Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 4
– Да… у родителей есть дом в пригороде. Мы его выкупили…
– Выкупили?
– Да, у банка. В ипотеку. Разве у вас не так?
– Нет. У моей семьи есть квартира и есть дом… даже два, в Финляндии и в Константинополе, верней рядом с ним. Двор на зиму переезжает в Константинополь и придворным нужно иметь как минимум два дома или две квартиры. Но я не слышала, чтобы родители брали деньги в банке, чтобы купить дом или квартиру. У нас в России, если ты не можешь купить дом или квартиру, на это есть товарищества. Половину денег ты копишь сам, вкладывая их как в банк* – а вторую половину одалживает Его Величество без процентов.
– У тебя наверное богатые родители…
– Да… papa – Катерина произнесла это слово, как и мать на французский манер, с ударением на последнем слоге – он в министерстве работает, его скоро товарищем министра сделают. А мама искусствовед, доктор искусствоведения, эксперт. Ее приглашают в разные города оценивать предметы русского изобразительного искусства, она может сказать, подлинники это или нет. Сейчас развелось много аферистов…
– Ты была в Лондоне?
– Да, много раз. Ее обычно приглашают, если Кристи или Сотби** проводит аукционы по картинам русских художников. Маму даже приглашали в Букингемский дворец оценить картину художника Верещагина, которая там висит. Правда Ее Величество она не видела.
Принц снова прикусил язык – чуть не ляпнул "жаль, что мы не встретились".
– А ты чем занималась в Лондоне?
– О, много чем. Мама считает, что я еще маленькая, поэтому я или сижу в номере отеля, или она отправляет меня на экскурсии. Иногда мы ходим по магазинам или музеям.
– И как, нравится?
– Нет – фыркнула Катерина – в России все дешевле, просто удивительно, как вы там живете.
– Да я про музеи.
– Ах, это… Познавательно. Но у нас в Санкт-Петербурге музеи лучше.
Этикету принца учили с детства, поэтому он почувствовал, что девушке эта тема надоела, и решил сменить ее – но Катерина успела первой.
– Скажи, а почему ты пошел в армию?
Вопрос был простым – и одновременно очень сложным. Принц Уильям и сам до конца не знал… верней, знал, но сам себе не признавался в том, что в армию он сбежал. Сбежал от того, что творилось дома.
– Я хотел защищать Британию. Любая страна нуждается в защите.
– Понятно, а как ты оказался здесь?
– Мой самолет… он упал, никого в живых не осталось – принц мысленно попросил прощения у майора МакКлюра, которого и впрямь к этому моменту не было в живых.
– Извини… – Катерина уловила горечь в словах своего спутника
– Ничего…
– Привал!
Если бы Бес не крикнул им – они бы так шли и дальше.
* Домостроительные товарищества на вере, поощряемые казной. Вот почему в Российской Империи почти не было бездомных.
** Известные аукционные дома. Вопреки общепринятому мнению, на их аукционах попадается немало фальшивок
Об исчезновении принца было уже давно известно – но время было упущено, группа успела уйти далеко, а следопыты потеряли след, потому что его заметали такие же пуштуны, мастера ходить по горам, не оставляя следов. Сейчас, только оправившись от нанесенных ударов британцы и англичане начали высаживать группы отсечения, пытаясь перекрыть ход к границе. Но и тут они ошиблись, и ошиблись вот почему. Возможность переброски подкреплений в Афганистан была блокирована начавшимися в Джелалабаде боями, отряды исламской милиции блокировали Хайберский проход и взорвали дорогу в нескольких местах, ситуация по всей стране с убийством принца Акмаля обострилась чрезвычайно, и на счету был каждый человек, привлекать к поисковой операции крупные силы британских солдат было просто невозможно. Принца пытались отследить, бросив на это дело все разведывательные самолеты и возможности спутниковой разведки, какие только были, чтобы провести потом точечную операцию по освобождению – но никто подумать не мог, что идущий в джамаате, перемещающемся по Пандшерскому ущелью афганец в пуштунской одежде и есть принц Уильям. Перекрыть Пандшер никто и не подумал – это было невозможно, нужна была хорошо подготовленная операция с привлечением огромных сил, а не гусарский наскок. Да и… откровенно говоря, британские офицеры, немало отслужившие здесь, уже поняли, что произошло и ждали либо сообщения о нахождении тела капрала Рида, либо выхода на контакт одной из пуштунских группировок с требованием выкупа. Заодно и удивлялись – почему новость о пропаже без вести британского капрала вызвала такой переполох в штабах, пусть этот капрал и работал с САС. Первый раз, что ли?
А вот Вадиму было не так просто. Хорошо, что его избавили от этой проклятой девчонки, которая похоже так и не поняла, что она не по Невскому проспекту гуляет, а идет по чужой и смертельно опасной стране. Вон идет… с камня на камень прыгает. Но сильная, что есть то есть, от девчонки сложно ожидать такого…
Что же касается толстяка…
Заныл он почти сразу. Горы, палящее солнце и разреженный горный воздух – не лучшее сочетание для таких как он. Самому Вадиму было здесь тяжело – он, сибиряк, совершенно не привык к сухому и разреженному воздуху здешних мест, первые километры он шел, хватая ртом воздух и только потом втянулся. Толстяк же не шел, а плелся, хотя у него у единственного из всех не было рюкзака, только фляги с водой. Даже у девчонки он был – а у него не было. Но все равно он дышал как паровоз, а потом плюхнулся на камни и сказал
– Я больше не могу.
Вадим оглянулся – караван уходил, лишь два пуштуна остались с ними, они с любопытством наблюдали за разворачивающейся на их глазах сценой. У пуштунов нет телевизора, нет интернета – и потому они как и все примитивные народы очень любят наблюдать за другими людьми, делают это с совершенно наивным любопытством, даже не понимая языка. Одновременно они делают выводы, и если ты в Афганистане завоюешь уважение пуштунов – значит, в этой стране у тебя всегда будет и дом и кров, в любом доме будут рады такому гостю.
– Вставай! – Вадим плюхнулся рядом, рюкзак он не снимал, потому что знал что если снимет то больше не наденет. Ремень от автомата натер шею почти до крови. В сочетании с потом, высыхающим и оставляющим на коже солевые разводы, и пылью, которая как наждак работает, и которой в Афганистане полно даже в горах – самое то. Он откинулся на спину, чтобы дать хоть немного отдыха спине, пот заливал глаза, но это было даже хорошо. Если нет пота – значит, наступило обезвоживание, а воды было не так то много, и следующий родник или речка непонятно когда.
– Нет. Я больше не пойду.
– Выпей воды и вперед.
Вадим догадался – протянул руку, снял с пояса одну из фляжек, потряс ее – пустая. Выпил всю воду… идиот. Вторая – тоже самое.
– Ты выпил всю воду? Сказали же – не пить.
Толстяк не отвечал – Вадим даже имя его не хотел вспоминать, для него он был не более чем рохлей и толстяком, он не испытывал к нему ни капли жалости. Мальчишеское восприятие мира вообще сильно отличается от взрослого оно полярно. Черное – белое, без полутонов. Есть свой и чужой, есть друг и враг, и ничего между этими понятиями. Если ты не такой – значит, ты либо должен стать таким, либо вынужден будешь терпеть насмешки, издевательства, нередко и побои. Все умствования психологов и либерально настроенной интеллигенции, что каждый человек неповторим и цене именно своей неповторимостью и непохожестью на других, для Вадима значило меньше, чем например скользнувшая по камням ящерка. Он родился и вырос в краю, где не любят и не признают слабых, он закалился в сибирском скаутском отряде и выслужился там до скаута-разведчика, а в Сибири это сделать непросто. Девиз скаутов: один за всех и все за одного – великолепный девиз, но у всякой медали есть обратная сторона. Здесь она в том, что в отряде нет и не может быть слабаков, нытиков, рохлей, маменькиных сынков. И если такой придет в отряд – то его будут презирать, унижать, возможно даже бить, если он не захочет стать таким же как и все, а захочет, чтобы его уважали за его неповторимое своеобразие. Если захочет "дотянуться" – нет вопросов, помогут. Если же нет…
Вадим отстегнул с пояса свою флягу.
– Смочи губы. Пить нельзя, вода все равно выйдет из тебя с потом. Вода делает тебя тяжелее и не дает идти – а в тебе столько жира, что это сплошная вода.
Толстяк попытался присосаться – но Вадим безжалостно вырвал флягу, повесил ее к себе на пояс. Перевесил на пояс и его фляги, все равно пустые. Потом поднял его за шиворот.
– Пошли. Будешь идти передо мной.
Второй раз толстяк разнылся, когда они остановились у ручья, чтобы набрать воды. На самом деле, воды в горах было не так уж и мало, это тебе не пустыня Дашти-Марго, просто она моментально выходила с потом. У каждого была стандартная армейская фляга на один и семь литра, Вадим наполнил все четыре, повесил к себе на пояс, рубанул по тянущейся руке.
