Фредерик Форсайт - Кулак Аллаха
Службы безопасности трех стран – Центральное разведывательное управление, ЦРУ, в Америке, Секретная разведывательная служба, Интеллидженс сервис, в Великобритании и Моссад в Израиле – пришли к единодушному мнению, что обе суперпушки являются занимательными игрушками и не более того, а реальную угрозу представляет лишь ракета «Аль-Абейд». Трудно было сделать более далекие от истины выводы. На самом деле ракета «Аль-Абейд» была неработоспособной.
Что и как произошло на самом деле, Булл знал лучше других. Он рассказал израильтянам, что испытания ракеты завершились провалом. Она поднялась до высоты двенадцать километров и скрылась из виду. Затем первая ступень не захотела отделяться, а третьей ступени не существовало вовсе. Ракета была бутафорской. Булл знал это совершенно точно, потому что в феврале ему было поручено поехать в Пекин и постараться убедить китайских чиновников продать Ираку третью ступень.
Булл прилетел в Пекин, но китайцы наотрез отказались продавать детали ракет. В КНР Булл встретил своего старого друга Джорджа Вонга и довольно долго беседовал с ним. После этого в отношении Булла к Ираку наметился резкий перелом. Что-то напугало Джерри Булла до смерти, и источником его страхов были не израильтяне. Несколько раз он пытался досрочно расторгнуть контракты с Ираком. В настроении Булла произошел какой-то сдвиг, который заставил его порвать все связи с иракским правительством. Это было правильное решение, только пришло оно к Буллу слишком поздно.
Пятнадцатого февраля 1990 года президент Саддам Хуссейн созвал своих ближайших советников. Местом совещания он выбрал свой дворец в Сарсенге, одном из самых высоких мест Курдистанских гор.
Хуссейну нравился Сарсенг. Дворец стоял на вершине высокого холма. Через пуленепробиваемые стекла открывался великолепный вид на сельские районы Курдистана. Холодными зимами курдские крестьяне теснились в своих жалких хибарках. Отсюда было недалеко и до города Халабжа, до сих пор не оправившегося от потрясения. В 1988 году Саддам приказал покарать семьдесят тысяч жителей городка за то, что они якобы помогали иранцам.
Когда его артиллерия замолчала, пять тысяч «курдских собак» были убиты, а еще семь тысяч изувечены на всю жизнь. На Хуссейна особенно большое впечатление произвели результаты обстрела снарядами, начиненными синильной кислотой. Он щедро вознаградил немецкие компании, помогавшие освоить производство не только этого газа, но и нервно-паралитических отравляющих веществ – табуна и зарина. Немцы честно заработали свои деньги; табун и зарин не так уж сильно отличались от циклона В, который столь успешно применялся ими для уничтожения евреев несколько десятилетий назад. Не исключено, что отравляющие вещества скоро снова потребуются для той же цели.
Утром этого дня Саддам Хуссейн стоял перед окнами своей гардеробной, уставившись в одну точку. Вот уже шестнадцать лет он обладал огромной, практически неограниченной властью. Да, ему приходилось наказывать непокорных. Но и достижения были велики.
На развалинах Ниневии и Вавилона родился новый Ашурбанипал и Навуходоносор в одном лице. Те, кто покорились, легко усвоили эту истину. Другие никак не могли или не хотели понять очевидного; большей частью они давно мертвы. А нужно учить еще многих других. Но и они научатся, непременно научатся.
Хуссейн прислушивался к шуму вертолетов охраны, доносившемуся с юга, а тем временем личный камердинер президента суетился, тщательно расправляя в V-образном вырезе его военной куртки зеленый шейный платок. Хуссейну нравилось прикрывать шею: так меньше бросался в глаза слишком тяжелый подбородок. Когда с платком наконец было покончено, Хуссейн повязал поясной ремень с кобурой, в которой лежало его личное оружие – позолоченный пистолет «беретта» иракского производства. На заседаниях кабинета министров он уже прибегал к помощи «беретты» как последнего аргумента. Возможно, такое желание возникнет у него и на этот раз. Он всегда носил с собой свой пистолет.
В дверь постучался лакей. Он сообщил, что все вызванные им советники ждут его в конференц-зале. Хуссейн вошел в длинный зал с огромными окнами, из которых открывался вид на заснеженные холмы. Все дружно встали. Лишь в Сарсенге Хуссейна на время покидал страх перед покушением. Он знал, что дворец окружен тремя кольцами специальной президентской охраны Амн-аль-Хасс, которой командовал его родной сын Кусай, а потому никто не сможет подойти к огромным окнам. На крыше дворца были установлены французские зенитные ракеты «кроталь», а в небе над плоскогорьем кружили истребители.
Хуссейн уселся в кресло, скорее напоминавшее трон. Кресло стояло в центре Т-образного стола, посреди более короткой его части, По обе стороны от Хуссейна сидели два его самых верных помощника. Хуссейн требовал от подчиненных только одного – преданности. Полнейшей, рабской, собачьей преданности. Жизнь научила его, что преданных людей можно подразделять на три категории: на первом месте были члены его семьи, на втором – более отдаленные родственники, а на третьем – другие соплеменники. У арабов есть такая поговорка: «Я и мой брат – против нашего двоюродного брата; я и мой двоюродный брат – против всего мира». Хуссейн считал эту поговорку вполне справедливой. Так уж устроена жизнь.
Саддам Хуссейн вышел из трущоб крохотного городка Тикрита, в котором жили люди племени аль-тикрити. И теперь все правительственные учреждения Ирака были забиты родственниками и соплеменниками Хуссейна. Им прощались невежество, любые жестокости, любые ошибки, любые злоупотребления – до тех пор, пока они оставались преданными Саддаму. Его второй сын, психопат Юдай, до смерти забил слугу и был прощен.
По правую руку Хуссейна сидел Иззат Ибрахим, его первый заместитель, а справа от него – Хуссейн Камиль, министр промышленности и военной техники, тот человек, который отвечал за обеспечение Ирака оружием. Слева от Хуссейна расположились премьер-министр Таха Рамадан и вице-примьер Садун Хаммади, истовый мусульманин-шиит. Саддам Хуссейн был суннитом, но к другим религиям – и только к религиям! – относился терпимо. Мусульманские обряды он соблюдал лишь в тех случаях, когда это было необходимо или выгодно, а во всем остальном религия его мало интересовала. Его министр иностранных дел Тарик Азиз был христианином. Ну и что? Он все равно выполнял все приказы Хуссейна.
За длинной частью стола ближе всего к Саддаму сидели генералы, командовавшие республиканской армией, пехотой, бронетанковыми частями, артиллерией и инженерными войсками. За ним расположились четыре эксперта; чтобы выслушать их доклады, Хуссейн и собрал это совещание.
Места справа заняли доктор Амер Саади, хороший инженер и заместитель Хуссейна Камиля, племянника президента, а также бригадный генерал Хассан Рахмани, возглавлявший отдел контрразведки Мухабарата. Напротив них сидели Исмаил Убаиди, руководивший иностранным отделом, точнее секретной разведывательной службой Мухабарата, и бригадный генерал Омар Хатиб, шеф секретной полиции, или Амн-аль-Амма, от одного упоминания которой холодело сердце любого иракца.
Трое руководителей секретных служб четко делили свои обязанности. Доктор Убаиди организовывал шпионаж за рубежом, Рахмани вылавливал забравшихся в Ирак иностранных шпионов, а Хатиб наводил порядок среди иракцев, подавляя любую попытку создать оппозицию внутри страны, с помощью широко разветвленной сети доносчиков и информаторов. Работу Хатибу существенно облегчал безмерный ужас, который порождали слухи о судьбе тех, кого он арестовывал и бросал в тюрьму Абу-Граиб (к западу от Багдада) или в свой собственный следственный изолятор, располагавшийся в подвалах штаб-квартиры Амн-аль-Амма и в шутку называвшийся «гимнастическим залом».
Саддаму Хуссейну не раз жаловались на жестокость шефа секретной полиции, но президент лишь усмехался и отмахивался от жалобщиков. Говорили, что он сам дал Хатибу прозвище «Аль Муазиб», что значит «мучитель». Разумеется, Хатиб был из племени аль-тикрити и останется верным президенту до конца.
Некоторые диктаторы предпочитают вовлекать в обсуждение щекотливых проблем как можно меньше людей. Саддам придерживался иного мнения; он считал, что если предстоит грязная работа, то в ней должны принять участие все. Тогда никто не может сказать, что он ничего не знал, что его руки не обагрены кровью. Президент как бы лишний раз напоминал своему окружению: если погибну я, то вместе со мной погибнете и все вы.
Когда все заняли свои места, президент кивнул племяннику, и тот предоставил слово доктору Саади. Саади прочел доклад, не поднимая головы. Только сумасшедший станет смотреть Саддаму в глаза. Президент утверждал, что может заглянуть в душу человека, и многие этому верили. Смотреть в глаза Саддаму Хуссейну могло означать непокорность, вызов, а если президент заподозрил неладное, то непокорный обычно умирал в страшных муках.
