Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 3
Очевидно, дальнейшая процедура была хорошо отработана. Заседатели – они оказывается, должны выступать и в роли палачей, о чем я не подумал. Казацкий атаман по имени Алексей Павлович достал свой пистолет – возможно табельный, подошел к Руфи и выстрелил ей в голову. Та без звука растянулась на земле – и он выстрелил еще раз. Усилием воли я заставил себя не закрывать глаз. Это отныне – мой грех, мое наказание, и мне его ничем уже не смыть. Белфаст уже не являлся мне во снах – а вот это больше не даст мне покоя…
Выщелкнув из пистолета обойму, казак протянул пистолет мне. Остался только один патрон – тот, что в патроннике.
– Прошу вас, Ваше высокопревосходительство – сказал он.
Можно пристрелить Абашидзе. Успею – вряд ли кто-то здесь сможет действовать так же быстро как я. Потом убьют Кринского и меня.
К чему это приведет? А ни к чему.
Пришлют другого губернатора. Этого – объявят погибшим в результате террористического покушения. Судя по тому, что здесь творится – они сумеют замести следы.
А потом все продолжится. Я убью одного – но останутся десятки. Те, кто проник в государственный организм, те, кто шаг за шагом поднимался по ступеням власти, лелея в душе злобу и ненависть. Злобу и ненависть – именно так, потому что это их оружие и больше ни на какие чувства они не способны. Если не вырезать эту раковую опухоль – они уничтожат страну.
Как вы думаете, почему Александр Четвертый сразу после окончания Восточной Кампании высочайшим указом снял ограничения на деятельность конституционных демократов, выступавших за конституционную монархию и конституцию, и социалистов, избавившихся от приставки "-революционеры" и вовсе выступавших за республику. Нет, вовсе не потому что надо было ослабить давление пара в котле и дать ему выйти через свисток как полагают многие. А потому – что каждый подданный имеет право быть услышанным. Это не значит, что надо слушать анархистов и террористов – но те, кто не призывает к преступлениям, должны быть услышаны.
А эти – не хотят слушать. Они хотят говорить. Провозглашать. И единолично – карать. То чего они хотят – прекрасно продемонстрировал Анте Павелич – убить всех других. Не решать проблему, не интегрировать в общество, не вырабатывать единые ценности – а убить. Право на беззаконие – вот что хотят эти.
И если я не нырну в эту кровь, не доберусь до самых глубин – рано или поздно море крови зальет страну, и мы захлебнемся в ней. России больше не будет, потому что Великая Россия – это не Великая Хорватия и только из русских она состоять не может.
А потому…
А потому – не сходя с места, я выстрелил – и рядом с Руфь Либерман повалился на утоптанный земляной пол и Зеев Кринский…
И вот именно сейчас я понял – что совершил ошибку. Что цена, которую я заплатил за внедрение, может оказаться столь высокой, что не окупить никакие выгоды от проникновения в столь опасный антигосударственный заговор.
Отснятая пленка – а я уверен, что ее отсняли – при обнародовании взорвет и расколет страну. Она послужит той соломинкой – да какой к чертям соломинкой, тут целое бревно – которое сломает спину верблюду общественного согласия и спокойствия. Эта пленка рассчитана не на то чтобы взорвать Восток – она нацелена на всю страну, на все общество, на все русских людей.
Каждый увидит на ней то, что захочет увидеть. Правые увидят, как казнят двух террористов. Мало того – еврейских террористов, несмотря на то, что черта оседлости была снята, она проходит и поныне в душах многих, очень многих людей. Помня шестнадцатый год – мы помнили и то кто его устроил.
Ну а то, что казнят не по приговору суда – а по решению чрезвычайной расправы: так что ж с того если суды не справляются с такими беззакониями? Не все понимают, что казнь без суда, будь она тысячу раз справедливой – шаг в бездонную пропасть, из которой мы уже не выберемся. Более того – прослушав выступление Кринского – что меня, его собственноручно казнившего, что генерал-губернатора князя Абашидзе правые возведут на пьедестал.
А что касается левых, скорее всего и центристов – они увидят совсем другое. Они увидят бессудную расправу казаков и дворян над двумя связанными людьми. И будут правы, именно это и произошло.
Что будет после опубликования пленки – предсказать нетрудно. Левые и центристы, поддержанные воем из-за кордона потребуют сурового наказания для всех, кто изображен на этой пленке. В то же время правые и дворяне выступят в нашу защиту. Это расколет и радикализирует страну. Власть будет вынуждена выбирать из двух зол: если она поддержит тех кто за законный суд над нами, то от нее отшатнутся правые, ее исконные защитники. Если власть откажется судить нас – то тем самым она своими руками легализует чернейший произвол и оттолкнет от себя больше половины подданных: всех левых и весь центр. Тут же активизируются разговоры о конституционной монархии, а то и о республике: и дураки проторят дорогу идущим вослед бешеным…
Но самое страшное случится, если появятся доказательства, что все это санкционировано кем-то с самых верхов. Поверят – ведь один из расправников посол, а другой ни много ни мало – генерал-губернатор. Вот тогда – начнется гражданская война…
Не говоря ни слова, я перебросил разряженный пистолет сотнику, тот ловко поймал его.
– Правосудие свершилось! – торжественно провозгласил генерал-губернатор
Каким судом судите – таким и будете судимы.
Какой мерой меряете – такой и вам отмеряно будет
Не рассчитывайте теперь на законный суд, когда будут судить вас, князь Абашидзе!
Двое казаков подошли и куда-то потащили тела, без претензий – по земле и за ноги. Князь Абашидзе махнул рукой – и все потянулись из ангара на воздух…
Кто-то раскурил сигару, кто-то достал плоский шкалик Смирновской – как после охоты. Все говорило о том, что для присутствующих это – обычное зрелище.
– Вы неплохо держались… – Абашидзе подошел ко мне
– Благодарю.
– Это необходимость. Просто необходимость. Мы делаем эту работу и мы все в дерьме – но если мы не будем ее делать – в дерьме окажутся все. Вы верите в то, что Кринский был виновен?
– Да, верю.
– Тогда в чем проблема?
– Проблема в том, что существует суд. Он существует не просто так, господин Абашидзе. Если бы вы отдали Кринского под суд – он приговорил бы его к тому же самому, к смерти – и все было бы законно.
– Я вас умоляю… Вы совсем не понимаете Восток.
– Так просветите. Чего же я не понимаю?
– Вы не понимаете того, господин Воронцов, что на Востоке люди думают совсем не так как мы, русские. Если бы мы отдали его под суд, законный и гласный – проблем не оберешься. Во-первых, они бы потребовали суда присяжных, и процесс превратился бы в политическое зрелище. Они это умеют – превращать скамью подсудимых в трибуну. А если бы в состав присяжных вошел еврей? А еще хуже – тайный еврей? Тогда бы правосудие превратилось в посмешище, ни араб, ни еврей никогда не осудят своего сородича, чтобы он ни совершил. Этот только мы, русские можем осудить своего, жид не осудит жида. На этом процессе Кринский сделал бы все, чтобы столкнуть арабов и русских. Всплыли бы фамилии, а на Востоке фамилии – это кровная месть. Пролилась бы новая кровь, и судить пришлось бы уже мстителей. Пусть Кринского приговорили бы к смерти – он пошел бы на эшафот и с радостью стал бы иконой для нового поколения жидовских бунтарей и мстителей. Даже его смерть навредила бы нам. А эта Либерман – стоило бы ей показать присяжным свои ноги – дело было бы решено. Она даже вас очаровала, господин Воронцов, не так ли?
– В ее положении и в ее состоянии трудно было кого-то очаровывать. Косметика… не подходящая случаю…
Абашидзе расхохотался
– Ценю людей, которые могут шутить и в такой ситуации. Нет, я не про сегодняшнее, князь, я про более ранний период.
Я внимательно посмотрел прямо в глаза генерал-губернатора. Очень внимательно.
– Да бросьте, сударь. Все что произошло тогда – прощено и забыто. Более того – все что вы тогда сказали этим жидам – я готов повторить каждое слово. Теперь вы наш человек и никаких подозрений относительно вас быть не может.
– Что значит – "наш человек"?
– Господин Воронцов, наш человек – это человек любящий Россию и признающий ее неоспоримые права на все что окружает нас. Наш человек – это тот, у кого не дрогнет рука покарать предателя, убийцу, террориста. Наш человек – тот, кто сделает все, что нужно для процветания великой России, кого не остановят замшелые нормы и традиции.
Воистину, чем торжественнее речи, тем мерзее дела.
