Вольфганг Шрайер - Неоконченный сценарий (журнальный вариант)
— Захвати план города!
Бернсдорф с Кремпом сели на мель, теперь его очередь показать, на что он способен. «Почетный» консул Гватемалы[4], представитель фирм, сбывавших в ФРГ карибский ром, снабдил его рекомендательными письмами. Самое важное из них адресовано Харри Ридмюллеру Алехо, гватемальцу немецкого происхождения, хозяину горнорудных предприятий.
Лимузин, взятый напрокат в отеле, катил по авениде де ла Реформа. Ее еще называли Пассо, местом для прогулок. Полдень, пропитанный солнцем. Пальмы покачивали своими опахалами над всем этим лакированным пестрым потоком автомобилей, словно благословляя атрибуты прогресса и процветания. Фишер вел машину с таким спокойствием, будто ехал по Мюнхену или Вене, и приглядывался к номерным табличкам на домах. Уверенно свернул в тихую боковую улицу, бунгало которой до смешного походили одно на другое. Фишер осторожно погладил ладонь Ундины и бросил на нее быстрый победоносный взгляд. С какой-то особенной остротой она ощутила, что все это он делает ради нее. Не будь ее, он еще вчера заказал бы обратные билеты. Вот какими глупыми бывают мужчины! И все-таки ей было приятно…
Они притормозили перед единственными на всю улицу металлическими решетчатыми воротами с кипарисами по бокам и кирпичным столбиком с полированной табличкой фирмы БОА.
— Приехали, Ундина.
Действительно, уголок Германии. За кустами жасмина и можжевельника рощица хвойных деревьев; карликовые пинии, серебристые ели и цветущий дрок испускали родные сердцу запахи. Миловидная девушка-метиска проводила их в гостиную, своей обстановкой как две капли воды напоминающую отлакированные снимки из рекламных проспектов.
Харри Ридмюллер велел принести прохладительные напитки. Высокорослый толстый блондин с вывернутыми губами, в светлых брюках и клубном пиджаке цвета морской волны. Внешность внушительная, хотя и неприятная. Бросая кубики льда в стаканы и отвечая на приветствия Фишера, он несколько раз прошелся придирчивым взглядом по фигуре Ундины. Она чувствовала себя неловко. Ридмюллер достал из бокового кармана очки и пробежал глазами рекомендательное письмо. «Глаза у него рыбьи, — подумала Ундина. — Серые, навыкате. Взгляд неприятный, липкий какой-то. Сразу видно, сластолюбец».
Мужчины обсуждали интересующий их вопрос, как бы его не касаясь. Так два мясника, знающие все цены на телятину, баранину и свинину, и обо всем заранее договорившиеся, говорят во время торгов о верховых лошадях.
… Моя группа хочет снять фильм реалистический, хотя я и не понимаю, что это значит. Мадам Раух у нас директор фильма, она объяснит вам все подробнее.
— Это будет что-то о герильерос, — неопределенно сказала Ундина.
Ридмюллер задержал взгляд своих рыбьих глаз на Ундине дольше, чем того требовали приличия.
— Понятно. Вопрос в том, как вы к ним относитесь.
— Ход событий мы думаем показать с точки зрения жертв этих событий, осторожно выразилась Ундина.
Ридмюллер кивнул. Заподозрить человека вроде Фишера в сочувствии революционным реформам ему, естественно, и в голову не пришло бы.
— Получение разрешения на съемки — формальность, — проговорил он наконец. — Полиция пыжится перед выборами, набивает себе цену. Все пойдет своим чередом, кто бы на выборах ни победил. Кстати говоря, эти вопросы в компетенции министра просвещения, а не внутренних дел. А министр просвещения сеньор Толедо — человек с чувством собственного достоинства… Никто не любит, когда в дела его ведомства вмешиваются посторонние.
— И поэтому, вы считаете, он нам поможет?
— Этой причины за глаза хватит, милостивая госпожа. Но есть другая, более важная: как кандидат от оппозиционной ПР на президентских выборах, он в положении незавидном и очень нуждается в поддержке общественности. Реклама ему необходима как воздух… А в-третьих, он мои друг, нас связывают общие интересы.
— Понимаю, — кивнул Фишер.
— Наши участки граничат между собой. Видите вон тот дом за высокой елью? Там вам завтра Толедо подпишет все необходимые бумаги.
Бернсдорф попивал манговый сок, сидя с Кремпом в холле, где они договорились встретиться с Виолой Санчес из «Ла Оры». Автобус за автобусом выезжали из авениды де ла Реформа и останавливались перед зданием Культурного центра, а ее все нет. Вулканов Агуа, Акатенанго, «огней», уничтоживших не так давно город, отсюда не видно. А вообще они в городе видны с любой точки: желтоватые силуэты на фоне зеленого плоскогорья.
Если она не приедет, отправимся в редакцию. Там якобы спят и видят, как бы кого-нибудь пропесочить. Странно. Полицейское государство и…
— Это руины его прежнего демократического фасада, — сказал Кремп. Если ПР победит на выборах, она фасад отстроит заново. А пока за ним ничего не меняется, герильерос здесь есть и будут.
— Допустим. Но где?
— Неподалеку отсюда живет адвокат по фамилии Зонтгеймер. Он возглавляет «Комитет родственников исчезнувших лиц». Может быть, он нам что-нибудь посоветует.
— Главное — не упускать инициативы, — сказал Бернсдорф. — А то Фишер еще даст задний ход…
— А вы нет? — спросил Кремп.
— С какой стати?
— Потому что вы впервые будете делать фильм, который скорее всего трудно будет продать.
Запершило в горле, что-то мешало высказать откровенно, о чем он сейчас думает: что этот фильм может изменить всю его дальнейшую жизнь, стать поворотным моментом в ней, кульминацией, как выражаются драматурги. Наконец-то его работа обретет смысл! Никогда прежде он не ощущал этого настолько отчетливо, как в эти секунды. Кто сумеет донести до зрителя живой образ революционера, тот сам действует как революционер. Может быть, все отпущенные ему годы он применит к тому, чтобы искупить ошибки лет прошедших… Нет, пока еще не поздно, после этого фильма он станет другим человеком! Но сейчас дело не в нем, дело в Кампано. Хуан Кампано! Сведения о нем на редкость разноречивы. Кто говорит, что ему двадцать с небольшим, а кто, будто он родился в 1940 году и, значит, ему тридцать три года, одни утверждают, будто он метис, другие, что он чистокровный белый, третьи, что в нем есть примесь азиатской крови. Кто говорит, что он был в отряде Че Гевары на Кубе, а кто, будто американские инструкторы школили его в своей зоне в Панаме и он дослужился до лейтенанта! Поди разберись…
Действительно ли Кампано совершил то, что ему приписывают? Какие смелые вылазки, какая предприимчивость!.. А сейчас в городе внешне царит спокойствие. Их погоня за легендарным мстителем напоминает погоню за привидением…
— Сеньор! Сеньор! — официант что-то быстро говорил по-испански.
— Вас просят к телефону, — перевел Кремп.
Взяв трубку, Бернсдорф услышал, как женский голос торопливо проговорил:
— Больше ждать не надо, я не могу кое от кого избавиться. Прошу вас, не называйте сейчас меня по имени. Если хотите, встретимся после вечернего сеанса у кинотеатра «Лус».
— Хорошо, я буду.
И тут же трубку повесили, как и полагается в боевике.
Когда они вернулись в отель, в справочном бюро сидела та женщина, что и вчера. «Кого-то она мне мучительно напоминает», — подумал Бернсдорф. Лицо из прошлого, но из какого?
Фишеру настолько понравилось у Ридмюллера, что он не торопился уйти, пока не появился новый гость, молодой американец по фамилии Вилан. Красавец, по-спортивному подтянутый, с густыми, слегка вьющимися темными волосами и светло-голубыми глазами. Все на месте, даже ямочка на подбородке. Нет, слишком уж он красив, чтобы мириться с его присутствием. Ундина… Тем более что разговор пошел по-английски, а тут он не силен.
— Жаль, что вы нас покидаете, — сказал Ридмюллер. — Мистер Вилан прекрасно знает страну, он шеф отдела информации американской миссии экономической помощи Гватемале. Их штаб в Сакапе, в самом центре бывшего повстанческого района.
— Приглашаю вас на выходные дни, — сказал Вилан. — На машине всего полтора часа езды! Если вы решили сделать кино о Гватемале, вам обязательно стоит почаще выбираться из столицы. Я показал бы вам, как действует «План Пилото».
— «Пилото»?
— Так называется наша программа помощи, покончившая с терроризмом мирным путем.
Ридмюллер проводил их до ворот.
— А я был бы рад принять вас в субботу в Лаго-де-Атитлан, на моей «приморской» вилле, — говорил он, не сводя глаз с Ундины и обращаясь как бы к ней одной. — Это ближе, чем Сакапа, и там нет такой удушающей жары.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Фишер. — Но тогда группе придется разделиться.
Бернсдорф сидел у Виолы Санчес, в кресле-качалке ее отца, который, по ее словам, в отъезде; прозвучало это так, будто ее родители эмигранты.
— За мной следят, — шепнула она Бернсдорфу при встрече у кинотеатра. Пойдемте быстрее ко мне. Я живу одна. Мои родители в Мексике.
