Стивен Хантер - Честь снайпера

— Суэггер, я всего лишь исполнитель невысокого уровня. Оператор. Мне попросту дают цели.

— Тогда ты мертвец.

— Но я знаю достаточно, чтобы предупредить тебя — ты предаёшь свою страну, идя этим путём. Ещё не поздно. Ты крутой, да… если тебе это важно. Мне это неважно, пусть я буду лох — это нормально. Просто не подставляй под удар интересы своей страны.

— Ты — не моя страна. Уж точно не с лицензией на отстрел Рейли и меня.

— О боже…

— Я тебе всё расскажу, а ты слушай. Полагаю, что я и сам разобрался.

— Говорю же — я не знаю деталей! Я просто винтовку несу.

— Не п…ди. Во-первых, ты не пошёл бы на это дело без убедительных мотивов. А во-вторых, если ты принесёшь им эти сведения, они смогут принять меры, чтобы оказаться впереди говняной бури, а не позади.

Джерри угрюмо кивнул.

— Если я расскажу тебе то, чего ты не знаешь — ты позвонишь?

— Раз я сказал — я сделаю.

— Ладно, я слушаю.

— Примерно в 31 или 32 году, как я полагаю, парень по имени Василий Крулов, сын советского торгового представителя в Мюнхене, учился в местном университете под наставничеством профессора Грёдля, ставшего впоследствии гуру геноцида, расовой гигиены и всего прочего нацистского дерьма, верно?

— Я об этом ничего не знаю.

— Спроси у миссис Рейли. Так и было. У неё есть сведения.

— Мой муж накопал это в архиве КГБ, — подтвердила Рейли.

— Это изменило жизнь Крулова. Он купился на все сто пятьдесят процентов. Домой он вернулся в 33-м, окончил Московский университет в 35-м и начал карьеру в сталинском окружении. Но сердце его принадлежало Адольфу, во всяком случае — департаменту по борьбе с евреями. Где-то там он сконтактировался с Грёдлем и подвизался на добровольную помощь нацистам в уничтожении евреев. Он полагал, что Россию он не предаёт, поскольку он выдавал не военные тайны, а всего лишь еврейскую интеллигенцию. Так он и делал, став персональным кремлёвским кротом департамента по чистоте расы. Полагаю, что когда был подписан пакт о ненападении — ему довелось высрать кирпичей, но он продолжил игру. В ходе войны Сталин дал ему приказ — убить его же героя, Грёдля, но этого он сделать не мог, так что он слил это задание. Правда, Грёдлю это не помогло — поскольку Милли чертовски хорошо справилась, но Крулов понял — если кто-то пристально всмотрится в это дело, то поймёт, что Милли предали, и это не мог быть никто другой, кроме как Крулов. Так что он приложил всю свою власть к тому, чтобы стереть её из истории. До сих пор верно?

— Говорю же тебе — для меня это новости. Я ничего об этом не знаю. Возможно, знай я об этом — я поступал бы по-другому.

— Он добрался до конца войны — всё отлично. Никаких подозрений по поводу его предательства не возникло, он в тузах. Но, я полагаю, некая американская разведывательная команда где-то в 46-м или 47-м порылась в трофейных нацистских архивах и нашла доказательство того, что Крулов был нацистским шпионом. Таким образом они приобрели его. Ему пришлось плясать под их дудку, а иначе они сдали бы его, и он получил бы свою пулю за ухо.

— Я лишь знаю, что его завербовали в 47-м. Мне сказали, что он сам пришёл. Для меня история начинается здесь.

— Так что следующие девять лет он был нашим главным активом в России. Я полагаю, что его так ценили, что даже в Агентстве не все о нём знали — поскольку в Агентстве существовали свои собственные проблемы с утечками информации.

— Им занимался Пентагон. Управление сбора оборонной информации. Продукт, который они получали от Крулова, превращался в продукт Агентства — своего рода политическая игра. Многие вещи до сих пор так работают.

— Затем, в 56-м кто-то открутил Крулову голову. Верно? И на этом всё. Всё ли?

— У него есть сын, — ответил Джерри. — Его фамилия — Стрельников, по второму мужу матери. Но всё же это сын Крулова. ОН забрался высоко в правительстве, стал миллиардером после падения коммунизма и теперь снова возвращается в правительство.

— И он — ваш человек.

— Я не знаю, когда мы начали работать со Стрельниковым. Середина 60-х, ранние 70-е? Но я понимаю, почему. Если выплывет история с тем, что его отец был нацистским шпионом, к нему приглядятся поближе, и ему конец. ОН не только никогда никуда не попадёт, но и работать будет автобусным кондуктором. Правда, я этого никогда не понимал. Это какой-то идеализм.

— Это рычаг давления. Так всё дело в том, что вы защищаете свои активы? Но все вы, гении, не поняли одного. Стрельников, как его отец перед ним — и вследствие того, что делал его отец перед ним — всё так же жаждет уничтожать евреев. Он никогда не был ни коммунистом, ни нацистом. Он просто хочет устроить геноцид. ОН хочет жить так, чтобы быть достойным отцовского героизма, быть человеком на острие копья войны с евреями. ОН всерьёз работает на РХСА спустя пятьдесят лет после того, как РХСА рассыпалось в пыль. Вас это не волнует, вы даже ему помогаете — поскольку он снабжает вас информацией. Вы заключили с ним сделку, но так и не присмотрелись к нему и не поняли, что это настоящий дьявол. И теперь он собирается стать министром торговли. Теперь он ещё более уязвим к откровениям о своём отце-шпионе, и всё снова скатывается к необходимости для Василия уничтожить героическое дело Милли, чтобы спасти свою собственную задницу. Она выиграла свою войну, а вы, херовы птицы, предаёте её.

— Почему он хочет быть министром торговли? — спросила Рейли.

— Мы не знаем. Это волнует нас, — ответил Джерри. — ОН ласт нам очень важные вещи в экономике, но всё же мы считаем, что это потеря возможностей. Экономика нам не нужна. Нам нужна стратегия. Но отговорить его никто не смог, и он всё же стоит на своём. Возможно, мы получим выигрыш в долгосрочном плане. Никто ещё не сходил с поезда Стрельникова, скажу я вам.

— Ладно. Теперь я скажу тебе то, чего ты не знаешь, — продолжил Суэггер. — Проснись, агент Джерри, и смотри, как будет разыграна партия. Когда Рейли займёт обложку «Вашингтон Пост», русские разведслужбы быстро и чётко овладеют задницей Стрельникова. Его на куски разложат. Все сделки, все виды связи, все встречи — из него вытрясут всё, что можно. Вы не просто потеряете источник, вы станете золотой жилой для СРВ. Я уверен, что у него припасён на такой случай чемоданчик, который избавит его от тюрьмы. Он вывалит на вас тонны дерьма, парни. Всё добро, что он вам принёс, потускнеет, а всё, что он узнал об иных ваших источниках, будет выдано. Вскоре вся эта ситуация обрушится на вас.

Джерри молчал.

— Жалко, что у тебя нога сломана, — сказал Боб. — Иначе ты мог бы пнуть Стрельникова — забавно, не так ли?

Глава 52

Ещё одно сырое утро в Рыжем Нутре. Собиравшийся дождь вкупе с низкими, мокрыми облаками ничуть не мешал десантникам обильно покрываться потом, пропитывавшим камуфляжные куртки. Делать было особенно нечего, разве что Карл сменил часовых, и всё оружие было начищено, смазано, заряжено и взведено. Вилли позаботился о том, чтобы спуск Фламменверфера-41 незамедлительно послал пляшущий язык голодного пламени за сорок метров. Все оставшиеся теллермины были установлены, а их шнуры натянуты и замаскированы в зелени. Пулемёты на треногах стояли в оборонительных позициях, готовые обрушить на нападающих шквал огня, но хорошо смазанные штыри позволяли в долю секунды сдёрнуть их с турелей и превратить в более гибкий инструмент. Аккуратно скатанные ленты лежали в коробках, а запасные магазины к ФГ-42 были извлечены из контейнеров и сложены в ящики. На всех гранатах были проверены чеки, так что в момент потребности в них ничто не замедлит их от извлечения. Фляги заполнены, туалет посещён.

— Эй, — крикнул Карл, — штыковая практика!

Призыв был встречен смехом — не только потому, что складной игольчатый штык ФГ-42, расположенный под стволом и при необходимости разворачиваемый остриём вперёд, всеми признавался абсолютно бесполезным, но ещё и потому, что никто не практиковался в штыковом бою с 1939 года. Никому не приходилось убивать Ивана штыком, хотя, если призадуматься, то Карл вспомнил бы момент, когда в Италии ему приходилось открывать штыком банку американских помидорных консервов.

— Я покажу этим помидорам, что такое германская сталь! — вспомнил он слова Вилли Бобера, с усердием протыкавшего банку.

В 9-30, после того, как Карл выкурил свою первую трубку и погрузился в меланхолический транс по поводу смерти Цимсена из великого романа Манна, на него упала тень, заслонившая скудный свет с облачного неба. Подняв голову, он увидел своего связиста.

— Цеппелин лидер вызывает по радио. Желает слышать тебя одного. Похоже, они что-то прое…ли — особенно араб.

— Конечно, дождался, пока я покурю, — сказал Карл, поднимаясь и потягиваясь, а также собирая волю для понуждения к действию всех усталых, потянутых и побитых мышц — какими они обычно бывают после боя. Затем он проследовал к связной палатке, где взял наушники и сказал в микрофон: