Хаджи-Мурат Мугуев - Кукла госпожи Барк
Сеоев скрипнул зубами и, схватив в свои огромные ручищи затрещавший стул, сказал:
– У-у, гяур ма биль!..[32] Попались бы эти гады в мои руки!..
Не выдержавшая его ярости спинка стула с треском переломилась. Как ни тяжела была тема нашего разговора, но мы с Кружельником не выдержали и рассмеялись, глядя на удивленное лицо не ожидавшего такого эффекта гиганта.
В начале десятого, нацепив колодку с орденами, выбритый и раздушенный, я поехал к Барк. Внешне я был совершенно спокоен, но опасение за жизнь Зоси угнетало меня. Я понимал, что ее роль заканчивалась в ту самую минуту, когда мой самолет отрывался от земли… Дальше она уже не была нужна ни Сайксу, ни госпоже Барк. Зная, как легко «Косоуров» избавился от своей сообщницы «Красновой» и как цинично сожалел о том, что не «ликвидировал» Юльского, я был уверен, что он так же спокойно может отравить или застрелить Зосю. Кого обеспокоило бы в Иране исчезновение бедной, безвестной девочки? Кто осмелился бы спросить у Барк, куда делась ее горничная? Никто! Зося исчезла бы так же бесследно, как исчезает бабочка или жучок.
Было еще рано. Я сошел с фаэтона и, отпустив его, купил в цветочном магазине букет красных роз. Улицы Тегерана жили веселой, шумной жизнью: огни кафе и светящаяся реклама кино, вертящиеся мельницы из электрических лампочек, вспыхивающая цветная гирлянда над входом в ресторан «Мажести», согни фланирующих людей, американские солдаты, английские «томми», проститутки.
Я перешел улицу и направился к дому журналистки. На душе у меня было все так же тревожно и смутно.
Зося, как обычно, у самой лестницы встретила меня. Вынув из букета самую пышную розу, я протянул ее Зосе. Девушка благодарно взглянула и тихо покачала головой.
– Ну как, Зосенька, очень досталось вам от госпожи Барк за опоздание?
– Нет! Мадам только посмеялась, узнав, как вы с офицерами похитили меня.
Она замедлила шаги.
– Потом вы обязательно зайдите в сад. Я буду ждать вас… Мне страшно… – каким-то детским, похожим на плач шепотом, еле слышно сказала она.
Сердце мое оборвалось. Я был готов послать ко всем чертям эту проклятую «журналистку», ожидавшую меня, и, схватив за руку Зосю, увести ее к себе, но долг и необходимость довести дело до конца пересилили мои личные чувства.
– Жди, я непременно приду. Я не покину тебя, – сказал я, овладевая собой.
Мы поднялись наверх. Зося мило и кокетливо пропустила меня вперед, опять становясь вышколенной, благовоспитанной прислугой.
– Я сейчас доложу о вашем приходе, – сказала она, открывая дверь в гостиную.
– Не надо докладов, сегодня у нас просто дружеская встреча… без этикетов и церемоний, – раздался голос хозяйки, и Эвелина Барк появилась на пороге спальни. Барк вообще была очень хороша, но сегодня ее чудесные золотые волосы причудливой прической обрамляли одухотворенное, несколько бледное лицо, на котором лихорадочно горели большие глаза. Тень не то грусти, не то беспокойства была в них. Губы ее, красивые, ярко очерченные полные губы, вздрагивали, хотя было видно, что она старалась это скрыть. Всегда уравновешенная, с несколько иронической улыбкой и таким же отношением ко всему окружавшему ее, сейчас она была другой – взвинченной, взволнованной, тревожной. Я с удивлением заметил это, но не подал и виду, предполагая, что это тоже один из ее номеров обольщения.
– Благодарю вас! Вы угадали – красные розы – это мои любимые цветы, – сказала она, поднося букет к лицу. – Зосенька, дитя мое, позаботьтесь об ужине и о том, чтобы никто не помешал нам. Никто!
Зося поклонилась и вышла.
– Не обращайте внимания на меня, – неожиданно тихим, похожим на извинение голосом, сказала Барк. – Я иногда схожу с ума, но это и понятно… ведь я женщина, – с жалкой улыбкой закончила она.
– Что с вами? – удивленно спросил я.
– Не обращайте внимания… Я просто еще не оправилась от болезни…
Это был ее неудачный ход. Напоминание о «болезни» еще более насторожило меня. «Тонкая игра», – подумал я.
– Сядем, – беря меня за руку и увлекая в другую комнату, сказала она.
Большой камин с решеткой, совершенно в английском духе, пылал, и золотые огоньки лизали сухие трещавшие поленья. У камина стояла низкая широкая оттоманка.
– Сядем, – повторила мистрис Барк и, не выпуская моей руки, опустилась на оттоманку. Я последовал ее примеру.
– Я очень люблю камин… Он дает уют, тепло и чувство традиции, да, да… То, чего так не хватает нам, бедным детям двадцатого века.
Она с наслаждением откинулась на подушки, вытянула стройные ноги к огню и продолжала:
– Я потому так и люблю Диккенса, что у него во всех его чудесных книгах не обходится без ярко пылающего камина…
– А также сверчка и милого джентльмена, вроде чудака Пиквика…
Она чуть отодвинулась и искоса глянула на меня.
Теперь я допустил ошибку. По ее тону и взгляду я понял, что моя реплика насторожила ее.
– Диккенса я знаю больше по театральным представлениям, дорогая мистрис Эвелин. Ведь у нас, в Советском Союзе, очень охотно ставят и Шекспира, и Шеридана, и Джонса, и различные инсценировки по произведениям Диккенса.
– Не надо… – перебила она, – не пытайтесь казаться менее начитанным и интеллигентным. Я вижу, что вы знаете старую английскую литературу.
Она замолчала и, наклонившись к огню, поправила поленья.
– Мне это нравится, я люблю иметь дело с умными и образованными людьми, будь то мои друзья или враги… А кто вы мне: друг или враг? – неожиданно повернулась она лицом ко мне.
– Я вам то же, что и вы мне, – ответил я, смотря в ее широко открытые глаза.
Она тихо засмеялась и ласково провела пальцами по моему лицу.
– Тогда, значит, больше чем друг… Однако, как жарко пылает камин, не отодвинуть ли софу чуточку подальше?
Я переставил оттоманку, и мы снова уселись на нее. Госпожа Барк закурила. Она затянулась раз и другой, потом тихо, как бы отвечая самой себе, прошептала:
– Как, однако, все это сложно и… непонятно…
– Что непонятно? – спросил я.
– Жизнь… ее странные законы и переплетения… Что же, однако, не появляется Зося? Я хочу выпить за ваш отъезд.
Она внимательно взглянула мне в глаза, и опять что-то тревожное было в ее взгляде.
– Позвоните, пожалуйста, ей. Нажмите вот эту кнопку.
Я позвонил. Мистрис Барк, закинув руки за голову и вытянувшись всем телом, неподвижно смотрела в огонь. Пламя вспыхивающих поленьев озаряло ее профиль, прядь волос рассыпалась по щеке, глаза были полузакрыты.
– Можно войти?.. Все уже готово, – послышался голос Зоси.
Мистрис Барк не отвечала.
– Дайте мне еще папиросу… вашу, русскую… – вдруг сказала Барк, продолжая глядеть в огонь. – Вам хорошо?
– Да, – сказал я, хотя на самом деле мне было и неудобно сидеть с нею на оттоманке, и неловко при мысли о Зосе, которая ежеминутно может войти.
Барк вздохнула и, наклонившись, поцеловала меня. Это было так неожиданно, что я вздрогнул и стремительно отодвинулся назад.
– Может быть, потом я возненавижу себя за это, – грустно сказала она.
Зося вкатила в комнату столик. Я взглянул на нее из-за плеча хозяйки. Наши взгляды встретились. Губы девушки чуть улыбнулись, а глаза с холодным презрением скользнули по неподвижно склонившейся к огню женщине.
– Все готово, мадам! Вино, холодная дичь, закуска, – ровным голосом доложила она.
– Спасибо. Вы можете ложиться спать, хотя… – мистрис Барк подняла на меня глаза, – вы, может быть, захотите попрощаться и с малюткой.
– Обязательно, – сказал я, – и, если вы разрешите, уходя, я на одну-две минутки зайду к Зосе… конечно, если только она не будет спать.
Мистрис Барк засмеялась и швырнула в камин недокуренную папиросу.
– Я буду спать! – отрывисто сказала Зося. – Благодарю пана полковника за внимание, но прошу извинить, я очень устала.
– Ого, мы рассердились! – мягко проговорила госпожа Барк, – но это вам урок. Наша маленькая пуританка не похожа на свою вольнодумную госпожу, принимающую гостей даже поздней ночью… Не правда ли, Зося? – с очень ласковым смехом спросила госпожа Барк, глядя на невозмутимо слушавшую девушку.
– Ну, так простимся сейчас, – поднимаясь с места, сказал я, протягивая ей руку. – Ночью я улетаю, что пожелаете мне, Зосенька?
– Счастливой дороги и скорой встречи! – сказала она. Ее пальцы с силой сжали мои, и на одно мгновение более чем надо я задержал их.
– До скорой встречи! – подчеркивая слова и так же сильно отвечая на ее рукопожатие, сказал я.
Девушка наклонила голову. Она поняла меня.
– Спокойной ночи, мадам! – повернувшись в сторону госпожи Барк, сказала она и вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Несколько секунд мы молчали. Потом, свернувшись в клубочек, мистрис Барк зябко повела плечами и тихо сказала:
