Юлий Дубов - Меньшее зло

— Не за этим, — гость неожиданно вспомнил, что не со всеми ещё поздоровался, повернулся всем корпусом к Платону, протянул для рукопожатия изуродованную правую руку и улыбнулся стальной безрадостной улыбкой.

— По телевизору много вас видел, Платон Михайлович. Все думал — как бы так встретиться, чтобы повидаться. А тут вот и случилось. Не было, как говорится, счастья, да несчастье свело. Я прилягу? У меня организм такой покалеченный всякой экологией, что сидеть не могу. Врачи запрещают. Только лежать или стоять… А в ногах, как народ говорит, правды нету.

Он грузно проследовал к дивану, улёгся, потом пошарил рукой, сгрёб подушки, устроил под ноги.

— Стоял долго. Ноги затекли. Значит, такая история. Я к вам не сам по себе, а потому, что Кондрат попросил. По нынешним временам — господин Кондратов. У вас тут по горам парочка шастает — мужик и девка. И кое-какие людишки в Москве, кто-что — не знаю и врать не буду, Кондрата по-свойски попросили парочку эту аннулировать. Мешает она. Бумаги при них должны быть — так их надо опять же в Москву доставить. Такое дело.

— Почему Кондрата попросили? — с деланным равнодушием поинтересовался Ларри.

— А чёрт их знает! Сами ни хрена не могут, развалили страну, вот и бегают, побираются. Помоги, дескать, удружи…

— А с каких это пор Кондрат с красными работает?

Лежащий приподнялся на локте и внушительно поводил в воздухе пальцем.

— Вор никогда с властью работать не будет. Сука — да. А вор — нет. Иначе в сортире замочат, хоть ты Кондрат, хоть кто. Закон у нас такой. Раз Кондрат согласился, значит, не власть попросила, а человек. Такой, которому Кондрат отказать не может.

— Ну хорошо, — вмешался Платон. — Так в чём предложение?

— Простое предложение. У нас есть охранная структура. ЧОП — по-нынешнему. Нормальная такая структура. И предложение будет — купите, ребята, половину. Пятьдесят процентов.

Платон и Ларри переглянулись.

— Сколько?

— Я же сказал — пятьдесят процентов.

— Денег сколько?

— Поллимона. Зеленью. Чтоб понятно было — я тут на природу поехал, мяса покушать, все такое. А с горы слез какой-то пьяный придурок, начал камнями кидаться. В прежние времена его бы тут же и закопали, а теперь так, что ли, не принято. Ребята его скрутили и посадили в холодную, чтобы оклемался. Мне они не подчиняются, вроде у них своё начальство есть. Вот я и предлагаю — половину акций возьмите на себя и будем разбираться с этим шпаненком совместными усилиями.

— Я не понял, — сказал Платон. — Ларри, а ты понял?

— Думаю, что понял. Объясни на всякий случай ещё раз.

Фредди шумно выдохнул.

— Беда с вами. Пока не разжуёшь да в рот не засунешь, сами ни в жизнь не догадаетесь. Ваш этот спецназовец — у нас. Зовут его Андрюха, а в кармане у меня плёночка, где его хорошо видно, как он со мной разговаривает. Пока он нам только про шесть часов вечера сказал, про другое — где ваша парочка прячется — толком и не спрашивали. Утром сегодня посоветовались. Решили так. Мужику, который Кондрата просил, отказать никак нельзя. Кондрат ему по жизни должен. Отдадим, что просит. Но и с вами по беспределу поступать нельзя, законы наши не позволяют. Да и на Кондрата вы первыми вышли. Поэтому давайте решать, мужики. Мы Андрюху можем либо в Москву отправить — пусть там колют насчёт того, где парочка обретается, либо сами здесь за час-другой расколем. Но тогда все мимо вас пойдёт. А если по понятиям, то у вас в этом деле доля должна быть, причём не меньше нашей. Вот так вот. Понятно теперь?

— А что же мало запросили? — спокойно поинтересовался Ларри. — Всего пятьсот тысяч. Для нас это вообще — тьфу.

— Ты, Ларри Георгиевич, не шути. У Кондрата договорённость. Через какое-то время он со своим знакомым встречается и объясняет, что стоила работа. Вроде как с золотой рыбкой беседует. Кой-чего у рыбки просить не велено. Министров не назначать, с бюджету не воровать, в Центробанк своего человека вместо Геракла не ставить. А остальное все — милости просим. Соразмерно, конечно же, результату и затраченным усилиям.

— Если мы министров своих не ставим и Центробанк не берём, — сказал Платон, глядя в потолок, — то остальное все малоинтересно. Пятьсот тысяч — большие деньги…

Ларри незаметно наступил Платону на ногу. Тот осёкся.

— Извини, Фредди, — произнёс Ларри вежливо. — Нам посоветоваться надо.

— Советуйтесь, — охотно согласился гость. — Чаю пусть мне принесут. Отдохну пока. Только недолго.

Ахмету, сунувшемуся вслед за ними в тесную прихожую, Ларри прошипел, чуть шевеля губами:

— С пятисот тысяч он тебе десять процентов отстегнёт. А теперь — иди торгуйся. Со всего, что собьёшь ниже пятисот, — твоя треть. За такие бабки ты всех своих воспитанниц и оденешь, и разденешь.

— Теперь разговариваем, — сказал Ларри Платону, когда они остались вдвоём.

— Примерно понятно, — скучным голосом ответил Платон. — Им дали задание — взять Аббаса и девочку. Пообещали золотые горы. Они пока достали только Андрея, но выпотрошить не смогли. Пока не смогли. И не очень уверены, что вообще получится, потому что парень он непростой. А отдавать его в Москву не могут. Им тогда выкатят — не исполнили, то-сё… Вот он нам байки и травит — про понятия и так далее. Им без нас с ним разбираться рискованно. На этом деле с нас же хотят ещё и денег срубить. А может быть, однако же, что и не врёт. Кондрата всё-таки Ахмет привёл. Нехорошо может получиться, если на нас наедут. Кстати! Чем бы ни кончилось — семье Андрея или ему самому, если жив останется, надо срочно сбросить… Двести? Триста?…

— Триста.

— Правильно. Если бы он заговорил, мы бы сейчас в такой заднице сидели… Здорово, что пришли разговаривать. Да. Именно. Вот, вот… Так что мы ещё не проиграли.

— Мы ещё не выиграли.

— Ничего. Теперь точно выиграем. Совершенно новая конфигурация. Я всё время чувствовал, что за историей с Фёдором Фёдоровичем и взрывами стоит кто-то серьёзный. Только никак нащупать не мог. А теперь сами пришли.

— Это не они.

— Конечно, не они. Просто за все эти месяцы впервые появился прямой выход на того, кто дёргает за ниточки. Ты понял, что Кондрат его лично знает?

— А что ты Кондрату можешь предложить?

— Я подумаю. Сейчас Ахмет сторгуется — и идём соглашаться. Условия у нас будут такие — всё, что предлагают, принимаем, но Аббаса и девчонку в Москву не отдаём. Согласны на двойной контроль — мы и они. Тем более, что мы у них целую охранную структуру наполовину покупаем, вот она и приглядит, чтобы никто никуда не сбежал. Держим их в безопасности, пока таинственный приятель Кондрата не выполнит свои обязательства. Это — наша гарантия. А там видно будет. Согласен?

— Да.

— А почему этого Фредди зовут Федя Без Жопы?

— Чёрт его знает. У него, вроде, с медведем в тайге неудачная встреча получилась. Медведь с него скальп снял, порезал всего когтями, живот распорол да в придачу задницу вырвал. Вылечили, но сидеть с тех пор не может. На косточках не очень-то посидишь. Так и получилось — Федя Без Жопы. Фредди Крюгером его потом назвали — больно похож.

— Я, знаешь, чего вспомнил? — сказал Платон, неожиданно улыбнувшись. — Сразу, как только Фредди вошёл? Рассказ был у кого-то из наших… Или повесть… Неважно. Приехал он в глубинку и зашёл в каком-то казённом помещении в сортир. Помещение такое — квадратов сто, не меньше, потолки под четыре метра, и вдоль стены стоят чугунные унитазы. Чёрные, вонючие. И каждый унитаз с глубокими-глубокими вмятинами по бокам, а на потолке дерьмом намазано — «Гитлер — пидарас».

— Это ты про что?

— Погоди. Вот этот писатель и подумал тогда, что из спокойной московской жизни попал в племя жутких великанов, которые мнут руками чугунные унитазы и говном на потолке расписываются. Похоже?

— Немножко похоже. Ну, пошли.

— Ну скажи — серьёзный человек, да?

— Да.

— Совсем серьёзный?

— Совсем.

Глава 40

Философская тема

«Старикам не стоит думать о смерти: пусть лучше позаботятся о том, как хорошо разрыхлить грядки на огороде».

Ни в какие настольные игры, включая шахматы, Старик никогда не играл. По двум причинам. Во-первых, считал эту ерунду бессмысленной потерей времени. А во-вторых, у него была тысяча способов утвердить своё интеллектуальное превосходство над любым оппонентом, не прибегая к детским затеям, заведомо упрощённым и приспособленным под несовершенство плебейского разума. Потому что единственно правильная линия поведения в любой ситуации противоборства неизменно состоит в том, чтобы каждым своим шагом сковывать свободу действий противника.

В записных книжках Ильфа он вычитал замечательную фразу:

«Сначала вы будете считать дни, потом перестанете, а ещё потом внезапно обнаружите, что стоите на улице и курите».

Вот такое навязанное противнику продвижение — от игривой и наглой беззаботности до первой смутной тревоги, потом к нервной и истеричной попытке осознать, когда же была допущена роковая ошибка, и, наконец, к раскуриваемой на ветру папиросе в грязной подворотне, рядом с мусорными баками — это движение и есть подлинная траектория победы.