное лицо было изборождено морщинами и губы запали, под тяжелыми веками у него были усталые глаза. По крайней мере, очертания носа не изменились - та же выразительная семитская крючковатость - но усы уже были посеребрены сединой и требовали ухода. Бедняга потерял жену, а на его Информационный Центр Военных Преступлений был совершен налет; все эти потери и неудачи сказались на нем - мятая захватанная старая шляпа, лоснящийся узел галстука, и Байнон по­нимал, почему ему не хотелось отвечать на звонки Ли­бермана. Чувство вины не покидало его, но он старался убедить себя, что стремление избегать контактов с неу­дачниками диктуется естественным здоровым инстинк­том, даже когда эти неудачники в свое время были победителями.

Тем не менее, конечно, он должен проявить вежли­вость и сочувствие.

- Садитесь, Яков, - искренне пригласил он его, показывая на место на скамейке рядом с собой и при­двигая к себе поближе бутылку с вином.

- Я не хочу мешать вашему ленчу, - с сильным акцентом сказал по-английски Либерман. - Может, мы могли бы поговорить попозже?

- Да садитесь, - сказал Байнон. - В офисе эта публика так и снует.

Повернувшись спиной к Фрейе, он слегка подтолкнул ее, она отодвинулась на несколько дюймов и тоже отвер­нулась от него. Байнон освободил место на краю скамей­ки и улыбкой пригласил Либермана присесть.

Сев, Либерман вздохнул. Положив на колени круп­ные кисти рук, он уставился на них, ерзая ногами.

- Новая обувь, - сказал он. - Она просто убивает меня.

- Как вы вообще поживаете? - спросил Байнон. - Как дочка?

- У меня все в порядке. И у нее прекрасно. У нее трое детей - две девочки и мальчик.

- Ну, просто великолепно, - Байнон щелкнул по горлышку бутылки, стоявшей между ними. - Боюсь только, что у нас нет другой чашки.

- Нет, нет. В любом случае, я не могу себе позво­лить. Никакого алкоголя.

- Я слышал, вы были в больнице...

- Туда и обратно, туда и обратно, - пожав плечами, Либерман поднял на Байнона усталые карие глаза. - У меня раздался очень странный телефонный звонок, - сказал он. - Несколько недель назад. В середине ночи. Звонил мальчик из Штатов, из Иллинойса, сказал, что говорит со мной из Сан-Пауло. У него на пленке был голос Менгеле. Вы, конечно, знаете, кто такой Менгеле, не так ли?

- Один из ваших нацистов, которых вы разыскивае­те, так?

- Один из тех, кого все разыскивают, - сказал Либерман, - и не только я. Германское правительство по-прежнему предлагает шестьдесят тысяч марок за его голову. Он был главный врач Освенцима. Ангел Смерти, как его там называли. Две научные степени - по меди­цине и философии. Он проводил тысячи экспериментов над детьми, над близнецами, пытаясь создать идеальных арийцев; он старался менять карий цвет глаз на голубой с помощью химикалий, через гены. Человек с двумя научными степенями! Он убивал их, тысячи близнецов со всей Европы, евреев и неевреев. Все это есть в моей книге.

Байнон чуть не подавился сандвичем с цыпленком и принялся решительно прожевывать его.

- После войны он вернулся домой в Германию, - продолжил Либерман. - Его семья преуспевала в Гюнцбурге; она занималась производством сельскохозяйст­венных машин. Но его имя стало всплывать на процес­сах, но его вытащили отсюда и переправили в Южную Америку. Мы нашли его там и стали гонять из города в город: Буэнос-Айрес, Барилоче, Асунсьон. С 59-го года ему приходилось жить в джунглях, в поселении у реки на границе Бразилии и Парагвая. Его окружали телохра­нители, целая армия, у него было парагвайское граждан­ство, так что выдачи его добиться было невозможно. Но он опасался высовываться, потому что группы еврейской молодежи по-прежнему старались выследить его. Неко­торых из них выловили из реки Параны с перерезанными глотками.

Либерман помолчал. Фрейя коснулась руки Байнона и дала понять, что хочет еще вина; он передал ей бутылку.

- Словом, у мальчика оказалась магнитофонная за­пись, - сказал Либерман, глядя перед собой и все так же держа руки на коленах. - Менгеле был в ресторане, куда собрал бывших членов СС из Германии, Англии, Скандинавии и Штатов. Чтобы отправить их на убийство группы шестидесятипятилетних людей. - Повернув­шись, он улыбнулся Байнону. - Просто дико, не так ли? И это должна быть очень важная операция. В ней уча­ствует Kameradenwerk, а не только Менгеле. Организа­ция Друзей, которая обеспечивает их безопасность и снабжает их работой.

Проморгавшись, Байнон уставился на него.

- А вы сами слышали запись?

Либерман покачал головой.

- Нет. Едва только он собрался прокрутить ее мне, в дверь, то есть, в его дверь кто-то постучал, и он пошел открыть ее. После этого были только грохот и звуки падения, а несколько погодя трубку повесили.