Йосеф Шагал - Ностальгия по чужбине. Книга вторая
— Почему вы так думаете, Генри?
— Кому не хочется прослыть патриотом своей родины, находясь на безопасной от русских дистанции? — Уолш пожал плечами. — Тем более, не вложив в это предприятие ни цента?
— Как ведет себя ваш… искусствовед?
— Полностью оправился от ранения. На днях должен вылететь в Ереван…
* * *…Генерал Николай Горюнов вошел в кабинет Воронцова через пятнадцать секунд после того, как настоял на встрече с начальником Первого главного управления. В руке у него был небольшой черный чемоданчик.
— Ты что, из приемной звонил? — Воронцов вдруг почувствовал, как неприятно заныло под ложечкой.
— Нет. Из своего кабинета, — глухо отозвался Горюнов и сел, не дожидаясь разрешения.
— А почему так быстро? Бегаешь по коридорам?
— Побегаешь тут… — Горюнов положил на колени чемоданчик и щелкнул замками.
— Только покороче!.. — Воронцов посмотрел на настенные часы. — Через сорок минут я должен быть на Смоленке… Что стряслось, Эдуард Николаевич?
— А это уже вам решать, товарищ генерал-полковник…
Горюнов вытащил из чемоданчика похожий на осциллограф продолговатый черный ящик и эбонитовую коробочку размером в сигаретную пачку. Воронцов внимательно следил за манипуляциями своего заместителя.
— Что это?
— Скрэмблер Громыко.
— Откуда он у тебя?
— Достал, Юлий Александрович.
— Что значит, «достал»?
— Сейчас это уже не принципиально, Юлий Александрович.
— Почему не принципиально?
— Потому, что в столе Громыко лежит точно такой же…
— Понятно, — пробормотал Воронцов и, перегнувшись через стол, взял коробочку. — И что?
— Если он включен, загорается красная лампочка индикатора, — пояснил Горюнов. — Посмотрите, Юлий Александрович, красная лампочка на скрэмблере горит?
— Нет.
— Стало быть, он выключен?
— Выходит, что так, — кивнул Воронцов, начиная догадываться, к чему клонит его заместитель.
— Тогда положите его, пожалуйста, в ящик своего письменного стола.
— Зачем?
— Сделайте это, пожалуйста! — Горюнов моргнул длинными ресницами. — Эксперимент займет не больше двух минут.
— Мудришь, Горюнов, — начальник Первого главного управления КГБ выдвинул правый ящик стола и положил туда глушилку. — Что теперь делать?
— Взгляните на датчик, Юлий Александрович, — Горюнов кивнул на продолговатый черный ящик. — Если скрэмблер включится, эта стрелка, — Горюнов щелкнул ногтем по стеклу, — моментально отреагирует. Смотрите!.. — Горюнов поставил ящичек «на попа» так, чтобы Воронцов мог, не сходя со своего места, наблюдать за показаниями датчика. — Стрелку видите?
— Да, вижу.
— Она ведь не двигается, верно?
— Горюнов, ты не в школьном кабинете физики! — не вытерпел Воронцов. — Давай по существу, у меня нет времени!..
— Виноват, товарищ генерал-полковник!.. — пробормотал Горюнов. — А теперь, пожалуйста, резко выдвините на себя ящик, в который вы положили скрэмблер. Только очень резко. Так, словно вы уже пытались это сделать, а ящик, по какой-то причине, не открывался. Ну, будто его то и дело заклинивает…
Воронцов взглянул на своего заместителя и укоризненно покачал головой. На смуглом лице Горюнова застыла непроницаемая маска терпеливого спокойствия. И лишь едва обозначившиеся мешки под черными, выразительными, НЕРУССКИМИ глазами говорили о том, что молодой генерал-майор смертельно устал и еле держится.
— Ты хочешь сказать, что… — Воронцов запнулся. Со стороны могло показаться, что он разговаривает сам с собой. Рука начальника Первого главного управления, державшая металлическую скобу ящика, замерла.
— Да, — кивнул Горюнов. — Именно ЭТО я и хочу сказать, товарищ генерал-полковник…
Воронцов поджал губы и резко рванул ящик на себя. В ту же секунду черная стрелка датчика дернулась и поползла на несколько делений.
— А такое вообще возможно? — тихо спросил Воронцов, доставая скрэмблер и с ненавистью разглядывая невзрачную черную коробочку.
— Как видите, Юлий Александрович, — кивнул Горюнов. — Я проконсультировался с нашими технарями. Этой машинке — шестнадцать лет. Громыко, как и все члены Политбюро, получил ее одним из первых. И весьма активно ею пользовался. Эксперты в техническом отделе утверждают, что в машинке ослабли контакты. Так что, при резком движении, скрэмблер может включиться…
— Вот и допользовался, конспиратор хренов! — прошипел Воронцов и резко откинулся в кресле. — Что было в этом ящике, Горюнов? Почему он туда лез?
— Пакетик с бумажными носовыми платками, — тихо ответил молодой генерал и стал аккуратно укладывать аппаратуру в чемоданчик. — У него уже несколько дней не проходит насморк, Юлий Александрович…
— Вы уверены, что произошло именно ЭТО?
— На сто процентов, товарищ генерал-полковник! — по-военному четко отрапортовал Горюнов. — Я почти не спал ночью, анализировал запись разговора. Помимо технической стороны, я обратил внимание и на другое, Юлий Александрович: нет даже намека на логическую связь. Необходимости включать скрэмблер не было никакой! Обратите внимание и на такой факт: в момент, когда запись на полуслове вдруг начала глушиться, говорил не Громыко, а Грег Трейси. Причем говорил о том, что… — Горюнов вытащил из кармана блокнот и, откинув несколько листков, быстро прочел: «…президенту было бы неплохо выступить перед студентами, скажем, университета или какого-нибудь другого престижного учебного заведения. Можно даже устроить получасовую открытую дискуссию о современной демократии, в которой приняли бы участие главы двух великих держав и московское студен…» В этот момент включился скрэмблер. Я уверен, Юлий Александрович: Громыко НИЧЕГО не говорил американцу. Эта просто случайность — совершенно нелепая, глупая, можно даже сказать, анекдотичная…
— Угу, просто обхохочешься, — буркнул Воронцов и тоскливо посмотрел в окно. — Простудные синдромы и буржуазная привычка стареющего мастодонта пользоваться бумажными салфетками вместо нормального носового платка привели к гибели восемнадцати человек. История действительно анекдотичная…
— Понимаю, — пробормотал Горюнов и посмотрел на своего начальника. — Просто, Юлий Александрович, я считал своим долгом…
— Спасибо тебе, Эдуард Николаевич… — Воронцов резко мотнул головой, словно стряхивая с себя назойливые, невеселые мысли. — Ты все сделал правильно. Жаль лишь, что я не смогу это никому объяснить…
— Комиссия по расследованию уже создана?
— Да, вчера вечером, — рассеяно кивнул Воронцов и вновь взглянул на часы. — Причем по личному распоряжению Горбачева. В ней восемь человек, шестеро — члены коллегии министерства иностранных дел, двое — из военной разведки. Не слабо, а?
— Стало быть, нам уже не доверяют, — пробормотал Горюнов.
— Если бы просто не доверяли! — усмешка Воронцова больше напоминала гримасу боли. — Не доверяют демонстративно!..
На выступающих скулах шефа Первого главного управления КГБ СССР отчетливо проступили красные пятна.
— Думаете, что это жест специально для американцев?
— А что же еще? — фыркнул Воронцов. — Стратег, мать его!..
— Что будем делать, Юлий Александрович?
— То же, что и делали! — жестко отрезал Воронцов. — Ни на шаг в сторону! Продолжаем реализацию плана. А что, собственно, случилось? Где-то в Альпах разлетелся на куски самолет с американцами. Больно, конечно, и неприятно. Особенно, для нашего болтуна-генсека, который боится испортить отношения с Америкой даже больше, чем со своей высокоученой супругой… Я знаю, о чем они меня спросят, знаю, что станут делать и к чьей конкретно помощи прибегнут… Все это, Эдуард Николаевич, длинная история со множеством неизвестных и вопросительных знаков. В любом случае, даже если бы к расследованию подключили КГБ, меньше полугода у нас это бы не заняло, верно, генерал?
Горюнов молча кивнул.
— И то, без стопроцентных гарантий успеха. А у них уйдет год, может быть, даже полтора. В ситуации, когда нам необходимо выгадать чуть больше двух месяцев, все это уже не принципиально. Если дело выгорит, то, сам знаешь: победителей не судят — судить будут победители. А ежели нет, то, поверь мне, Эдуард Николаевич: гибель высокопоставленного сотрудника госдепартамента США и его свиты будет пятнадцатым или даже двадцатым по тяжести содеянного пунктом обвинения, который нам предъявит на суде нынешняя, так называемая, советская власть.
— О каком суде вы говорите, Юлий Александрович?
— Суд обязательно будет! — Воронцов качнул головой. — Но без нас, дорогой Эдуард Николаевич. Берию сначала шлепнули, а потом судили. А ведь тот факт, что он готовил покушение на хозяина, в отличие от нашего случая, доказан не был…
