Александр Шульга - Самоубийца, который решил жить долго
«Обиженные», усмотрев в словах Горбачева глубокий смысл, начали выражать агрессивное нетерпение, и сходка могла закончиться для Плешивого плачевно.
Педофил, под тяжестью неопровержимых улик и веских горбачевских демагогических аргументов, потерял веру в Суицида и благополучный исход дела. Он начал сдавать психологически, побелел лицом и, пользуясь темнотой, стал незаметно пробираться к выходу. Но маневр не удался. Дверной проем наглухо перекрыл воспрянувший духом Лисий Хвост и многообещающе прошептал педофилу на ухо:
Теперь не сорвешься. Мы тебе руку ломать не будем. Как только смотрящий лагеря даст «добро», мы тебя продырявим. И даже Суцид тебя не спасет. Он на зоне теперь не в ролях. И за тебя с авторитетами воевать не потянет. Кишка тонкая. Cамому ноги уносить надо. Не зря же на «петушатню» законопатился. Кончилось его время. Он теперь «никто» и зовут его «никак». И бригадир еще старое припомнит, как он его прилюдно «отфаршмачил».
На вору и шапка горит, - громогласно заявил, почувствовавший поддержку, Горбачев. – Держи его, Хвост. Плешь хотел стать на «лыжи» и уйти от ответа. Пора его раскупоривать. Давайте слать гонца к смотрящему.
Аудитория одобрительно загудела, требуя справедливого наказания.
Суицид включил свет, поднял на уровень груди левую руку ладонью вверх и громко приказал:
Хватит бакланить, животины! Забыли, кто перед вами? А ты, горбатый флагман перестройки, запомни – для меня не существуют ни смотрящие, ни жужжащие. Авторитетнее себя никого не знаю. А сейчас все закрыли пасть, встали вдоль стены по периметру и показали левую ладонь. Когда я брал на кухне кастрюлю, то попросил, чтобы Небалютись намазал ее постным маслом и сажей. У кого левая рука в масле и саже, не виноваты. И могут быть свободны. А у кого ладонь чистая, тот побоялся прикоснуться к кастрюле и только подержал над ней руку. У него грязная совесть. Прошу человека с чистой левой рукой и черной душонкой выйти на середину.
Сорок пар глаз устремились к Губернатору, но тот оттолкнул прилипшего к нему Хвоста и гордо показал черную ладонь.
На середину умывальника, пряча руки в карманы, нехотя вышел тощий, прыщавый зек по кличке Шмыгла.
Мой грех, - повинился он. - Не судите строго. Нечистый попутал.
На этот раз братва тебя прощает, - махнул рукой Суицид. – Но на эту ночь поменяешься постелью с Плешивым. И стекло с матраса не убирай. Будем считать, что ты йог Робиндранат Тагор. Можешь спать в робе. А тем, с чьей подачи стекло насыпал, передай, что я уже забыл то, что они только начинают понимать. А сейчас волоки гармошку и конфеты.
Шмыгла облегченно вздохнул и еле слышно произнес:
- Гармонику счас доставлю. А за «Раковые шейки» хоть убейте. Их еще вчерась, после отбоя под одеялом умял насухо. До сих пор в горле комом стоят.
- Конфеты на гармошке отыграешь, – нашел решение Су. Будешь целую неделю веселить братву блатными напевами.
Шмыгла согласно кивнул головой и понуро поплелся в барак.
Из дальнего угла выдвинулся Горбачев, перевернул волшебную кастрюлю, внимательно обследовал изнутри и, ничего не обнаружив, вопросительно поднял вверх указательный палец.
- Ничего не ясно. А куда котяра запропастился? Тут что-то не так. Не обошлось без черного магнетизма.
Кот ушел в гости к профессору Куклачеву ,– ответил Су. – И любопытных президентов, которые страну развалили, просил сегодня его не беспокоить по пустякам.
Сергеич не угомонился и продолжал выражать неудовлетворение.
- Любишь ты, Суцид, образованных людей в неудобное положение ставить и компроментировать. А сам самоуправством занимаешься. Может, все-таки, зря самолично Шмыгле скощение сделал и с нами не посоветовался, – недовольно и кровожадно прошипел Горбачев. – Мало того, что Шмыгла прошушарился, так он еще есть интригант гнусный. И заслуживает наказания. Хотел, было, прикуп на Плешивого сбагрить. А тут еще и кот, как в воду канул. Недоразумение.
Тебе, Михал Сергеич, не угодишь. Ты же сам кота обозвал прохиндеем. Вот он и не захотел с тобой общаться, – упрекнул Горбачева Суицид.
А я был не прав в своих суждениях, - ловко вывернулся Горбачев. - Видимо, кот действительно с образованием. Хорошо, что он не сплоховал и внес ясность в энтом вопросе. Ведь мы могли Плешь-Папье руку сломать безневинно. А то и чего похуже. Хорошо, что гонца в блаткомитет не успели послать. Может, стоило со Шмыглы спросить по всей строгости и отвинтить ему клешню по локоть? Что бы другим неповадно было.
Не судите и не судимы будете. Прощайте, и вам простится - так сказано в Писании, – впервые за все время уверенно произнес Плешивый Губернатор.
Он, с видом победителя, снисходительно и миролюбиво потрепал своего защитника по горбу, расправил плечи и добавил:
А кот мог превратиться в аиста и улететь.
Это было что-то новое, и Су посмотрел на него другими глазами. «А ты, педофил не такой уже и простой, как кажешься», - подумал он.
Суицид положил на тумбочку две пачки чая, сыпанул горсть мятных «Барбарисок» и кивнул Губернатору.
Я смотаюсь по делам, а ты завари две трёхлитровки и угости эту ботву. Когда все улягутся, у меня к тебе будет серьёзный разговор.
В далекие сталинские времена зеки свободно могли передвигаться по лагерю и заходить в любой барак. В семидесятые, по режимным соображениям, территорию зоны разделили на локальные сектора и установили ограждения. А у каждого зека на груди появилась бирка, привязывающая его к определенному сектору, покидать который имели право только бригадиры и активисты.
Суицид достал из каптерки свою старую телогрейку с биркой 7-го отряда, белой краской исправил несколько букв на фамилии, перед семеркой дорисовал единицу, а на рукаве сделал надпись «Бригадир». По меркам свободы такие действия можно было квалифицировать как подделку паспорта и служебного удостоверения. Теперь, нарядившись в эту телогрейку, он приобретал право беспрепятственно пересекать локальные сектора и мог добраться до 17-го барака.
Суициду повезло. Зеки семнадцатого отряда почти все улеглись и только одинокий шнырь-уборщик лениво тер тряпкой полы. Су повесил телогрейку на крючок в раздевалке и прошелся по коридору.
«Шнырь на зоне это все равно, что дворник на свободе и лучшего собеседника не сыскать», - обрадовался Су.
Привет всем, кто норму выполняет, - поздоровался со шнырем.
Уборщик выкрутил тряпку и недовольно посмотрел на незваного гостя.
Привет в тумбочку не положишь. Что ты хотел?
Бросай уборку. Надо поговорить, - предложил Суицид.
О чем говорить, когда нечего заварить, - заважничал уборщик.
Суицид достал стограммовую пачку индийского чая, пачку сигарет с фильтром, и вручил шнырю.
Угощайся, сват приехал.
«Индюха» - это дело, - Шнырь сразу же подобрел, и пригласил в каптерку.
Когда чифирнули, Суицид нехотя поинтересовался:
А, что это пару недель назад мой земляк у вас на отряде кони двинул? По болезни или как?
Шнырь докурил сигарету до самого фильтра и забычковал в, служившую пепельницей, банку из под «шпрот.».
Вообще-то он был мужик крепкий. Со спортплощадки не вылазил. Но недавно переболел желтухой. И на санчисти лежал по этой причине. А потом враз прихватило, крякнул и заломил хвоста. И медицина не помогла.
Суицид покрутил в руках «шпротную» пепельницу и сменил тему разговора.
Кучеряво живется шнырям на 17-ом отряде. «Шпротами» питаются. Так живут жиганы в лагерях.
Позавидовал барин холую, - возмутился уборщик. - Эта жестянка как раз от покойного и досталась мне в наследство. Он с каким-то мухомором пировал в своем проходе, а я за ними мусор выносил. Тут его и скрутило в одночасье. Пикнуть не успел. А гостя как ветром сдуло. Даже опера не нашли. А может и не искали вовсе.
Да, не повезло бедолаге, - посочувствовал Суицид. - Видать консерва была просроченная. Такое бывает. А как выглядел этот мухомор, и с какого он отряда?
Отряд не скажу, потому, как гость в свитере был и без бирки. Как ты сейчас, - ответил шнырь, допивая чай. - А мужичек был так себе, неприметный и неказистый. Только плешь у него, как луна. На всю голову.
После отбоя, ближе к полуночи, Суицид растолкал Губернатора и отвел в курилку. Протянув педофилу пачку сигарет, тихо пропел:
Закури, ты друг мой, закури.
А потом чифирку завари.
Мне сегодня бежать до зари.
Так давай же мой друг закури.
Тыквенная голова непонимающе потер лысину, откашлялся и спросил:
Заварить чаю?
Я уже заварил, - ответил Су. - Пусть запарится.
Он указал на обвернутую полотенцем алюминиевую кружку.
Хапнем по пару глотков на прощанье и расход по мастям и областям.
Как расход? - встревожился педофил. - Тебя на другую зону переводят?
