Ян Валетов - Левый берег Стикса
— Куда едем, Шарапов? — спросил Андрей.
— В СИЗО я тебя не повезу, — сказал Миронов серьезно, — не думаю, что это безопасно. До утра перекантуемся у меня в кабинете, а потом пойду просить начальство о спецрежиме содержания. Как для особо важного свидетеля. Аргументы у меня есть.
— Аргументов я твоему начальству отнес столько, что и выпустить можно.
— Ну, это вряд ли… Но о том, что, сколько и кому ты носил, настоятельно рекомендую не упоминать. Не дразни гусей.
— Просто сообщаю, что имею законное право на доброе к себе отношение. Слушай, Саша, а ты на нашем деле давно?
— С тех пор, как вы метизный банкротили. Только там я не нашел ничего такого.
— Было бы удивительно, если бы нашел. Все делалось согласно букве закона. С минимальными отклонениями. — Тоцкий вспомнил, как Калинин разрабатывал схему банкротства, и как изящно она была проведена в жизнь, и невольно улыбнулся. Прихвастнул Миронов, говоря, что его ведомство имеет полную картину их деятельности. Явно прихвастнул.
— Так это на тебя Денис жаловался? Молодой, горячий, роет, что твой шагающий экскаватор — асфальт пластами поднимает…
— Рыбаков Денис? На меня.
— Денег не предлагал?
— Не-а.
— А предлагал бы — ты б не взял?
— Не взял бы.
— Хочешь — угадаю?
— Что?
— То, что квартиры у тебя нет. Машины тоже нет. Живете вы с женой у твоих родителей. И в отпуск не ездили года два.
— Почти угадал, — сказал Миронов. — Только жены у меня тоже нет. Умерла жена три года назад. При родах. Вместе с ребенком.
И добавил.
— Мы дочку хотели.
— Извини, — сказал Тоцкий.
— Ничего, — отозвался Миронов. — Откуда тебе знать? Ты мое досье не читал.
Он потер пальцами свои рыжеватые брови и несколько раз кашлянул.
— И квартиру мне ведомственную дали. За три месяца до родов. Но я там бываю редко. Мне у родителей легче. А там — я не могу, все время вспоминаю. Что замолчал, Андрей? Удивился, что я тоже человек? Хоть немного?
Тоцкий промолчал.
— И не заказ я выполняю, а просто делаю свою работу, хоть тебе это не докажешь, — продолжал Миронов ровным, совсем лишенным эмоций голосом. — И все вокруг вижу. Машины вижу, квартиры вижу, канарский загар вижу. Это ваше, ребята, счастье, что вокруг столько продажных. На этом ваш бизнес и держится. И из-за этого вас убивают. Такие правила. Вы сами согласились по ним играть. Ни тебя, ни меня — никто не заставлял. Мы сами выбрали свое дело, так?
— Так, — согласился Андрей. — Опять все правильно. И логика железная. Вот только с точкой отправления ты мазанул. Тебя мне не убедить, я знаю это точно. Но, все-таки, раз у нас сегодня пошла такая пьянка, я скажу. Ты историк, ставший чекистом. Я физик, ставший банкиром. Бывшие однокашники, ставшие врагами. Ты — служишь системе. Система служит своим хозяевам, и они устанавливают правила. Эти правила могут нам с тобой претить, но они есть, и от этого никуда не деться. Хочешь работать — плати за «крышу» или сворачивай лавочку! Не хочешь оставаться нищим — уходи от налогов и плати, чтобы этого не замечали! Плати — и будешь безнаказанным, всеобщим баловнем и любимцем. Плати, и тебя наградят, как почетного налогоплательщика, хоть ты и не дал ни копейки в казну! Какая, на хер, разница. Только плати! Чем выше покровитель — тем круче бизнес, и тем громче потом уголовное дело. Но тем и выше у тебя шансы выйти сухим из воды — заплатив адвокатам и судьям.
Тоцкий хмыкнул иронически.
— Даже в тюрьме мы покупаем себе нормальную жизнь, там те же законы — плати и все доступно. А убивают, Александр Сергеевич, нас не по правилам, а потому, что кому-то нужно занять наше место. Чтобы посадить на него своих людей и получать долю. Убивают из-за денег и власти. И не только банкиров. И политиков убивают. И журналистов. И честных до невменяемости сотрудников правопорядка, которые суют свои носы, куда не надо — тоже не жалуют. Таких, как ты, например. И простых прохожих, чтобы больше боялись, по случаю шлепают. Такие дела…
Скажу честно, я, действительно, не ожидал увидеть в тебе человека. В вашем лесу люди не водятся — не то место. Но как ни крути… Ты ведь тоже в игре, Саша, если не говорить красивых слов. И правила для тебя — те же. Мотивация, правда, у тебя другая. Так это, скорее, горе, чем счастье.
— Здорово ты все расставил по местам, — сказал Миронов с той же тусклой интонацией. — И себя не пожалел. А я все ждал, когда ж все будут в говне, а ты в белом фраке. Но ничего, я не обижаюсь. Один совет все же дам, прислушайся. Тебе придется давать показания и, в любом случае, ты скажешь, пусть косвенно, больше, чем хочешь. Не перебивай! — он предостерегающе поднял руку. — Так вот, чем быстрее ты скажешь больше, тем выше твои шансы остаться целым и невредимым. Просто — выбери, о чем говорить. О друзьях говорить вовсе не обязательно. Существуют и другие темы для разговора. Я ясно выразился?
— Спасибо за совет, — ответил Тоцкий и посмотрел собеседнику в глаза. Внимательно так посмотрел. — Я подумаю.
— Подумай. В конторе кабинеты пишутся. Там не поговорим, — Миронов потянулся с хрустом в суставах и заразительно зевнул. — Ладно, философ, садись, поехали. Еще полчаса и там забьют тревогу — куда подевались. К тому же в кабинете у меня есть бутерброды. И чайник.
Они сели в машину и Миронов завел двигатель. На лобовом стекле мелкими каплями лежала ночная роса.
— Ты серьезно собираешься делиться с преступником бутербродами? — спросил Тоцкий.
— С преступником? — переспросил Миронов, оглядываясь через плечо. — А что, суд уже состоялся?
Андрей негромко рассмеялся.
— Пока нет.
— Значит, бутерброд получишь бесплатно. А судью купишь чуть позже. И выйдешь сухим из воды.
— Ты начал рассуждать, как банкир.
Они проскочили ночной Новомосковск, быстро вырулили по виадуку на основную трассу и, в конце Подгородного, натолкнулись на опущенный шлагбаум поста ГАИ.
Судя по бронежилетам и каскам ОМОНа, по трем ГАИшным машинам, запаркованным возле уродливого строения «дежурки», ловить и просеивать через мелкое сито все живое, с утра не и переставали. Проверяли «с душой», особенно грузовики «дальнобоя», где можно было поживиться, и, поэтому, несмотря на поздний час, возле шлагбаума скопилось полдюжины машин — четыре легковушки и пара груженых «камеонов». Александр Сергеевич притормозил, и уверенно объехав стоящие легковушки, мигнул фарами.
Несмотря на это, высокий, худой, как жердь, гаишник, окинув равнодушным взглядом «Опель» Миронова, указал на обочину светящимся жезлом.
— Номера не разглядел, — сообщил Тоцкому Миронов, останавливаясь, — сейчас буду воспитывать.
И привычно полез в нагрудный карман за удостоверением, одновременно опуская водительское стекло.
— В чем дело, старшина, — сказал он официальным тоном, подходящему к машине патрульному. — Цифры не различаете? Или буквы? Капитан Миронов, СБУ. Освободите проезд.
— Старший сержант Киреев, областное ГАИ, — сказал гаишник без особого испуга и пиетета. Ваши документы, пожалуйста.
Миронов показал ему удостоверение, не выпуская из рук, в открытое окно, чуть сощурившись от яркого света фонаря, которым подсвечивал патрульный.
— Рассмотрели?
— Прошу прощения, — сказал сержант более вежливо. — Кто у вас в машине?
За его спиной вырос боец «Беркута» — в полном боевом снаряжении, с АКМ на животе и надвинутой на лоб каске. Второй, брат-близнец первого, тенью скользнул к машине со стороны пассажира. От «дежурки», придерживая рукой малиновый берет, трусил командир наряда — старлей, чуть пониже ростом, чем его бойцы, но широкий в плечах настолько, что казался квадратным.
— Арестованный в машине, — сказал Миронов уверенно. — А в чем дело? Моего удостоверения не достаточно?
— Выходит, что нет, господин капитан, — сказал сержант, не скрывая неприязни, — попрошу вас выйти из машины. И вашего пассажира тоже.
— На неприятности нарываетесь? — спросил Александр Сергеевич, добавив в голос изрядную толику стали.
— У меня приказ, — отчеканил сержант, — выйдите из машины.
Стоявший за ним омоновец, по-кошачьи мягко, сместился влево, обходя жердеобразного гаишника. Челюсти, под надвинутой на глаза каской, равномерно двигались. Тоцкий заметил, что и второй боец, шагнув, замер истуканом у правого крыла, направив ствол автомата в салон автомобиля.
Миронов, нехорошо усмехнувшись, открыл дверцу и, бросив Тоцкому коротко «Сиди!», вышел на улицу, под неприятный, мертвенный свет ртутных фонарей.
— Капитан Миронов, — представился он подоспевшему офицеру.
— Старший лейтенант Фролов! — омоновец небрежным движением отдал честь. — Чего требованиям не подчиняетесь, господин капитан?
Миронов молча продемонстрировал свое удостоверение и спрятал его в карман.
— Понятно, — сказал старлей. — Только это сути не меняет. У нас особые распоряжения, так что попрошу выполнять.
