Йосеф Шагал - Ностальгия по чужбине. Книга вторая
— Но тогда и тебя убили бы.
— Тогда я разделил бы участь своей семьи.
— Это очень грустно.
— Это справедливо.
— Как ты выбрался из Бельгии?
— Меня тайно переправили в Палестину. Сегодня все вокруг толкуют о французском сопротивлении, бельгийском подполье… Но тогда, в годы войны, очень активно работали еврейские антифашистские организации. Просто об этом почему-то мало пишут… Вместе с парой десятков таких же как я еврейских мальчишек и девчонок, ставших за какие-то несколько часов круглыми сиротами, нас на фелюге переправили через Францию и Испанию в Палестину… Разве мы могли тогда понять, что нам просто спасали жизнь. Впрочем, нет, не просто: нам спасали жизнь, чтобы не исчезла память о том, что с нами сделали…
— И теперь ты мстишь за это, да?
— Нет, никогда! — Якоб несколько раз энергично мотнул головой. — Я не забыл и не простил гибель своей семьи. Но я никому не мщу. Только тем, кто непосредственно виновен в гибели миллионов ни в чем не повинных людей. Они будут наказаны все, сколько бы ни прошло времени. И даже естественная смерть не освободит их там, — Якоб возвел круглые глаза к потолку, — от того, что они сделали. А в остальном… Я не хочу, чтобы ТАКОЕ повторилось. И потому защищаю свою страну, свой народ…
— Но почему во Франции, Якоб?
Очевидно, ирония в моем вопросе все-таки прозвучала, поскольку его черные глаза неожиданно сверкнули яростью:
— Мы никому не позволим больше безнаказанно убивать себя. Нигде! И во Франции тоже…
Блеск в его глазах внезапно потух, и я вновь увидела перед собой молчаливого и невыразительного Якоба.
— Ты когда-нибудь ела ументаш? — без всякой связи с только что прозвучавшим монологом-обвинением, спросил Якоб.
— Конечно, ела! Правда, давно, в детстве…
— А кто готовил? — Якоб допытывался так въедливо, словно ожидал услышать от меня великую тайну. — Твоя мама?
— Нет, бабушка… — Я невольно улыбнулась, вспомнив добрую только ко мне, но невероятно прижимистую и властную по отношении ко всем остальным Софью Абрамовну с ее седыми буклями, маркизетовыми платьями и неизменной красной сумочкой-кошельком, который она прятала под подушкой, укладываясь спать. — Мама никогда не умела печь. Мама вообще ничего толком не умела…
— А у нас дома всегда пекла мама. Моя бабушка вечно ворчала, что у нее ументаш получается намного лучше и вкуснее, а мама только улыбалась и делала все по-своему… Хочешь, я спеку для тебя?
— Неужели ты научился этому в десять лет?
— Нет, этому меня научили в Палестине. В кибуце.
— Ты женат, Якоб?
— Нет.
— И никогда не был женат?
— Никогда.
— Почему?
— Времени не было.
— Разве для этого нужно время?
— Чтобы жениться? — Якоб широко раскрыл свои круглые глаза без ресниц. В этот момент он был точь-в-точь как сова из мультфильма про Винни-Пуха. — Нет, конечно. Время нужно, чтобы создать семью. Время и терпение. А дома я бываю очень редко. И никогда не знаю, вернусь ли на этот раз… Ну, скажи, какая еврейская жена потерпит такого мужа?! — Якоб неожиданно подмигнул, словно признав наконец во мне союзницу. — Да и потом, я уже никогда не избавлюсь от чувства вины перед своей семьей…
— Но их ведь давно нет…
— Придет день, и мы увидим друг друга… — Он упрямо покачала головой, как бы отметая любые возражения. — Так пусть они увидят меня таким, каким оставили — маленьким мальчиком, побежавшим в булочную за бейгале…
На восьмой день моего пребывания на конспиративной квартире внезапно появился Дов — спокойный, ироничный, с непроницаемым лицом-маской, похожим на школьную доску после того, как ее насухо протер дежурный-отличник. Израильтянин усадил меня за круглый стол в гостиной, куда-то исчез на пару минут, потом вернулся с подносом, на котором дымились две чашки черного кофе. Под мышкой у него была зажата зеленая папка. Расставив чашки и положив папку на стол, он сел напротив.
— Плохо выглядите, Вэл.
— Я или Роми Шнайдер?
— Обе.
— Я всегда плохо выгляжу, когда жду, не зная чего.
— Как настроение?
— Если я скажу, что никак, это может помешать?
— Помешать чему?
— Осуществлению наших планов.
— А вы уверены что они есть?
— Я ни в чем не уверена! Но надеюсь, что вы не просто так болтались где-то целую неделю…
— Насколько мне известно, состояние здоровья вашего мужа достаточно стабильно, — произнес Дов, плавно обходя острые углы, уже в самом начале наметившиеся в беседе.
— Да, к счастью.
— И дети ваши тоже в полном порядке.
Дов не спрашивал, он констатировал.
— Да. Насколько это возможно без матери…
Я внимательно взглянула на седого шпиона, на лице которого отражалось абсолютное спокойствие и даже некоторая безмятежность. Так люди, уже взявшие билеты в кино, взирают на длинную очередь, выстроившуюся у кассы — бесстрастно и с некоторым ощущением собственного превосходства.
— А вы бы не могли, Дов, как-нибудь сократить протокольную часть беседы и перейти непосредственно к делу?
— Уже перехожу, — израильтянин понимающе кивнул и вдруг улыбнулся. — Знаете, моя жена, по ее собственным словам, готова убить меня именно за эту черту.
— Передайте своей супруге мои заверения в полной солидарности.
— Итак!.. — Волевое лицо Дова стало серьезным. Настолько неожиданно, что я инстинктивно сжалась в комок. — Сегодня я имею официальные полномочия сделать вам два предложения на выбор. Предложение первое: учитывая ситуацию, в которой вы оказались, государство Израиль, в соответствии с Законом о возвращении, готово предоставить вам, госпожа Вэлэри Спарк, свое гражданство и возможность без всякого риска для собственной безопасности жить вместе со своей семьей на его территории.
— В чем заключается второе предложение?
— Вас что, совсем не заинтересовало первое? — гримаса удивления на смуглом лице Дова показалась мне естественной. Подумав еще с секунду, я поняла, что он не играет. И тогда у меня возникло подозрение, что этот человек поставил перед собой цель любой ценой вывести меня из состояния равновесия.
— Послушайте, Дов!.. — Я даже не думала, как выглядят со стороны мои неимоверные усилия держаться в рамках приличия и не разораться как базарная торговка. — Возможно, внешне я и напоминаю домохозяйку из числа тех советских женщин, которые падают в восторженный обморок, обозревая ассортимент американских супермаркетов. Однако хочу обратить ваше внимание на тот факт, что голова на моих плечах — это не только приспособление для натягивания парика и наклеивания искусственных ресниц!..
— Да с чего вы взяли… — попытался возразить израильтянин, но я уже приняла решение не уступать инициативу в разговоре.
— Я и без вас прекрасно знаю, что по Галахе являюсь стопроцентной еврейкой. Следовательно, если меня хоть как-то могло заинтересовать ваше первое предложение, я бы села в свою машину, поехала в Лос-Анджелес, явилась бы в израильское консульство и через два часа уже имела бы на руках номер своего нового паспорта, с помощью которого и, кстати, с надлежащей охраной, могла вместе с семьей перебраться в Израиль на постоянное место жительства. Согласитесь, при таких возможностях тратиться на поддельный паспорт, изнурительный грим, перелеты через океан и удирание от преследователей с вашим сумасшедшим водителем было бы с моей стороны просто непроходимой тупостью. Я же — хочу еще раз напомнить — явилась не в израильское консульство в Лос-Анджелесе, а на конспиративную квартиру израильской разведки в Париже. Естественно, если вы с Якобом в самом деле те, за кого себя выдаете и не содержите здесь тайный притон для искательниц приключений из-за океана. Улавливаете нюанс, Дов?
Израильтянин молча кивнул. Я удовлетворенно отметила про себя, что монолог произвел на Дова сильное впечатление.
— А если улавливаете, тогда немедленно прекратите изображать из себя эмиссара Сохнута и переходите непосредственно к делу! В противном случае, моя солидарность с вашей женой может принять агрессивные формы. Предупреждаю совершенно серьезно!..
— С таким темпераментом, Вэл, вам бы…
— Дов, у всякого терпения есть предел… — Я понимала, что веду себя бестактно и даже грубо, но нервы уже не выдерживали. — Оставьте в покое мой темперамент, к счастью, мне есть с кем обсудить эту тему. Вам же сейчас имеет прямой смысл изложить мне суть второго предложения. Тем более, что, как мне кажется, вы сами заинтересованы именно в нем…
— Для того, чтобы я мог ввести вас в курс дела — а именно в этом и заключается второе предложение, — мне необходимы кое-какие гарантии… — Дов заговорил подчеркнуто сухо, поняв, очевидно, что я действительно не предрасположена к светской беседе.
— Какие именно гарантии вы имеете в виду?
