Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
— Ну вот, — поспешно заговорил я, — ты все слышал, так хоть ты втолкуй ему, какая это чепуха, абсурд и детство!
Валерий неторопливо напился из-под крана, плюхнулся на табуретку и, неподвижно глядя посоловевшими глазами в пространство, возразил мне:
— Не согласен… Тут — революционный настрой, а ты — чепуха! — Он даже укоризненно покачал головой.
— Ну ладно, хоть ты-то не валяй дурака! — взорвался я, чувствуя, что Валерий готов начать всегдашние свои номера.
— Пардон! — нахмурился Валерий. — В данный момент я говорю совершенно серьезно и ответственно… Это весьма достойное дело, если хочешь знать мое мнение. И, надо сказать, давно пора! Лично я давно за новую революцию. Подгнило, подгнило наше социалистическое Отечество. Лично я это еще в шестом классе понял. Еще тогда мне был известен анекдот о том, как оживили дедушку Ленина и как он отправился в эмиграцию готовить новую революцию… А сейчас я очень рад видеть человека, который решил приняться за это святое дело… Я в данный момент, конечно, несколько нетрезв, — обратился он к Кому, — но скажу тебе без пьяного трепа: ты молодец, молодец!
Я был уверен, что он валяет дурака, но, зная также определенную наивность Кома, решил: пусть хоть в таком тоне, но нужно продвинуть разговор в необходимом мне направлении.
— В общем, он, конечно, молодец, — согласился я. — Раз так целеустремлен… Но должен же он понять, что мы — совсем не те люди, которые подходят для его борьбы. (Я намеренно сказал «мы» вместо «я», чтобы специально для Кома подчеркнуть, что теперь, получается, и Валерий замешан в эту историю.) Дело в том, — продолжал я, — что Ком — один из первых, кто вернулся из Афганистана. Однако пройдет немного времени, и начнут приходить сотни, тысячи таких, как он, которым нынешняя наша жизнь придется не по вкусу и которые со всей решительностью возьмутся ее перекраивать… Понимаешь?.. — обратился я к Кому, по лицу которого невозможно было ничего понять: идол и есть идол… — Вот тогда вы сможете по-настоящему повлиять, и, я думаю, без всякого подполья. А то — носишься со своим подпольем, мнишь из себя Александра Герцена, может быть, даже Владимира Ильича, а на поверку выйдешь чем-то вроде нового «беса»!..
— Как это — неохотно поинтересовался Ком.
— Эх ты! — покачал головой я. — Надо читать Федора Михайловича. С твоими увлечениями «Бесы» должны стать твоей настольной книгой!
— Ты что, старик, — поморщившись, удивился Валерий моим словам, — при нашей скотской жизни только Федора Михалыча и читать! Скажешь тоже!.. «Манифест» Марксов — вот вещь, которую я уважаю…
— Я обязательно прочитаю Федора Михайловича, — пообещал мне Ком.
— А я вот всей душой за него! — заявил Валерий, указывая на Кома. — Я хоть, можно сказать, вконец обуржуазившийся элемент, но, если он мне доверит, с удовольствием посодействую правому делу. Подложу, например, динамит под какой-нибудь райком или местком… Доверишь, а? — спросил он Кома.
Уж теперь-то было очевидно, что он кривляется, однако Ком отреагировал сдержанно:
— Посмотрим!
— Ну-ну… — хмыкнул я.
— А твое поведение, старик, — сказал мне Валерий, — я тоже решительно осуждаю. Коль взялся за гуж — не говори, что не дюж. Иначе не взыщи: такое дело… Я правильно мыслю? — спросил он Кома.
— Правильно, — кивнул тот.
— Ну-ну, — снова хмыкнул я.
Теперь они, похоже, кривлялись вдвоем. Для Валерия это, понятно, естественное состояние, но Ком?!.. Если б я совсем не знал Кома, то с этого момента «наше дело» можно было бы считать закрытым и оставалось бы только присоединиться к их кривлянию — посмеяться и забыть… Но я-то отлично знал Кома и, как бы мне ни хотелось посчитать последние его слова признанием того, что все прошлые дела были не больше чем шутливые фантазии, я никак не мог этого сделать, хотя со стороны Валерия так оно, вероятно, и было. Значит, Валерий не воспринял всерьез наш разговор…
— Смейся, смейся, — сказал я Валерию. — Потом увидишь, что это совсем не смешно. Ты его плохо знаешь.
— Почему же?! — активно не согласился тот. — Я знаю его хотя и не очень долго, но человека такого масштаба видно сразу! Еще после инцидента с кошачком… Впрочем, не стоит вспоминать о неприятном… Будем смотреть в будущее!
— Кстати, — сказал мне Валерий, — твоя мысль насчет будущего пополнения наших рядов бойцами, возвращающимися оттуда, в принципе, очень здравая… Однако, я думаю, таких, как наш Ком, уже и сейчас вполне достаточно, чтобы сколотить основной костяк!
Я мгновенно понял его намек и ход его мысли. Несмотря на свое постоянное кривлянье, Валерий никогда не казался мне простаком. И сейчас, очевидно, намекал мне, что в «организации» Кома кроме самого Кома, имеются, возможно, еще такие же сорвиголовы… Раньше я об этом как-то не думал. Ком представлялся мне мрачным одиночкой (и, судя по всему, так оно и было), но если это не так, все осложняется до такой степени, что и подумать страшно!.. Неужели, сразу сообразив, какие в этом случае предвидятся осложнения, Валерий затеял с Комом контригру?.. Нет, безумие! Настоящее безумие!
— Однако, — продолжал Валерий, — по причине того, что бойцов, вероятно, пока что мало и каждый штык на счету, мы обязаны пожертвовать какими-то личными выгодами и, раз уж так получилось, укрепить ряды и к моменту нового пополнения подготовить почву, создать необходимую базу, чтобы не терять драгоценного времени… А если ты решил улизнуть от этою, — сказал он мне, — то это есть подлость и предательство… — Он повернулся к Кому. — Я верно понял ситуацию?
— Верно, — снова кивнул тот.
— Так что ты уж хорошенько подумай, старик, — снова обращаясь ко мне, заключил Валерий. — И упаси тебя бог сказать «нет»!
«Черт бы тебя побрал! — подумал я зло. — Все-таки ничего, кроме кривлянья, причем самого дешевого, в тебе нет! Ну да ладно, ты еще узнаешь, каково кривляться перед Комом!»
Мысль моя беспомощно металась от одного предположения к другому.
Установилось странное молчание. Ком дал выболтаться Валерию, а сам так и не сказал ничего существенною… Оба раздражали меня чрезвычайно. Один — наивняк, другой — лицедей, а помноженные друг на друга, вполне могли отнять у меня последний рассудок.
— Впрочем, — деликатно обратился Валерий к Кому, — я как всегда спешу, и в спешке сильно забежал вперед… Сначала, безусловно, я должен был выслушать твой приговор насчет меня самого… Прошу тебя, скажи свое веское слово: гожусь ли я, при всей моей развращенности (в чем я искренне раскаиваюсь!), влиться в РЯДЫ?..
И Валерий изобразил из себя такого раскаявшегося и скромника, такого бедного и невинно падшего, что на месте Кома я просто-таки бы плюнул ему в морду. Но Ком принял все за чистую монету и ответил:
— Что ж, пожалуй. Это не так просто, но возможно… Валерий расплылся в счастливейшей улыбке.
— А готов ли ты, — продолжал Ком, — ради одной высшей цели — справедливости и счастья для всех — отказаться от той мещанской жизни, которая тебя засасывает?.. Ответь!
— Отвечаю, — кивнул Валерий. — Считай, что я уже от нее отказался!
— А готов ли ты полностью мне довериться?
— Отдаю с радостью и душу, и вообще весь организм.
— Учти, я буду отвечать за тебя своей жизнью перед нашим делом, а ты будешь отвечать своей передо мной!
— Мне не девять лет. Понимаю такие вещи, — истово заявил Валерий, только что не ударив себя кулаком в грудь.
Я отказывался верить своим ушам, хотя весь этот пошлый фарс был мне прекрасно знаком по собственному опыту. И до того мне стало это противно, что я молча налил себе полный стакан и выпил залпом, не закусывая, несмотря на то, что от мерзкого портвейна так замутило, словно у меня в глотке собрался заработать фонтан. Валерий взглянул на меня с сочувствием и потянулся, чтобы налить и себе, но Ком забрал у него бутылку и вылил остатки вина в раковину.
— Ну и дела, только и сказал Валерий.
Теперь ты должен отказаться совершенно от алкоголя и табака, — пояснил Ком.
— Понятно, — вздохнул Валерий. — А почему же ты ему разрешаешь? — Так он — сомневающийся. Пусть он решает, с нами он или нет.
Но не думаю, чтобы алкоголь помог ему решить этот вопрос по совести. Возможно, он еще пожалеет.
— Конечно, я пожалею! Обязательно пожалею! — завопил я, чувствуя, как онемение наподобие местной анестезии начинает распространяться по различным частям моего тела и в мозгу.
Кухня, с заключенными в ней Валерием и Комом по обоим концам стола, вдруг приобрела сходство с национальной русской игрушкой: двумя такими деревянными медведями на подставке, которые при нажатии па специальный рычажок однообразно щелкают деревянными молотками по деревянной же наковальне. Причем я оказался как раз по центру, на наковальне, — под назойливыми щелчками бессмысленных слов то с одной, то с другой стороны.
