Виктор Левашов - Заговор патриотов (Провокация)
— Он в спальне. — Мюйр показал на верхнюю комнату. — Сейчас позову. Карл Вольдемар!.. Карл Вольдемар Пятый!.. Я кого, ленивая скотина, зову?!
На верхней ступеньке лестницы появился кот. Явление его было очень эффектным, потому что это был самый обычный серый кот, каких у нас в Затопино называют Мурзиками.
— Это он и есть? — озадаченно спросил Томас.
— Он.
— А почему он пятый?
— Потому что он у меня пятый.
— А почему он Карл Вольдемар?
— Так было записано в родословной первого. Все вырождается, друг мой. Все мельчает: идеи, люди, коты.
Мюйр щелкнул пультом. Бронированная дверь открылась и выпустила нас в таллинский вечер с голыми деревьями и моросящим дождем.
Томас увлек меня из-под арки, опасливо оглянулся на окна Мюйра, забранные мощными, художественной ковки решетками, и ликующе сообщил:
— Получилось!
От избытка чувств он запустил кейс вверх и даже умудрился его поймать. Но с координацией движений у него были нелады, он пошатнулся и грохнулся на мокрый асфальт. Но и это не умерило его восторга.
— Получилось! — повторил он.
Он не успел объяснить, что именно у него получилось, потому что из темноты вынырнул белый пикапчик и резко затормозил возле нас. Муха приказал:
— Быстро садитесь! Фитиль, показывай дорогу к гостинице!
— Нам нужно к «линкольну»! — запротестовал Томас. — И нужно зайти домой — выключить свет!
— Успокойся, — прервал Муха. — Его уже выключили.
У ярко освещенного подъезда гостиницы «Виру» царило оживление, толпилось человек сто. В свете круглых фонарей краснели транспаранты, над зонтами, шляпами и кепками колыхались фанерные щиты на палках, похожие на лопаты для уборки снега. Если бы на них не белели плакаты, можно было подумать, что это дружной толпой вышли на работу таллинские дворники.
Толпа была разделена надвое. Над одной частью было больше красного, в другой чернели кожаные кутки скинхедов. Между ними прохаживались полицейские, не допуская слияния народных масс в критическую массу уличных беспорядков и обеспечивая беспрепятственный проход в гостиницу постояльцам и посетителям ресторана. Они подкатывали на шикарных тачках, норовя прямо к подъезду, но полицейские вежливо отправляли их на стоянку, откуда они поспешно проскакивали к дверям гостиницы, опасливо поглядывая в обе стороны.
Даже издалека чувствовалось напряжение, в котором находились обе половины толпы. Но в физическую активность оно не переходило. Массы словно чего-то ждали. И было у меня сильное подозрение, что ждут они появления Томаса Ребане, который дрых на заднем сиденье «жигуленка», обеими руками обняв серый кейс с содержимым стоимостью от тридцати до ста миллионов долларов в зависимости от конъюнктуры.
Для нас с Мухой это было очень большим облегчением жизни. Он достал нас попытками рассказать что-то настолько веселое, что никак не мог добраться до сути, потому что хохотал сам. Фирменная настойка Матти Мюйра оказала сокрушительное действие даже на его тренированный организм. В конце концов Муха приказал ему заткнуться. Томас обиделся и затих. Но даже если бы рассказ его был более связным, мы не стали бы его слушать. Не до рассказов нам было, даже самых веселых. Обстановка к этому как-то не располагала. Наши собственные наблюдения, дополненные докладами Артиста и Боцмана, рисовали картину не самую радужную.
Мобильными телефонами мы договорились пользоваться лишь в самых крайних случаях, разговаривать коротко и по возможности иносказательно. При современном уровне развития средств связи даже правительственные линии не были надежно защищены от прослушивания. А про обычные сотовые телефоны и говорить нечего. Кто и зачем мог прослушивать наши переговоры, было не очень понятно. Но в странном и даже, пожалуй, двусмысленном положении, в котором мы находились, пренебрегать любыми мерами предосторожности было неразумно.
Но сейчас, похоже, как раз и был крайний случай. Поэтому я приказал Мухе загнать пикапчик в переулок, из которого хорошо просматривалась вся площадь Виру и вход в гостиницу, и вышел на связь сначала с Артистом, потом с Боцманом. Чтобы не пересказывать Мухе содержания разговоров, мобильник я включил на громкую связь.
Артист по-прежнему сидел в своей «мазератти» возле дома Мюйра.
— Неладно что-то в Датском королевстве, — сообщил он. — Здесь гости. Четверо на «мицубиси-паджеро». В дом не заходят. Ждут.
— На «мицубиси-паджеро» или на «мицубиси-монтеро»? — уточнил я.
— "Паджеро".
— Уверен?
— Пять различий навскидку. Первое: кузов трехдверный.
— Достаточно. Братки?
— Сомневаюсь. Думаю, профи.
— Почему?
— Не курят.
Боцман был более многословен, а его иносказательность лишена всякой литературности:
— Если кто выходит через задний проход, то назад лучше через передний. Здесь шесть куч, можно вляпаться. И еще. В тот красивый дом с флагом, где вы ночевали после дачи, я бы не ехал. Подъезды плохие, тоже много этих, куч. Примерно два взвода.
— В форме?
— Да. «Эсты».
— Когда возникли?
— Точно не знаю. Думаю, после того, как в квартире на третьем этаже погас свет.
— Как узнал?
— Сначала эти шестеро на «монтеро» рванули туда. Оттуда их завернули к гостинице. Помощь нужна?
— Обойдемся. До связи.
— Это не Краб, — сказал Муха. — Перекрыты подъезды к посольству. Два взвода. Твою мать. Что это значит, Пастух?
— Понятия не имею.
Это значило только одно: моя предварительная оценка ситуации была в корне неправильной. Охота шла не за бабками Томаса. Из-за них не подняли бы по тревоге спецподразделение «Эст».
Но долго думать об этом времени не было.
— Подъедем с центрального входа, — решил я. — Толпа. Полицейские. Не рискнут. Прикроем с боков. Буди этого подарка.
После нескольких безуспешных попыток растрясти Томаса Муха потерял терпение и влепил ему оплеуху. Это подействовало. Томас встрепенулся и удивленно спросил:
— Ты зачем меня ударил?
— Тебе приснилось. Не задавай лишних вопросов, — приказал Муха. — Застегни плащ. Подними воротник. Сейчас мы подъедем к гостинице и выйдем. Постарайся не шататься.
— Я никогда не шатаюсь! — заявил Томас.
— Вот и проверим.
Появление невзрачного белого пикапчика на стоянке перед гостиницей не произвело на толпу никакого впечатления. Мы немного посидели в машине, поджидая удобный момент для высадки и последующего броска к подъезду.
Отсюда можно было разглядеть не только сами плакаты, но и надписи на них.
Над толпой, в которой мелькали скинхеды, надписи были на русском языке: «Русские оккупанты, убирайтесь в Россию!», «Нюрнберг для коммунистов!», «Эстония для эстонцев!» и разные вариации на эти темы.
У противостоящей стороны плакаты были на эстонском, кроме испанского «No passaran!» и русского «Да здравствует СССР!».
Таким образом, вероятно, достигалось взаимопонимание.
В первых рядах противников фашизма стояли крепкие тетки, закаленные в митинговой борьбе, каких можно увидеть на всех коммунистических сборищах в Москве. Своими мощными телами они прикрывали довольно хилых мужичков среднего возраста и бодрых пенсионеров.
Толпа их идеологических противников была моложе и разносортнее. Пожилых женщин вообще не было. Скинхеды скандировали «Зиг хайль» и что-то еще, вскидывая руки в фашистском приветствии.
Тут же тусовалась аполитичная молодежь, которая пришла сюда поприкалываться.
Тщательный визуальный осмотр в четыре глаза, который мы с Мухой предприняли, не выявил ни в той, ни в другой группировке ни явных профи из силовых подразделений, ни уголовного вида качков. Но это ничего не значило. В такой толпе затеряться нетрудно.
Удобный момент для броска возник, когда полицейские сплавили на стоянку очередной «мерседес». Из него вышли два господина в черных фрачных пальто и две дамы в норковых накидках и длинных вечерних платьях. Они не-одобрительно осмотрели пикетчиков и прошествовали к подъезду, где величественный, как адмирал, швейцар уже распахнул перед ними тяжелую дверь.
Мы выпихнули Томаса из машины и пристроились за ними, прикрывая Томаса с флангов. Самое поразительное, что он действительно не шатался, ступал твердо и даже торжественно, как некогда, возможно, его мифический предок штандартенфюрер СС Альфонс Ребане обходил парадный строй своей дивизии.
До спасительной двери оставалось не больше десяти метров, когда Томас неожиданно остановился перед теткой с плакатом «No passaran!»
— Мадам, это неправильный лозунг! — галантно обратился он к ней.
— Почему это неправильный, почему это неправильный? — ощетинилась она. — Фашизм не пройдет!
— Да, но в Испании он прошел, — разъяснил Томас, отстраняя Муху, подпихивающего его к подъезду. — Испанские коммунисты потерпели поражение. Это исторический факт.
