Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
Я решил быть начеку и ни в коем случае не допустить, чтобы Ком снова вцепился мне в загривок, словно коварный и гнусный карлик, третировавший Синдбад-Морехода. Во-первых, не поддаваться эмоциям и не воспринимать всерьез его зловещего, меднолобого упрямства, не давать себя запугивать в конце концов! А во-вторых, попытаться все-таки доказать Кому вопиющую абсурдность всех его «подпольных» замыслов. (Заманчивым казалось обратить в свою пользу присутствие Валерия, но как?..)
Для начала я принялся со всей возможной беспечностью и беззаботностью изображать, что напрочь позабыл обо всех наших прошлых клятвах и откровениях.
Мы уселись за кухонный стол, и, откупорив бутылку, я не спеша наполнил вином дружно сомкнутую троицу стаканов, которую мы с Валерием без промедления разъяли, а Ком оставил свой стакан на столе.
— Ну поехали в страну дураков? — невинно улыбаясь, сказал я Кому, кивая на стакан.
— Давай, старик, — подбодрил его Валерий. — Чтобы окровавленные младенцы не снились!
— Ты о чем? — мрачно поинтересовался Ком.
«Ну, если он сразу не прибил Валерия за такие слова, — отметил я про тебя, — стало быть, не так уж он неистов…»
— Он имеет в виду, что тебе всякого довелось повидать, — объяснил я за Валерия.
— Так, значит, он это имел в виду? — еще мрачнее спросил Ком, и я уже сомневался насчет ограниченности его неистовости.
Пожалуй, он и в самом деле не сразу вник в смысл намека Валерия из-за свойственного ему некоторого тугодумия. «Не хватало, мне еще окровавленного Валерия у себя дома!» — забеспокоился я.
— Пьем! — воскликнул Валерий. — Когда так натянуты нервы, не рекомендуется выяснять, кто и что имел в виду!
И, не дожидаясь нас, выпил и тут же налил еще.
— Давай, — улыбнулся я Кому. — За твое здоровье!
И тут же выпил.
— Ты напрасно пьешь, — заметил Ком, переключаясь с Валерия на меня. — Э-э, старик, — вздохнул Валерий, — может быть, ты тогда объяснишь нам, что не напрасно?
— У каждого своя голова на плечах, — медленно проговорил Ком, не спуская с меня глаз.
«Ну нет, теперь ты меня этими своими взглядами не проймешь!» — подумал я и снова выпил.
— Напрасно — не напрасно, — продолжал вздыхать Валерий (я и раньше замечал, что в подпитии на него находит своеобразная философская хандра). — Ну допустим, я не стану пить, а отдам эти деньги… например, сиротам…
— И правильно сделаешь, — кивнул я.
— Вот ты говоришь правильно, — отвечал Валерий — а того не понимаешь, что в этом случае я, может быть, буду даже несчастнее твоих сирот…
— Почему моих? — удивился я.
— Это абстрактно говоря, — отмахнулся Валерий и продолжал. — Сироты… Ну сироты… Они — что? Они с детства лишены родительской, материнской любви и ласки и, стало быть, вырастая и становясь взрослыми, лишены потребности в любви и сами не способны любить. Это строго научный факт… Идем дальше… Таким образом, эти самые сироты в жизни будут страдать много меньше меня… меня, которого мама исключительно любила и ласкала и который теперь имеет такую огромную потребность в любви, что удовлетворить ее нет никакой возможности, хотя бы из-за существующего в мире крайнего дефицита любви… Да если уж мы заговорили о любви, то позвольте сделать еще одно замечание. Ее, любви то есть, в природе, может быть, вообще не существует… Если и есть какая, то истинная одна — материнская. Потому что только материнскую любовь можно реально ощутить, а всё прочее… А всё прочее — только «баш на баш», компромиссы эгоистов! — заявил Валерий. — По этой причине, — тут он поднял стакан, — бог с ними с сиротами, чтобы уж к ним больше не возвращаться, и — выпьем, друзья! Употребим вместо любви алкоголь — и тем спасемся!
— А женщина? — вдруг заволновался я. — Женщина, по-твоему, не может самоотверженно любить?
— Только своего ребенка! — отрезал Валерий. — А все прочее — «баш на баш»! — повторил он. — Женщины, старик, могут (да и то только иногда) лишь показывать, изображать, что они любят, но не более того…
— Черт, — пробормотал я, закуривая, — а ведь верно!
— Напрасно ты куришь, — заметил мне Ком.
— Ну! — хлопнул меня по плечу Валерий (он удивительно умел подгадывать моменты, когда эти похлопывания не выводили меня из себя). — По мне, вместо жены лучше собаку завести: вот уж она будет показывать свою любовь!.. А ты что скажешь? — вдруг обратился он к Кому, который, казалось, с трудом (и может быть, безрезультатно) вникал в сложные материи нашго разговора и поэтому сидел молчком.
— Давай, Ком, ответь ему! — задирая его, воскликнул я. — Я, например, признаюсь, что ему удалось ловко убедить меня, что, вместо того чтобы жениться, способнее пробавляться чужими женами.
— Вижу, он тоже согласен со мной, — усмехнулся Валерий. — В душе по крайней мере.
— Меня эти вопросы мало интересуют, — сухо сказал Ком.
— Жаль, жаль, — с досадой сказал я. — А это ведь как раз касается нравственности! Я очень, очень надеялся услышать твое мнение!
Было видно, что Кому чрезвычайно не хотелось сейчас, при Валерии, говорить со мной на «наши» темы, однако он сделал над собой усилие (исключительно ради меня) и кротко заметил:
— По-моему, женщина способна на самоотверженную любовь.
Это было сказано весомо, с большим чувством, и я уже всей своей романтической душой готов был согласиться, но Валерий одним махом перечеркнул мой энтузиазм.
— И что же, — немедленно осведомился он у Кома с не меньшей кротостью, — у тебя есть такая женщина?
Это был хамски жестокий, но точный и хлесткий удар.
— Я думаю, — начал Ком, — есть вопросы, где не помогут твоя наука и твои научные теории, где важнее просто человеческие отношения…
— Гак есть она у тебя или нет? — жестко прищурился на него Валерий.
— Нет, — пробормотал Ком.
— А вообще?.. — усмехнулся Валерий.
— Нет, и еще не было, — как-то затвержено сообщил Ком.
Эта фраза неприятно задела мой слух и продолжала гнусно вертеться в моем сознании, хотя он однажды уже отвечал на подобный вопрос мне, и я услышал точно такой же ответ. Сейчас от неловкости я готов был залезть под стол, чтобы только не лицезреть Кома в таком, как мне казалось, необычно беспомощном и даже постыдно-унизительном положении. Я спрятал глаза в стакан. Сейчас Валерий похлопает его по плечу и скажет что-нибудь наподобие: «Ну, ничего, бабу мы тебе найдем!..» Однако Валерий, который в этот момент смотрел не в стакан, а в глаза Кому, ничего подобного не сказал, а предпочел молча выпить вина.
— А ты говоришь — «нравственность»! — в довольно развязном и паскудном тоне заметил я Кому, хотя никто меня за язык не тянул.
— Мы с тобой об этом потом поговорим, — пообещал Ком.
Мы поболтали еще немного о том, о сем, причем Ком по большей части отмалчивался, а я все время, хотя это как будто не выражалось ни в чем конкретном, продолжал ясно ощущать, что он дает понять: мы с тобой, мол, еще отдельно побеседуем! — чем весьма отравлял питейное настроение. Такое его «особенное» поведение по отношению ко мне должно было, вероятно, броситься в глаза и даже показаться очень странным Валерию.
Кроме того, как я ни старался следовать своему решению не принимать всерьез «влияние» Кома на меня, мне не давала покоя мысль, что Валерий в любой момент может что-нибудь ляпнуть о недавних скандалах в моем семействе (а ведь я опустился до того, что сам позволял ему это обсуждать), о моих сложных отношениях с Жанкой и Лорой — вот уж Ком навострил бы уши!.. Если, конечно, Ком не выудил все это из Валерия еще в прошлый раз, когда сидел с ним в пивной… («А я еще сомневаюсь в этом? Ах я дурак, дурак!..») Тут я вспомнил о записке Сэшеа в кармане — и, хотя она была в его обычной маниакальной манере, — на душе у меня сделалось что-то совсем гадко… Я стал зорко следить за Валерием, чтобы при необходимости пресечь сползание разговора к опасным темам.
Между тем мне очень хотелось (несмотря на то, что это скверно пахло) вновь втянуть в разговор Кома, пообсуждать его личную жизнь, так как это — в моем представлении — «очеловечивало» его и ослабляло позиции, занятые им в психологической осаде моей души. Валерий как нельзя лучше подходил для этой цели, однако, как назло, вдруг подозрительно скоро сделался пьяным в стельку, то и дело клевал носом и, наконец, настойчиво запросился «бай-бай»… Пришлось его уложить.
Я хотел начать укладываться заодно с Валерием, но Ком властно удержал меня для «отдельного» разговора. Надо было и мне прикинуться по крайней мере пьяным, но, к сожалению, я слишком поздно это сообразил. Я наклонился к водопроводному крану и напился, оттягивая начало объяснений. Впрочем, моя решимость во что бы то ни стало развеять иллюзии Кома относительно меня ничуть не ослабла.
Прикрывая дверь в комнату, где улегся Валерий, я по какому-то смутному, лукавому побуждению оставил дверь (незаметно для Кома) все-таки чуть-чуть приоткрытой.
