Николай Гуданец - Бомбардировщик для бедняков
Судя по всему, не за горами новые крупные беспорядки, а чем они закончатся, угадать нетрудно. Россия просто вынуждена будет принять меры для защиты своих соотечественников, живущих в сопредельной стране, где правительство не в силах контролировать обстановку. И вряд ли ее действия встретят резкое осуждение на международном уровне. До сих пор там занимались исключительно порицанием антидемократического латвийского режима с его внутренней политикой национального апартеида.
Правда, для успешного завершения последней фазы операции необходимо одно условие. Чтобы во главе латвийского правительства оставался живой и невредимый диктатор Каулиньш.
3
Мы приезжаем в офис Чернышева, неказистый особнячок, притулившийся на одной из кривых улочек позади театра «Дайлес», спроектированного в духе Корбюзье и похожего на облицованный плиткой общественный туалет с гипертрофированной оранжерейной надстройкой.
Просторный кабинет Чернышева украшен большущей картиной, на ней изображен Георгий Победоносец, поражающий копьем змия. Как ни странно, святой облачен в золоченые рыцарские доспехи времен псов-рыцарей, а его треугольный щит украшен российским купеческим триколором.
Освобождаясь от куртки, я оглядываю полотно и размышляю, каким аллюром идет белый жеребец под импозатным всадником. Судя по передним ногам, вроде как рысью, но задние растянуты в лихом галопе. Да, тут, похоже, сюрреализм на полном скаку.
Черный полиомиелитный аспид корчится на копье, вдалеке, на заднем плане, рядом с золотыми луковками православного собора клубится поганка ядерного взрыва.
– Это картина Пугачева? – соображаю я, сразу вспомнив желчные искусствоведческие пассажи попутчика Юрия.
– Ну да, – отвечает Чернышев. – Нравится?
– Своеобразно, – уклончиво говорю я, вешая куртку на крючок.
– Садись, перекусывать будем, – предлагает он, возясь с электрической кофеваркой.
Затем достает из своей вместительной наплечной сумки прозрачные пластиковые коробочки с салатами, нарезанный сервелат, запаяный в полиэтилен, длинную французскую булку, и раскладывает всю эту снедь на своем офисном столе, рядом с компьютерным монитором. Кофеварка начинает шипеть и сморкаться горячими струйками в прозрачную колбу. Мы принимаемся за еду, и я чувствую, что успел здорово проголодаться.
– Ты к нам надолго? – интересуется Чернышев, разливая кофе по чашечкам.
Я пожимаю плечами.
– Как получится.
Судя по нарочито небрежному тону, сотрапезник меня осторожно прощупывает, он хочет понять, какова подоплека моей поездки.
– Что тебя интересует кроме случая с Пугачевым?
– Все, связанное с этой историей. Я имею в виду «Черную звезду».
– Темное дело, – роняет он, размешивая в чашечке сахар.
– В Москве им очень обеспокоены, – объясняю я.
– Еще бы, – вздыхает Чернышев.
Некоторое время мы едим в сосредоточенном молчании, затем Чернышев принимается убирать со стола.
– Значит, так, – говорит он, снова усаживаясь напротив меня в кресле с высокой спинкой. – В последний раз я видел Пугачева за два дня до того, как его грохнули. Он приходил сюда, покалякали о том, о сем.
– О чем именно?
– Да так, насчет общих знакомых. Ничего существенного.
– Выходит, за последние двое суток перед смертью он узнал что-то очень важное, – делаю вывод я. – Такое, что стоило ему жизни.
– Я тоже так думаю, – соглашается Чернышев. – Еще кофейку?
– Не откажусь.
Он наполняет мою чашку, я закуриваю.
– Да, он явно что-то узнал… – повторяю я.
– Ну, кроме него у нас еще остались кой-какие источники, – щерится Чернышев.
Давно не секрет, что латвийское КГБ имело сто пятьдесят тысяч нештатных информаторов, эта цифра даже как-то раз промелькнула в открытой прессе. И никуда они, голубчики, не делись. Большая часть этих людей по-прежнему готова к сотрудничеству.
– Мы сейчас опрашиваем густым чесом, всех подряд, – продолжает он. – Но пока никак. Еще держим контакт с ВАДом, у них возможностей больше, они действуют в контакте с прокуратурой. Ну, они раскопали кой-какие любопытные детали.
– А именно?
– Исходя из местоположения рисунка на стене, эксперты пришли к выводу, что убийца невысокого роста, немногим больше метра шестидесяти, – тоном лектора вещает Чернышев. – Косвенно это подтверждается тем, что раневой канал имел наклон снизу вверх. Стреляли из обыкновенного Макарова, оружие нигде по картотекам не проходит. Ну, что еще? Видимо, убийца был ему знаком, иначе он не впустил бы его в мастерскую.
Он лезет в ящик стола и достает сколотые скрепкой листки ксерокопии.
– Вот, здесь все его телефонные разговоры за те два дня. Ознакомься, а мне тут надо созвониться кое с кем.
Чернышев просматривает свои бумаги, я изучаю компьютерную распечатку. В ней указаны точное время звонка, длительность разговора, номер абонента, кто кому звонил. Лихо. При аналоговой связи такие вещи можно было засекать лишь после установки специальной аппаратуры. А современная, цифровая телефонная связь открывает новые возможности для сыска. Берешь распечатку – и сразу все связи фигуранта перед тобой как на ладони.
Одна из фамилий подчеркнута синей шариковой ручкой. Леонид Старков.
– Старков – это кто? – спрашиваю я.
– А это тот парень, который взял у «Черной звезды» интервью для телевидения, – объясняет Чернышев. – Люлек.
– Интересно…
– Сегодня утром его допрашивали в прокуратуре.
– И как?
– Пока не знаю. Встретимся с человеком ВАДа, он должен быть в курсе дела. Нам назначено на четыре часа, – Чернышев бросает взгляд на настенные часы, они показывают полтретьего.
Продолжаю изучать список и натыкаюсь на знакомого человека: Роберт Грушкин, звонил Пугачеву он, продолжительность разговора три ноль семь.
– А вот этого я знаю, – говорю я. – Встречался с ним в феврале девяносто четвертого.
– Его мы еще не прощупали, – откликается Чернышев.
По ходу предыдущей поездки в Ригу мне организовали встречи с несколькими здешними интеллектуалами, для того, чтобы я мог оценить, как настроена общественность. И хоть я мотался как угорелый, по три-четыре встречи в день, очень хорошо тогда запомнился Грушкин, кандидат геологических наук, говорливый умница из породы пикейных жилетов.
– Я мог бы к нему наведаться, с ним в прошлый раз контакт был нормальный, – задумчиво роняю я. – Позвонить, что ли?
– Ну что ж, нет проблем. Звони.
Чернышев пододвигает ко мне телефон.
Откровенно говоря, я плохо себе представляю, с какого боку могу взяться за это расследование. На него брошены внушительные силы, а меня начальство прислало, что называется, ради галочки. Соответственно, я чуствую себя не в своей тарелке, поскольку моя роль сводится просто к пассивному надзору за профессионалами, которые делают свое дело в поте лица. Для очистки совести мне хочется заняться хоть чем-то осмысленным. Ну вот, подвернулся подходящий случай.
Погасив сигаретный окурок в керамической пепельнице, набираю означенный в списке телефонный номер.
Грушкин снимает трубку не сразу.
– Алло? – спрашивает он.
– Роберт, здравствуйте, это Володя, – говорю я.
– Говорите громче, вас плохо слышно, – требует он.
– Я говорю, это Володя. Журналист из Москвы, помните?
Во время прошлой поездки я был ему представлен как журналист. Профессия прикрытия самая тривиальная, но лучшей человечество до сих пор не изобрело.
– А-а, помню, помню, здравствуйте, – дружелюбно басит Грушкин.
– Я приехал в Ригу, хотелось бы увидеться.
– Что ж, давайте, заходите. Когда вас ждать?
– Минутку, – я поднимаю глаза на Чернышева, нажав кнопку отключения микрофона. – Какие у нас планы на завтра?
– В двенадцать похороны Пугачева на Улброке, больше ничего пока не намечается, – отвечает тот.
– Алло? Я вас не слышу! – беспокоится Роберт.
– Я мог бы к вам зайти завтра после полудня, в любое время.
– Хорошо, давайте часикам к пяти. Адрес помните?
– Да, помню.
– Тогда до встречи.
Я кладу трубку.
– Насколько я помню, он ходил в информаторах, потом завязал? – на всякий случай уточняю у Чернышева.
– Да, в девяносто первом, после ГКЧП, он послал своего куратора к чертовой бабушке, – подтверждает он и с кривой усмешкой добавляет. – Идеалист.
– Ясно.
– Он сейчас связан с людьми из бундеса, – роняет Чернышев.
– Даже так?
– Ну, он вряд ли знает, кто они на самом деле. На него вышла одна из их фирм, хотят что-то узнать по его научным каналам. Подробностей пока не знаю, информация свежая.
Чую, тут что-то есть.
– Значит, тем более не вредно будет с ним повидаться, – подытоживаю я.
Тут в кабинет бесцеремонно, не постучав, заходит шеф Чернышева, Соколов. Мне активно неприятен сей дородный, румяный тип, насквозь фальшивый, вплоть до полученного в солярии загара.
