Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
По он поднялся и пошел обратно к дому, переступая в свете керосиновой лампы, словно внутри мутно-желтого пузыря. Он скрылся в доме, и окна веранды слабо осветились изнутри.
Мои глаза уже более или менее привыкли к темноте. Я медленно обошел весь участок по периметру. В окружающем пространстве, уплощенном ночной мглой, всё, что находилось от меня за пределами нескольких шагов, казалось равноудаленным — будь то заборы, кусты, постройки на соседних участках или белесые пятна на темном небе, — всё плавно переходило одно в другое, едва меняя оттенки… Я прислонился плечом к забору… Из-за того что приходилось напрягать зрение, создавалась иллюзия, что то тут, то там во тьме происходят какие-то эпизодические, трудноуловимые перемещения. Я прислушался, но, кроме тихого, ровного шума ветра, ничего не услышал. Я подумал, что Валерий так и не обмолвился о Коме ни словом. Так или иначе, мне нужно самому поговорить с ним, растолковать, в какую опасную ситуацию мы с ним попали. Неважно, как он воспримет, но он должен знать, что заочно мы оба приговорены и что за нами началась охота. Призрак бродит но Европе. Птица счастья… Со стороны дома не доносилось ни единого звука. Окна веранды также тускло светились изнутри. Задымила ли труба — в темноте было не разглядеть… А что если Ком потребовал от Валерия, чтобы тот убил меня? «Как поживаешь, Антон?» — вспомнил я гадкий голос. Какой сетью я оплетен? О чем думал я, когда ехал сюда с Валерием? О чем думал Валерий, когда зазывал меня сюда? Мы не доверяем и боимся друг друга — это очевидно. Хотел бы я знать, что у него на уме!.. Я осторожно подошел к дому и заглянул в окно.
Керосиновая лампа стояла на столе, разливая все тот же тяжелый, маслянисто-ржавый свет. Валерия не было. Я приподнялся на цыпочки и заглянул поглубже, но Валерия по-прежнему не увидел. Тени слегка покачивались. Пламя внутри стеклянного колпака жадно сосало из фитиля керосин. Валерий говорил, что за стольник можно купить вполне хороший пистолет… А может быть, он его и купил? Например, для защиты от Кома. Ком-таки отчаянно запугал его, раз он наврал мне про сотрясение мозга. Бог его знает, для чего он его купил. А для чего я купил ружье?..
Притаившись, я смотрел в окно, ждал, но Валерий не показывался.
— Валерий, ау! — позвал я и стал торопливо вкладывать в ствол гарпун. Валерий не отзывался. В доме было тихо. Упершись острием гарпуна
в каменный фундамент, я налег на ружье и поставил его во взведенное положение. «Сейчас я все узнаю!» — подумал я.
Держа ружье наготове, я проник в дом и, оглядевшись, плюнул с досады. Валерий лежал на матраце около печки. Рядом валялась пустая бутылка. Он до того упился, что умудрился угреться у печки, которую так и не растопил, а лишь кое-как набил поленьями. Я по инерции обыскал его, но, конечно, никакого пистолета не нашел. «Как не вовремя отрубился, пьянь!» — подумал я и, приподняв его, стал трясти. Он приоткрыл один глаз.
— Это ты мне все время звонил? — заорал я ему в ухо. — Это ты спрашивал — «Как поживаешь, Антон?» Отвечай, или я вобью эту штуку тебе в пасть! — Я пригрозил гарпуном. — Говори, что ты задумал! Ты понимаешь, что это не шутки? О чем ты еще говорил с Комом? Что ты задумал, а?..
Он закрыл глаз и повалился обратно на матрац. Я отложил ружье и сначала слабо, а затем все сильнее стал лупить его ладонью по щекам. Сначала мне казалось, что я делаю это как бы несерьезно, но потом с удивлением обнаружил, что вошел в раж и со странным удовольствием луплю его со всей силы наотмашь, так что начинает ломить ладонь. Валерий жалобно замычал и пополз в угол, ничего не соображающий и беспомощный. С большим трудом я остановил себя и, опустившись на матрац, отдышался… Лотом растопил печку.
В печке трещал огонь. Валерий, пьяный, спал на матраце. Я сидел рядом. Я доел и выпил практически все, что у нас еще оставалось. Я старался не смотреть в черные окна. Мое беспокойство росло. Я поднялся и погасил керосиновую лампу. Теперь в темноте алел лишь глазок в печной заслонке. Я пытался убедить себя, что Кому ни за что не догадаться искать нас здесь. Мне казалось, что раз уж Ком склонен так застревать на ритуальных деталях, то достаточно только избежать встречи с ним, пока не начнется этот его «новый год». А уж тогда, увидев, что его планам не суждено осуществиться, он, может быть, охладеет наконец ко всей своей затее, а главное — оставит в покое нас. Да, главное, чтобы миновало это критическое время, чтобы эмоции перегорели, чтобы наступили апатия и разочарование, как случилось, когда в институте после его «борьбы за правду» на него стали смотреть как на придурка… Я держал на коленях ружье и таращил глаза в темноту, боясь одного — заснуть… Предположение, что Ком, быть может, шел за нами по пятам, что он сейчас где-то рядом, постепенно перерастало в уверенность. Во всяком случае у меня не было сомнений, что рано или поздно он здесь появится. Он не упустит такую замечательную возможность — застать нас спящими!.. Я вскакивал и напряженно прислушивался. Через час или два я почувствовал, что еще чуть-чуть — и не смогу побороть сон… А Ком идет за нами по пятам. Ком все ближе… На даче нельзя оставаться. В любую минуту могло случиться непоправимое. Я снова бросился будить Валерия. Па этот раз мне удалось посадить его и кое-как привести в чувство. Он сладко потянулся и по-свойски хлопнул меня по плечу.
— Ты способен соображать? — спросил я.
— Я — в порядке, — пьяно ухмыльнулся он. — Ну, а ты как поживаешь, Антон? — проворковал он тем самым гадким голосом.
Я брезгливо оттолкнул его и, вскочив, снова навел на него ружье. Он продолжал отвратительно ухмыляться, но я так и не смог в него выстрелить… Наухмылявшись вдоволь, он снова растянулся на матраце. Мой палец отказывался нажать на спусковой крючок.
— Я бы еще поспал, старик, если ты не возражаешь, — попросил Валерий, устраиваясь поудобнее.
— Да-да, ты поспи… — согласился я и, опустив ружье, стал медленно отступать. — Ты поспи…
— Анто-он! — окликнул он меня ехидным шепотом. — Я уже сплю…
«Ладно, пусть они сойдутся без меня», — подумал я.
«Без меня!» — прозвучало у меня в голове как сигнал трубы.
С ружьем для подводной охоты в руках я крадучись выбрался из дома, взглянул по сторонам и поспешил по направлению к лесу. Я пустился прямо по ребристым напластованиям снега, укрывавшим огороды, мимо сараев, дачных домиков и будочек-уборных, перелезая через бесчисленные заборы, шарахаясь от каждого деревца или куста, иногда останавливаясь, чтобы оглянуться и прислушаться, а затем еще прибавлял… Даже забравшись глубоко в лес, я не мог остановить бег. Мне мерещилась погоня. Даже не конкретно Ком или Валерий, а что-то неопределенное угрожающее и мистическое, готовое навалиться на меня со всех сторон — задавить, смять, перемолоть в своих страшных жерновах. Сколько это продолжалось, я не мог сказать. Я метался среди черных деревьев, спотыкался о поваленные, занесенные снегом стволы, слышал свое хриплее дыхание и видел то тут, то там в пространстве зияющие, рваные, черные порезы, из которых струился серебристый, холодноватый пар. Вдруг перспектива исказилась, и меня потащило под уклон. Я пытался хвататься свободной рукой за стебли, но не удержался на кромке и побежал по вогнутой, с переменной кривизной поверхности, балансируя ружьем как противовесом. Гарпун сорвался с фиксатора и со звоном ушел из ствола в пространство. Моя нога ступила на твердую поверхность, которая в следующее же мгновение сухо хрустнула, словно надламливаемый крекер, и я начал проваливаться… Потом стало тихо. Я стоял по колено в черной воде, в лесном ручье. Я ощущал течение воды и чувствовал, как быстро промокают штаны, как ледяная вода заливает сапоги… Потом я вылез из ручья и двинулся дальше. Теперь я двигался гораздо спокойнее, почти механически. Некоторое время я нес разряженное ружье, а затем выбросил его в снег. Я шел долго и совершенно не чувствовал холода в мокрых ногах. Я шел до тех пор, пока от усталости не стал то и дело падать на колени. Тут я вспомнил, что у меня есть сигареты и, усевшись на поваленный ствол, закурил. Рядом, была большая куча валежника, которую я сначала принял за куст. Дальнейшее движение потеряло смысл. Я неторопливо и методично разложил и развел костер и, сняв сапоги и носки, надел их на палки и придвинул к огню для просушки… Когда начало светать, я смог надеть сухие и горячие носки, а затем подсохшие, разогретые сапоги, и задремал около костра, привалившись спиной к сосне… Несколько раз я просыпался, подбрасывал в костер хворосту и, выкурив сигарету, снова засыпал, несмотря на то что давно уже наступило утро.
Когда я сжег весь хворост и выкурил все сигареты, было за полдень… А еще часа через два я отыскал по чьей-то запуганной лыжне железнодорожную станцию и вернулся в Москву.
Теперь мне нужно было сделать над собой последнее усилие: попасть домой и там дождаться «Нового года». Повсюду было очень многолюдно, как всегда в конце рабочего дня. Около дома я даже помог соседке по этажу поднять детскую коляску к лифту…
