Анатолий Баюканский - Черный передел. Книга II
Стоило прочесть несколько строк из «Девы Мира», как накатывало вдохновение, появлялось желание действия.
Отложив книгу, Субботин достал из заветного ящика широкий альбом с металлическими застежками. В альбоме было зашифровано то, что, выполняя волю ассоциации, удалось сделать за эти годы в России. Кажется, совсем недавно, приехав в Старососненск, он графически изобразил древо, совсем без ветвей. Постепенно оно росло, ветвилось, переплеталось, сгущалось. И сегодня уже трудно было разобрать, что изображено на листе: то ли куст, опутанный тысячью нитей, то ли раковая опухоль, которая разрослась, поразив метастазами объект во всех четырех измерениях. Ни единой записи, ни единого знака не было на этих «творениях», только разные цвета, по которым Субботин безошибочно мог бы рассказать все происходящее. Про себя он называл сей, с позволения сказать, рисунок зеркалом жизни. Оно и впрямь отражало действительность региона, в разрушение которого он внес солидную лепту.
Мысленно он часто сравнивал себя с Гобсеком. Тот со страстью любовался деньгами, тайными богатствами, пропуская сквозь пальцы золото и бриллианты. Писатель Субботин, так он часто называл себя в третьем лице, любил разгадывать одному ему ведомый лабиринт или, точнее сказать, криптограмму. Итак… Красная линия – высшая власть в области; ее во всех направлениях пересекают и пронизывают голубые ниточки – директорский корпус. А на каждом миллиметре тех и других как бы останавливают красные узелочки. Это – преступный элемент, мафиозные структуры. Они туго сплетены в единый клубок.
Сюда же крохотными стрелками впиваются черные линии. Это милиция и КГБ, которые давным-давно стали, образно говоря, придатком, прикрытием для осуществления своих целей первых двух слоев – красного и голубого. А дальше… Дальше сплошная радуга, как на картинах абстракционистов: розовые кубики – демократы, черно-белые – общество «Память», свои обозначения у ветеранов, у боевиков. Как в одной глупой песенке: «И в румяном яблочке червячочек точится». Наше яблоко проточено вдоль и поперек.
Субботин, вдоволь налюбовавшись на свою «живопись», убрал альбом в потайной шкафчик. Можно было приступать к очередной акции. Назвал ее «Клин». Нынче он стал дышать свободней, отправив по цепочке Вильямса в Штаты, чье пребывание нервировало, словно висел над их головами дамоклов меч. К власти, как и было предсказано аналитиками ассоциации, пришли люди, именуемые демократами. Были среди них и наивно-честные люди, как Алексей Русич, Анатолий Булатов, но имелось немало и таких, кого называли во все времена перевертышами.
Власть в Старососненске, а город был типичной копией страны, меняется чрезвычайно быстро. В оппозицию переходят те, кто вчера вкушал полноту власти. Это опасная сила. Им, собственно говоря, плевать на коммунистические идеалы, которыми они и поныне прикрываются, наверняка забыли о рядовых коммунистах, на чьих шеях всю жизнь сидели. А демократы? Разрозненные кучки, волею обстоятельств вознесенные на гребень волны. У них нет опыта руководства, нет людского доверия. Главное, нет внутренней дисциплины, каждый тянет одеяло на себя, а это чревато будущим расколом и общим хаосом.
Операция «Клин». Субботин уже вчерне продумал ее, посоветовался с Гринько. Разозлить свергнутых партчиновников, довести их до белого каления, используя для этой цели все имеющиеся средства. Газетная травля, наветы, рассекречивание прежней жизни обкомовцев, описание их быта: роскошных квартир, охотничьих домиков, банкетов и так далее – все это сделать достоянием гласности. Пусть народ взбеленится. А затем… показать полную неспособность новоявленных правителей. Высмеять их, выказать глупцами, поймать на таких же взятках, на разврате и пьянстве. Верно сказал кто-то из великих: «В правителях должны быть только богатые люди, иначе никакого дела не будет, пока новые власти не награбят себе состояния».
Субботин вспомнил вечер, проведенный на даче у Петра Кирыча. О, это было пиршество! И сама дача за высоким забором производила впечатление. Не раздумывая более, Субботин сел за машинку и начал печатать анонимное письмо в редакцию газеты, озаглавив его так: «На даче губернатора!»
* * *Помнится, при выдвижении Русича на должность председателя Старососненского областного Совета директор завода «Пневмавтика» Нина Александровна Жигульская сказала: «Меня лично подкупает решимость Русича, не щадя себя, бороться за демократические идеалы. К слову сказать, делать это Алексей Борисович начал задолго до перестройки».
Казалось бы, над Россией подул свежий ветер перемен. Люди отныне могли говорить все что им вздумается, могли выходить на площади с плакатами и требованиями, могли бастовать. Ушли со сцены те, кого в народе называли партократами. Указом Президента Анатолий Булатов был назначен главой администрации Старососненской области. Хорошо, что у сводных братьев были разные фамилии, а то бы депутаты-коммунисты, составляющие в облсовете абсолютное большинство, объявили бы сразу им вотум недоверия, сославшись на семейственность. Однако радоваться еще было нечему. Тот самый партийный каток, о котором говорили друзья Алексея, все еще не был скинут на обочину. Он медленно, набирая обороты, вновь и вновь накатывался на демократическую власть, которая только называлась таковой, ибо чиновники, прежде занимавшие высшие должности в обкоме партии, облисполкоме, комсомоле и профсоюзах, продолжали занимать прежние должности. Удивлял и горячо любимый Президент своими непредсказуемыми действиями.
На какое-то мгновение в кабинете Алексея Русича стало непривычно тихо. Замолкли телефоны, иссяк поток жалобщиков и посетителей. И, пожалуй, впервые ему предоставилась возможность хорошенько оглядеться. Вроде бы смотрел старый захватывающий кинофильм довоенного выпуска. Перед ним был кабинет некоего наркома: грузная огромная мебель красного дерева, тяжелые портьеры, два кожаных дивана, ряды полумягких стульев вдоль стен, казалось, ждали своих «сидельцев», начальников разных рангов. Посредине кабинета – толстый ковер красного цвета. Нежданно-негаданно Русичу почудилось, что из дальнего, затемненного шторой угла кабинета смутно просматривается напряженное угрюмое лицо прежнего хозяина кабинета, Петра Кирыча Щелочихина. Затаился в углу, скрежещет зубами, шевелит знаменитыми бровями-козырьками, шепчет: «Ничего, погужуйся покамест. Скоро ворочусь сюда и шкуру спущу. Засеку до смерти. Раз пожалел, вызволил из тюрьмы, больше таким дурнем не буду».
Телефоны на овальном столике словно разом встрепенулись. Новый хозяин кабинета никак не мог привыкнуть к их разноголосице. Из пяти аппаратов на столике три были городскими, одна «вертушка», она напрямую связывала его с Москвой, пятый телефон предназначался для внутренней связи. И когда раздавался звонок, когда начинали мигать разноцветные лампочки на коммутаторе, Русич некоторое время медлил, соображая, откуда звонят, и только потом брал трубку.
– Русич у аппарата! – одной рукой он приложил трубку к уху, второй придвинул блокнот. Звонили по городскому телефону.
– Здравствуйте, товарищ председатель!
– Кто говорит?
– Это мы, дачники, из Капитановского лесничества. Знаете, садоводство на Плехановской дороге? Здесь вот уже вторые сутки колхозники жгут хлеба прямо на полях, дымище стоит – страсть.
– А почему жгут, вы не поинтересовались? – заволновался Русич. Он в душе очень боялся, что прежняя власть оставит их, демократов, без хлеба, без топлива, без света.
– Мы к мужикам подступали, но… они все в стельку пьяные, мол, за работу заплачено. Начальство, мол, приказало. Вы уж там проверьте. Жаль хлеб-то, сами из города подмогать ездили и вот…
– Спасибо вам, друзья, за сигнал! Будем принимать меры! – Алексей расстегнул ворот рубахи, выругался про себя и растерянно повел глазами по телефонам. Кому звонить, с кого требовать ответа? Подумал с горечью: «Вот оно, начинается то, чего он больше всего боялся. Заводы останавливаются, хлеба сжигаются. Овощи гниют на полях неубранные». – Он решительно набрал номер телефона прокурора города.
– Иван Петрович, – жестко заговорил Русич, сам дивясь собственному тону, – вы знаете, что руководство колхозов и совхозов по приказу облсельхозуправления сжигает на корню хлеб?
– Да, у нас в прокуратуре имеются такие сигналы, – равнодушным тоном ответил прокурор.
– А какие меры вы принимаете? Сколько саботажников арестовано? Сколько под следствием? Почему не передаете материалы о вредителях в печать?
– Помилуйте, Алексей Борисович, – в голосе прокурора прозвучали как ни странно веселые нотки, – у нас нет конкретных материалов, нет виновников. Как привлекать исполнителей, полупьяных колхозников, которые готовы свой дом сжечь за ведро водки?
– Не оглупляйте собственный народ! – сорвался Русич. – Когда давали по пять лет тюрьмы за горстку собранных на поле зерен, вам особые материалы не требовались, а сейчас… Вы сами явный пособник развала, пособник местного ГКЧП. И за это ответите!
