Анатолий Баюканский - Черный передел. Книга II
– Что вы предлагаете? – растерялся Петр Кирыч. Как люто он ненавидел в эти минуты глупую бабу, выпестовал, вынянчил, можно сказать, пригрел змею на своей груди, которая теперь выставляет его на посмешище.
– Давайте подождем несколько дней, мало ли что может произойти? А тут еще конец месяца, трудно с планом, начнутся демонстрации, митинги, забастовки. Вот в Москве все прояснится, и тогда…
– Что тогда? Вы, товарищ Жигульская, меня порой удивляете! – не на шутку рассердился Петр Кирыч. – Вы сомневаетесь в правоте дела? Ждете каких-то мифических забастовок? Народ все понимает, за социалистические идеалы жизни не пожалеет. Пора бы знать, товарищ Жигульская, тем и силен русский народ, что на любого проклятого ворога он наваливается разом, всей мощью.
– Прошу прощения, – продолжала упорствовать Нина Александровна, слыша предостерегающий шепоток, – если весь народ, то… на кого же наваливаться?
– Дура ты, Жигульская! – не выдержал Петр Кирыч, махнул короткопалой рукой. – Лишаю тебя слова! Прошу всем отправляться по намеченным объектам. Партийную дисциплину забыли! Развинтились! Черт знает что! – Петр Кирыч не мог остановиться, будь на месте Жигульской кто-нибудь иной, не сносить ему головы, живо нашел бы управу, кровью бы заставил харкать до конца дней…
Уже в машине Нина Александровна, ошеломленная и растерянная, вспомнила про листовку. Достала, расправила на колене. Стала читать и вздрогнула: «Граждане России! Опомнитесь! Бойкотируйте приказы преступной хунты – ГКЧП! Мало было Янаеву, Крючкову, Пуго высоких постов, решили взобраться по нашим трупам еще выше. Держась за свои неслыханные привилегии, они готовы отправить на тот свет тысячи ни в чем не повинных людей! Нам стало известно, что уже два месяца назад стали спешно расчищать заброшенные бараки сталинских лагерей в Воркуте и на Колыме, на Сахалине и в Забайкалье. Что же это за выродки, судите сами! Пуго – партийный функционер, душитель латышского народа, которого „рука Москвы“ вытащила из Риги. Янаев! Этот пьянчуга с трясущимися от страха руками всю жизнь просидел за чужими широкими спинами, ни дня сам не работал. На Язове – кровь тысяч людей, за его спиной – туча зажиревших генералов, не нюхавших войны, они готовы ради своих роскошных дач пойти на святотатство, изменить воинскому долгу, законно избранной власти. Бакланов греб миллионы, держа в руках военно-промышленный комплекс. А Павлов? Это он своими бесчеловечными действиями обрек на нищету миллионы россиян. Главный кагэбист Крючков вместо того, чтобы охранять государство от покушений, сам устраивает провокации, хочет ввергнуть страну в братоубийственную войну.
Если мы с вами, друзья, сегодня не защитим Конституцию от этих монстров, завтра в Россию возвратится страшный тридцать седьмой год. Но есть еще одна, пожалуй, самая зловещая фигура, которая из-за кулис тайно, но умело готовила переворот. Это Лукьянов, главный идеолог хунты заговорщиков. Это он без конца подчеркивал, что сорок лет дружит с Горбачевым, намекая на собственную всесильность, а когда его поманили более жирным куском, предал. Зачем нам сажать на свою многострадальную шею новых преступников? Хунта не пройдет!» Под листовкой стояла подпись: «Штаб защиты Конституции в Старососненске».
Нина Александровна устало закрыла глаза, откинулась на спинку сиденья. У нее сильно разболелась голова. Трудно понять, что происходит с Россией?! Вот уж истинно сказано: «Дьявол взял у Бога в заклад Россию». Жигульская вдруг испугалась за Русича, за Булатова. Они наверняка сегодня рискуют головой. «Кирычи» своих кресел без крови не отдают.
Войдя в кабинет, Нина Александровна облегченно вздохнула. Здесь все напоминало об иной жизни. Выслушав доклад секретаря, вызвала по селекторной связи начальника ОТК. С сильно бьющимся сердцем стала ждать его появления. И когда Русич, озабоченный, с темными полукружьями под глазами, появился на пороге ее кабинета, невольно напустила не себя начальственно строгий вид, чтобы скрыть заблестевшие радостью глаза…
* * *Алевтина Жучкова торопила мужа, хотя тот и так не ленился. Наконец тайник был выкопан. Альберт, мокрый, распалившийся, выпрямил спину, с ухмылкой отрапортовал из ямы жене-командиру:
– Порядок, товарищ начальник! Могила готова! – заржал, как жеребец.
– Типун тебе на язык! – огрызнулась взволнованная Алевтина. – Сюда мы опустим сундучок, как в старинных пиратских романах. На, держи! – ногой спихнула в яму кучу загодя припасенных зеленых веток.
Альберт любил все делать аккуратно, не спеша. И на сей раз ловко устелил дно ямы зеленой хвоей, огладил, для ровности привалил каменьями по краям, затем протянул к жене руки:
– Ну, давай своего выкормыша!
– Сейчас, сейчас! – Алевтина огляделась по сторонам. Все вокруг было тихо-мирно. В понедельник в их садоводстве дачников всегда мало. Она покопалась в груде приготовленных к «захоронению» тючков, протянула мужу небольшой, грубо сколоченный сундучок. – Смотри, не урони! – строго наказала Альберту.
– Желтое все здесь? – простецки спросил Альберт. Он во всем привык потакать жене, однако на богатство, над которым тряслась Алевтина, смотрел презрительно, ибо, кроме бутылки вина, хорошей закуси и своей пышнотелой бабы, ему ничего больше на свете не было нужно.
– Чего ты, филя, орешь? – окрысилась Алевтина. Нагнулась к яме, разглядывая, как муж бережно укладывает сундучок «в камеру хранения», зашептала: – Чужие уши нам ни к чему. А так… добро свое прячем, не ворованное. Времена, сам видишь, какие!
– Нажили, нажили, потом и кровью! – хихикнул Альберт. Завершил полное захоронение уже в полной темноте: разравнивал чернозем сверху, пласт к пласту укладывал загодя нарезанный дерн, сделал нужные пометки на деревьях, указывающие точное место «саркофага».
Довольные супруги вернулись в свой уютный домик, тоже хитро замаскированный: снаружи он казался настоящей развалюхой. Зато внутри… все было, как в сказке – раздвигались стены, появлялась встроенная мебель, извлекались из потайного погреба иностранные вина и жратва.
Плотно задвинув тяжелые металлические шторы, заперли изнутри дверь на стальной засов и только после этого зажгли свет. Теперь можно было и расслабиться. На всякий «пожарный» случай Альберт положил перед собой немецкий газовый пистолет, купленный у солидного вида барыги в Москве на Рижской толкучке аж за две с половиной тысячи. Теперь к месту и не к месту доставал пистолет, вертел в руках, любовался оружием, ощущая в ладони приятную тяжесть. Пистолет придавал ему уверенность. Алевтина не возражала против покупки оружия – богатство всегда нуждается в охране.
Теперь можно было и попировать от души.
Как всегда, после крепкой выпивки и закуски, от которой не было тяжести в желудке, принялись за воспоминания.
– А помнишь, как здорово мы с тобой оттяпали трехкомнатную квартиру у завкома Старососненского завода? – Альберт был здорово навеселе. – У тебя, Аля, не голова, а Белый дом, надо же было так придумать: вселиться в барак, словно знала, что половодье снесет его.
– Мы пахали, я – лошадь! – добродушно поставила мужа на место Алевтина, лишний раз давая ему понять, что он без нее – ноль без палочки. – Ты лучше скажи откровенно: притворяешься или… впрямь вид золота тебя не волнует?
– Честное пионерское! – вскинул руку в салюте Альберт. – Была бы водка и к водке глотка!
– Ну и дурень! Ты попробуй настроиться на созерцание золота. К нему человека всегда влечет потусторонняя сила, а деньги… можно часами перебирать крупные купюры, всматриваться в них. Я сделала открытие, не все купюры одинаковые, они словно люди – старые и молодые, со своими характерами, своим голосом, привычками.
– Ну, понесло! – отмахнулся Альберт. – Фантазируешь! Давай-ка я врублю телик, может, кончилась в Москве заварушка! Слышь, Аля, я анекдот слышал, помрешь со смеху. Значит, так: встречаются на одесском «Привозе» два старых-престарых еврея. Один спрашивает другого: «Скажи, Моня, как дела? Чем занимаешься?» – «Вспоминаю и не могу никак вспомнить». – «Что такое?» – «В семнадцатом году какая-то заварушка сильная была, не знаешь, чем она кончилась?» Альберт захохотал над анекдотом.
– Включай, включай «ящик»!
Перемена власти в стране не могла не тревожить Алевтину. Если придут к власти военные вместо душки Горбачева, то… хорошего не жди. Патрули, проверки на дорогах, обыски, полевые суды, расстрелы. Первым делом начнут выуживать богатых… Если у тебя много денег – это хорошо, но если у соседа тоже много, то это плохо.
По телевизору давали воспоминания защитников Белого дома. Какой-то нацмен с жаром рассказывал: «Понимаешь, дорогой, у нас на троих был один автомат. Я говорю Хасану: „Отдай мне, а он не отдает“ Алевтина щелчком вырубила телевизор. Хватанула еще рюмашку коньяка. Откинулась на стенку, обшитую дубовым тесом: «Чего это людям неймется? – лениво подумала она, сладко зевнула – Хочешь жить, умей вертеться!
