Николай Гуданец - Охота на охотника
– Хорошо, – говорю я. – Обязательно заеду.
– А мне уже звонила Регина, – усмехается она. – Сказала, что ты великий мужчина.
– Может, она и права.
– Не сомневаюсь. Она все-таки хочет, чтобы ты ей помог.
– А нельзя ли послать ее к черту?
– Ладно, вечером поговорим. Так я тебя жду. Пока.
Я надеваю лямки подплечной кобуры, навинчиваю глушитель и сую револьвер в кобуру. Затем облачаюсь в серый твидовый пиджак, специально пошитый с таким расчетом, чтобы скрадывать очертания оружия. Моя зимняя куртка имеет на изнанке левой полы три тесемочки с залипалами. Продеваю их в полукольца с изнанки пиджака и застегиваю. Порядок. Теперь можно одним махом левой руки распахнуть одежду и правой достать револьвер. Что я и проделываю несколько раз перед зеркалом, предварительно выщелкнув патроны из барабана. Движения отработаны до безупречности рефлекса, р-раз, левая отбрасывает полу, правая выхватывает револьвер, ноги пружинисто сгибаются в полуприседе, согнутая левая рука выставлена вперед, кулак правой, сжимающей рукоять, упирается в бок. Попробуй выбей ствол. Дважды щелкает курок. Попробуй увернись. Я всегда стреляю дважды, так нас учили. Клац-клац. Ну-ка, еще раз. Чертов глушитель всегда чуточку мешает, рука идет по слишком длинной дуге. Клац-клац. Еще. Клац-клац. Порядок.
У человека в зеркале спокойное сосредоточенное лицо. Как если бы он делал легкую гимнастическую разминку перед завтраком.
Заряжаю барабан, и револьвер отправляется в кобуру, до восемнадцати-ноль-пяти по местному времени.
Все готово. Я выхожу из квартиры с кейсом в руке, запираю дверь и ставлю контрольку.
В машине, пока прогревается движок, достаю из кармана обычную вроде авторучку, свинчиваю колпачок и вытряхиваю на ладонь экранирующий футляр, из которого вынимаю маячок. С виду просто анодированная булавка, чуть потолще портняжной, с петелькой на конце. Засекается она в радиусе полутора километров. Не так уж много, но и не мало. А встроенный автомобильный маячок пеленгуется на расстоянии до пяти километров. Если пастухи на вертолете, и того больше. Помнится, как говорил нам инструктор, можете идти на акцию без штанов, но без маячков – упаси боже.
Прикалываю лжебулавку в глубине нагрудного кармана.
Автомобильный маячок включается заодно с цепью зажигания. В частности, на тот случай, если мою «Самару» попытаются угнать. Обычно перед ездой я его выключаю потайной кодовой кнопкой. Но сейчас он остается попискивать на своей фиксированной частоте.
Акция началась.
Едва я вырулил со двора на улицу, за мной мной прицепились пастухи на серой, как мышка, «семерке». Завидев их, я прикасаюсь к зеркальцу заднего вида, словно бы поправляя его. «Эй, ребята, вы кто?» В ответ мигают подфарники. Точка, тире. «Не дрейфь, свои».
Невидимая махина «Карата» заработала на всю свою тихую мощь. Но я не ощутил, как бывало, успокоения и легкости от того, что вхожу в этот продуманный, слаженный и отшлифованный до мелочей механизм. Ни с того ни с сего подумалось, что рано или поздно могут поздравить с днем рождения меня самого. И до последнего момента, пока не грянет сдвоенный выстрел, я ни о чем не буду подозревать. Как вот теперь парень в Таллине.
Выезжаю к Деглавскому мосту, проношусь над хлопотливо стучащим внизу товарняком, за мостом сворачиваю налево, здесь самый удобный и быстрый путь в центр. Серая «семерка» неотступно держится метрах в пятидесяти позади. На привокзальной площади, когда я поворачивал на Меркеля, они едва не отстали в мешанине машин и троллейбусов, но нагнали меня возле «Сакты». Сворачиваю на Ленина, то есть, виноват, на Бривибас. Не так давно, выезжая с бульвара Райниса на Ленина, я увидел, что уличная табличка заменена и вместо двуязычной надписи красуется крупно, по-латышски – «Brivibas». Проспект Свободы, значит. Ну-ну. Не могу сказать, что эта синяя с белыми буквами табличка привела меня в восторг. Впрочем, они могут переименовывать улицы хоть каждый день, это на моей работе ничуть не скажется.
А памятник Свободе, мимо которого я сейчас проезжаю, очень красив. Мне нравится понурая бронзовая статуя, которая стоит в позе ныряльщицы на верхушке высоченного обелиска, и три звезды в ее руках, не то коньячная реклама, не то мечта подполковника.
Поворачиваю направо и припарковываю «Самару» неподалеку от Пороховой башни, у подножия пустынной, безлиственной и бесснежной Бастионной горки. Мои пастухи проезжают немного вперед, к изгибу канала и трамвайной линии. Подождав, покуда они развернутся и припаркуются на левой стороне, я запираю машину и иду в Старую Ригу.
Контора моего якобы кооператива находится на одной из узеньких боковых улочек. А поблизости есть два очень славных проходняка, где можно при случае сделать заячью петлю.
Один из пастухов остается сидеть в «Ладе», второй следует за мной, пока я не вхожу в дверь, рядом с которой красуется вывеска «Совместное предприятие КСКД».
При моем появлении Раймонд поднимает от кипы бумаг свою печальную морду некормленного и невыгулянного бульдога.
– Чао, – здороваюсь я, как заправский латыш.
– Здравствуйте, Александр, – замогильным голосом говорит Раймонд, пожимает мне руку и снова усаживается в кресло. Судя по тону, сейчас он объявит, что всю контору увольняют и отдают под суд, а сам он смертельно болен и вдобавок приговорен к повешению.
– Что новенького? – нагло интересуюсь я.
– Очень кстати, Александр, что вы пришли, – превозмогая вселенскую скорбь, выдавливает он. – Надо съездить на завод. Там сегодня грузят наш контейнер.
– Ой, – пугаюсь я, – как некстати, мне сегодня обязательно надо съездить в Вильнюс. Думал, прямо от вас и поеду…
Раймонд кивает с похоронным видом.
– Я вас понимаю, Александр. Вы у нас консультант, и мы вам платим только пятьсот, но очень нужно съездить на завод. Прошу вас.
А между прочим, я ему не мальчик на побегушках. Благодаря мне, то есть тайному покровительству «Карата», он проворачивает крупные делишки в Москве. Знаю, что спокойно могу послать его подальше, но сдерживаюсь и с озабоченной миной говорю:
– Если б завтра, то пожалуйста. Вообще в любой день, но только не сегодня.
– Жаль. Тогда послезавтра в порту, на погрузку вы сможете прийти? Это в десять часов.
– Ну конечно, договорились.
А в известной степени он и прав, ведь этот чертов металлолом я ему сосватал по московским оборонным каналам.
Выходя из конторы, я размышляю, стоит ли крутиться, как белка в колесе, торчать в офисе, оборудованном «Коммодором» и телефаксом, носить галстук от «Диора», курить «Мальборо», кататься на «Форде-скорпио» и притом иметь самую кислую, самую озабоченную во всей Риге рожу? По-моему, не стоит. Но поди втолкуй это Раймонду.
Мои часы показывают 11.35 по местному времени. Пора ехать. Пастухи трогаются вслед за мной, и мы дружной парой мчимся по направлению к Псковскому шоссе. Сопровождать меня они будут до Пярну, а там передадут эстонскому прикрытию.
На заправке возле Видземского рынка я доливаю бак по самую горловину и двигаю дальше. Триста километров – сущие пустяки, еще успею пообедать в своей излюбленной таллиннской «Глории».
С просторного и прямого Псковского шоссе выхожу через развязку на двенадцатую магистраль Рига – Пярну – Таллинн. Дорога узкая, но в хорошем состоянии, с российскими колдобинами не сравнить. Километров на пятьдесят вдоль нее тянутся дачи и садовые участки. Изредка слева проблескивает за соснами Рижский залив. Пастухи держат почтительную дистанцию, метров триста.
Наконец кончается почти непрерывная цепочка поселков, где приходится ползти на скорости шестьдесят. Машин на трассе мало, в основном легковые, изредка грузовики. Дальнобойщиков почти нет, они предпочитают псковскую магистраль. Веду свою «Самару» ровнехонько на девяноста километрах, ни с кем не тягаюсь, охотно даю всякой суетливой шпане обгонять меня.
О том, что мне предстоит делать в Таллине, стараюсь не думать. Поздно вечером я вернусь, вернусь к Але, и в мире не останется ничего, кроме ее губ, ее упругих грудок и тугого лона, ничего, кроме наших яростных конвульсий и мокрого шепота. Никогда, ни с одной женщиной не было так, как с ней.
Потом вдруг почему-то вспоминается парочка, которую я видел в минувшем январе, в электричке на зеленогорской ветке. Я возвращался в Ленинград, вымотанный после целого дня накачки, пальбы и рукопашного спарринга. Впрочем, эти недельные сборы даже лучше, чем киснуть без толку в Риге. По крайней мере чувствуешь, что делом занят. Хотя база под Ленинградом целиком принадлежит «Карату» и разместить там можно хоть роту, меня поселили в захудалой питерской гостинице, где на весь этаж один вечно заблеванный сортир, а изо всех благ цивилизации только умывальник, и машину велели сдать пастухам, а самому ездить на электричке. Наверно, в том была своя необходимость и логика, но я не стал в нее вникать. Если принимать всерьез каждую заморочку «Карата» и ломать над ней голову, можно запросто рехнуться.
