Сэйити Моримура - Испытание зверя
Описанные в романе тесные контакты полиции и якудза тоже имеют аналогии в реальной жизни. Начальник полиции города Химэдзи за выдачу гангстерам разрешения на открытие бара взял кольцо с бриллиантом стоимостью свыше миллиона иен и скульптуру тигра, оцененную впоследствии специалистами в несколько сот тысяч иен, — полицейский слыл большим любителем искусства. Осакский окружной суд приговорил к трем годам тюрьмы полицейского офицера, который служил у гангстерских банд постоянным осведомителем. Они выплатили ему более 13 миллионов иен.
В жанре политического детектива много и плодотворно работают в Японии, помимо Сэйити Моримуры, чью книгу вы прочли, также Сэйтё Мацумото, Кюдзо Кобаяси, Эйсукэ Накадзоно — я перечислил только тех, кого читатель знает по изданным на русском языке произведениям. И роман «Испытание зверя», вероятно, не выделился бы из длинного ряда книг, в которых острый динамичный сюжет используется для разоблачения пороков японского капиталистического общества, если бы не неожиданная сюжетная линия, придавшая роману Моримуры особую политическую злободневность. Не стану пересказывать, что это за линия — вы уже знакомы с романом. Отмечу лишь: писатель еще раз подчеркнул давно разъясненную, но людьми так и не усвоенную мысль о том, что зло порождает зло.
Моримура ввел в роман образ эльвинии, бактерии-возбудителя «мягкой гнили», которая, проникая в человеческий мозг, разрушает его. Образ этот понадобился Моримуре, чтобы афористично и удивительно зримо показать, как эльвиния человеконенавистничества, размножившаяся в милитаристской питательной среде, поражает сознание человека и превращает его, незаметно и постепенно, в зверя, уничтожающего людей, всех подряд, кто бы они ни были. На том, когда, как и кто занялся в Японии культивированием идеологической бактерии «мягкой гнили» и стал внедрять ее в сознания японцев, я хочу остановиться.
«Мы проиграли. Но это только временно. Ошибка Японии состояла в недостатке материальной силы, научных знаний и вооружения. Эту ошибку мы исправим». Такие слова зачитал диктор японского радио 15 августа 1945 год вслед за императорским рескриптом о капитуляции. В тексте, прочитанном диктором, не упоминался моральный дух. Значит, не было, по мнению сочинителей текста, у народа недостатка в убежденности, что японцам сами боги предначертали руководить миром? Авторы текста уповали на живучесть бактерий «мягкой гнили». И, как показало время, уповали не напрасно.
Император объявил о капитуляции, когда Япония не исчерпала всех средств сопротивления. Тем самым японская верхушка не только спасла от физической ликвидации значительную часть носителей милитаристского духа, но и до известной степени уберегла саму веру в национальную исключительность японцев: «Мы проиграли, но это только временно…» То есть окончательно проиграть войну божьи избранники не могут. Один из организаторов японской агрессии в Азии и на Тихом океане генерал Хидэки Тодзио, приговоренный к смерти Международным трибуналом для главных японских военных преступников, перед казнью сказал: «Я ныне ухожу, но я вернусь на родину и полностью исполню свой долг перед страной». Генерал имел в виду, что в Японию вернется дух милитаризма, выразителем которого он был.
Минуло совсем немного лет, и в мае 1962 года премьер-министр Хаято Икэда выдвинул лозунг «хитодзукури» — «формирования человека». Превратить антикоммунизм в средство идеологического воспитания молодого поколения, возродить ореол славы вокруг японских завоевателей Кореи и Китая, чтобы молодежь подражала им, привить ей чувство уважения к гимну «Кимигаё»9 — вот контуры этой политики. «Хэйтайдзукури» — «формирование солдата» — так называли в Японии политику «хитодзукури».
Вскоре после провозглашения лозунга «хитодзукури» министерство просвещения потребовало от авторов школьных учебников «при описании войны на Тихом океане не приводить отрицательные высказывания в адрес Японии, а общую картину войны преподносить в романтическом духе». В результате третьеклассники, например, узнают из своего учебника по истории, что японо-китайская война в конце прошлого века и русско-японская война 1904–1905 годов «повысили международный авторитет Японии». В учебнике для старших классов указывается, что «8 декабря 1941 года Япония объявила войну Америке и Англии. Германия и Италия тоже объявили войну Америке». И ни слова о виновности милитаристской Японии в развязывании агрессии. Зато рассказывается о храбрости японских солдат на полях сражений.
В 1985 году ревизия истории в японских учебниках вызвала международный скандал. Китай возмутился в связи с тем, что кровавая бойня, устроенная японской армией и названная историками «Нанкинской резней», в учебнике квалифицировалась всего лишь как «неразбериха в толпе, во время которой пострадали мирные жители и солдаты». Еще большее негодование за пределами Японии вызвали страницы учебника, где аннексия японскими милитаристами Кореи в 1910 году была представлена в виде «наступления японских сил», восстание корейского народа против колонизаторов в 1919 году расценивалось «нарушением общественного порядка», запрещение в Корее корейского языка превратилось в «преподавание в Корее японского языка».
Скандал оказался шумным. Власти не решились игнорировать протесты японской и международной общественности, и наиболее одиозные искажения исторических фактов были из учебников убраны. Надолго ли? Ясухиро Накасонэ в бытность премьер-министром объявил, что послевоенная эпоха в японской истории подошла к концу и все навязанное Японии в результате ее капитуляции подлежит коренной переоценке. Навязанной считается, в частности, конституция, запрещающая Японии иметь армию и вести войну.
Занимавший в правительстве Накасонэ пост министра просвещения Масаюки Фудзио, едва вступив в должность в 1986 году, заявил, что зверства японцев в Азии осуждать нельзя, так как «убивать на войне — это не преступление», что суд в Токио над главными японскими военными преступниками — «произвол победителей над побежденными». Фудзио пришлось уйти в отставку, но высказанные им идеи официально осуждены не были. И через два года их повторил другой член правительственного кабинета — генеральный директор Национального земельного управления министр Сэйсукэ Окуно. Как и Фудзио, его принудили подать в отставку. Но в Японии немало учителей, продолжающих высказывать на уроках эти идеи, о них можно узнать в книжках для внеклассного чтения, они находят отражение даже в комиксах, столь популярных у японской молодежи.
Однажды в Токио у здания, где сразу после войны заседал Международный трибунал для главных японских военных преступников, я задавал проходившим мимо юношам и девушкам в школьной форме вопрос: «Знаете ли вы, что здесь проходил Токийский суд, покаравший зачинщиков войны на Тихом океане?» Ответы были такими: «Не знаю», «Что-то слышал, но точно сказать не могу», «Затрудняюсь сказать, потому что мне об этом никто не рассказывал». Да и откуда этим молодым людям знать об осуждении человечеством преступлений милитаристов, если прах казненных по приговору Международного суда главных японских военных преступников перенесен в храм Ясукуни10 и, следовательно, зачинщики войны причислены к лику святых?
В Ясукуни есть все, что положено иметь храму. Алтарь, колокол с длинным языком — дернешь за него, и звоном привлечешь к себе внимание небес, огромная деревянная копилка, куда прихожане кидают деньги в качестве пожертвований. Но Ясукуни располагает и тем, чего нет ни в одном другом храме — оружием. Оно выставлено около основного храмового комплекса. Пушки, собранные с полей сражений в Китае и в Порт-Артуре. Броневик, на котором японские солдаты воевали на Новой Гвинее. Торпеда с кабиной для смертника. Она завязла на мелководье в Пёрл-Харборе и не взорвалась.
Я много раз бывал в Ясукуни и не мог привыкнуть: храм — и оружие! Что может быть кощунственнее? Мыслитель прошлого сказал, что у людоедов бог будет людоедом, у крестоносцев — крестоносцем, у купцов — купцом. Проповедники религии «синто» сочинили бога-завоевателя. Синтоизм — государственная религия в довоенной Японии. Она и провозгласила лозунг, под которым военщина развязывала войну на Тихом океане: «Восемь углов под одной крышей» — то есть весь мир под японским началом.
Читаю сентенции японских генералов, выбитые на гранитных глыбах, что разбросаны среди оружия, пробегаю взглядом увеличенные фотокопии предсмертных писем «камикадзе», выставленные в стеклянных витринах. Храм Ясукуни верен своей традиции. Он по-прежнему убеждает, что нет ничего лучше, чем погибнуть в заморском походе. Синтоизм всегда рассматривал японцев только смертниками.
Корреспондент итальянского журнала «Эуропео» в репортаже о встрече бывших камикадзе, состоявшейся в храме Ясукуни, привел интервью с сыном летчика-смертника, погибшего в апреле 1945 года над островом Окинава. На вопрос, была ли необходима смерть отца, японец ответил: «Если бы Японии пришлось воевать, то, думаю, мне надо было бы сделать то же самое, что сделал мой отец». «Умереть?» — переспросил корреспондент. «Да, умереть, умереть за императора, как умер мой отец в то апрельское утро у берегов Окинавы», — сказал японец. Бактерии милитаризма, заложенные в его сознание, дали обильную «мягкую гниль».
