Фредерик Форсайт - Икона
— Но господин Комаров собирается очистить страну от бандитов.
— Неужели вы не видите, что господин, чёрт его побери, Комаров получает деньги от бандитов? Откуда, как вы думаете, поступают его огромные средства? По мановению волшебной палочки? Если он встанет во главе страны, то её раскупят и переделят между собой бандиты. Я скажу тебе, парень: ни один человек, носивший военную форму своей страны, и носивший её с гордостью, никогда не должен допускать, чтобы черногвардейцы распоряжались нашей Родиной.
— Тогда что же нам делать?
Старый генерал взял газету и указал на последнюю страницу.
— Ты видел вчера выступление этого священника?
— Отца Григория, проповедника? Нет, а что?
— Я думаю, может быть, он всё понимает правильно. А мы все эти годы заблуждались. Вернуть Бога и царя.
Интервью произвело сенсацию, но не из-за своего содержания. Фурор вызвала личность. Самый прославленный в России военачальник выступил с разоблачением, которое прочитает каждый офицер и солдат в стране и огромное число ветеранов, которых насчитывалось двадцать миллионов.
Интервью полностью перепечатали в еженедельнике «Наша армия», преемнике «Красной звезды», который разошёлся по всем воинским частям. Отрывки из него были включены в программы новостей национального телевидения и радио. После этого генерал отказался от каких-либо встреч с прессой.
В особняке неподалёку от Кисельного бульвара, очутившись перед окаменевшим лицом Игоря Комарова, Кузнецов чуть не плакал:
— Я не понимаю, господин президент. Просто не понимаю. Если бы во всей стране нашёлся один человек, о котором я мог бы с уверенностью сказать, что он непоколебимый сторонник СПС и ваш лично, то это был бы генерал Николаев.
Игорь Комаров и Анатолий Гришин, стоявший у окна и смотревший на заснеженный двор, слушали его в холодном молчании. Затем молодой начальник отдела пропаганды вернулся в свой кабинет, чтобы и дальше звонить в средства массовой информации, пытаясь исправить положение.
Это было непросто. Он едва ли мог объявить «дядю Колю» выжившим из ума стариком, потому что сразу было видно, что это неправда. Единственное, что он мог сказать, — это то, что генерал все неправильно понял. Но вопросы о средствах становились все настойчивее и настойчивее.
Полное восстановление положения СПС оказалось бы намного проще, если бы можно было посвятить этому весь следующий выпуск «Пробудись!» и ещё ежемесячное издание «Родина». К несчастью, их заставили замолчать, а новые печатные машины только ещё отплывали из Балтимора.
Молчание в президентском кабинете наконец нарушил Комаров.
— Он видел мой манифест, правда?
— Я так думаю, — ответил Гришин.
— Сначала печатные машины, затем тайные встречи с патриархом, теперь вот это. Что происходит, чёрт возьми?
— Нас саботируют, господин президент.
Голос Комарова оставался обманчиво спокойным, слишком спокойным. Но лицо покрыла мертвенная бледность, а на скулах загорелись ярко-красные пятна. Как и покойный секретарь Акопов, Анатолий Гришин тоже видел приступы гнева своего вождя, и даже он их боялся. Когда Комаров заговорил, голос его понизился до шёпота:
— Ты, Анатолий, состоишь при мне, самый близкий мне человек, тебе суждено иметь столько власти в России, сколько не имеет ни один человек, за исключением меня, для того чтобы оградить меня от саботажа. Чьих рук это дело?
— Англичанина Ирвина и американца Монка.
— Этих двоих? И все?
— Они, очевидно, имеют поддержку, господин президент, и манифест у них. Они его везде показывают.
Комаров встал из-за стола и, взяв тяжёлую линейку из чёрного дерева, начал постукивать ею по ладони левой руки. Когда он заговорил, его голос стал повышаться:
— Так найди и задави их, Анатолий. Узнай, что они собираются предпринять, и предотврати. Теперь слушай меня внимательно. Шестнадцатого января, всего через несколько коротких недель, сто десять миллионов российских избирателей получат право отдать свой голос будущему Президенту России. Я предполагаю, что они проголосуют за меня. При необходимых семидесяти процентах, принимающих участие, это составляет семьдесят семь миллионов голосов. Из них я хочу получить сорок миллионов. Мне нужна победа в первом, а не во втором туре. Неделю назад я мог рассчитывать на шестьдесят миллионов. Этот дурак генерал обошёлся мне по крайней мере в десять.
Слово «десять» он почти прокричал. Линейка поднималась и опускалась, но Комаров теперь стучал уже по столу. Неожиданно свою злость на преследователей он стал вымещать, перейдя на визг и колотя линейкой, на собственном телефоне, пока тот с треском не развалился. Гришин стоял не шевелясь; в коридоре царила полная тишина, сотрудники буквально примёрзли к своим местам.
— Теперь какой-то сумасшедший священник затеял новую глупую кампанию, призывая вернуть царя. Не будет на этой земле никакого царя, кроме меня, и во время моего правления они узнают значение слова «дисциплина», да так, что Иван Грозный покажется ребёнком.
Крича, он снова и снова обрушивал линейку на разбитый телефон, глядя на его осколки так, словно перед ним были непослушные русские люди, которых надо научить понимать, что такое дисциплина, с помощью кнута.
Последний выкрик замолк, и Комаров бросил линейку на стол. Он несколько раз глубоко вдохнул и взял себя в руки. Голос его пришёл в норму, но руки продолжали дрожать, и он должен был упереться кончиками пальцев в крышку стола.
— Сегодня я выступлю на митинге во Владимире, самом большом за всю предвыборную кампанию. Завтра его передадут по всем станциям. Потом я буду обращаться к народу каждый вечер до самых выборов. Средства найдутся. Это моё дело. Пропагандистские вопросы — в ведении Кузнецова.
Он протянул руку и ткнул указательным пальцем прямо в лицо Гришина.
— Твоё дело, Анатолий, — одно, и только одно. Останови саботаж!
Комаров тяжело опустился в кресло и жестом отпустил Гришина. Не говоря ни слова, Гришин проследовал по ковру к двери и вышел.
* * *В коммунистические времена был только один банк — сберегательный. После падения коммунизма и с появлением капитализма банки стали появляться как грибы после дождя, пока их количество не перевалило за восемь тысяч. Многие действовали по принципу «кто не успел, тот опоздал»; аферисты быстро сворачивали свою «деятельность», и деньги вкладчиков бесследно исчезали. Устоявшие учились банковскому делу на ходу, потому что в коммунистическом государстве такого опыта почти не имелось.
И банковское дело не было безопасным занятием. За десять лет убили более четырёхсот банкиров, обычно из-за того, что они не приходили к соглашению с бандитами в вопросах необеспеченных займов или других форм незаконного сотрудничества.
К концу девяностых годов ситуация стабилизировалась, остановившись на четырёх сотнях относительно надёжных банков. С пятьюдесятью главными из них Запад выражал готовность иметь дело.
Банки концентрировались в Санкт-Петербурге и Москве, главным образом в последней. Словно копируя систему организованной преступности, банки тоже объединились в так называемую первую десятку, которая держала в своих руках восемьдесят процентов бизнеса. В некоторых случаях размер инвестиций был так велик, что это было под силу только консорциуму двух или трёх банков, работающих вместе.
Зимой 1999 года главными среди крупных банков считались «Мост-банк», «Смоленский» и самый крупный из всех — Московский федеральный.
В главный офис Московского банка в начале декабря и обратился Джейсон Монк. Охрана выглядела не хуже, чем в Форт-Ноксе15.
Из-за угрозы их жизни и здоровью председатели крупных банков имели собственные службы охраны, по сравнению с которыми личная охрана президента США выглядела жалкой. К этому времени многие перевезли свои семьи кто в Лондон, кто в Париж, а кто в Вену и летали на работу в Москву на личных самолётах. Когда они находились в России, их личная охрана насчитывала сотни человек. И ещё тысячи требовались для охраны филиалов их банков,
Получить интервью лично у самого председателя Московского федерального банка, не договорившись об этом заранее за несколько дней, было неслыханным делом. Но Монк добился этого. Он принёс с собой нечто, тоже совершенно неслыханное.
После того как его обыскали и содержимое его кожаного портфеля проверили на первом этаже высотного здания, Монка сопроводили в приёмную управляющего, находившуюся тремя этажами ниже личных апартаментов председателя.
Там принесённое им письмо внимательно изучил приятный молодой человек, безупречно говоривший по-английски. Он попросил Монка подождать и исчез за тяжёлой деревянной дверью с кодовым замком. Потянулись минуты ожидания, два вооружённых охранника не спускали с Монка глаз. К удивлению секретаря, сидевшего за столом, личный помощник вернулся и попросил Монка следовать за ним. За дверью его снова обыскали и с ног до головы проверили электронным сканером; приятный русский извинился.
