Роберт Дугони - Властелин суда

— Хотелось бы поскорее.

— У нас есть время. — Наклонившись, детектив принялся собирать разбросанные по полу машины газеты и обертки и перемещать их на заднее сиденье. — Простите за этот свинарник. — Он опустил руку в карман, вытащил оттуда недоеденный сандвич с копченой колбасой и, сунув его в рот, продолжал рыться в карманах.

— Они у вас в руке, — сказал Слоун, указывая на ключи от машины.

Молья вытащил изо рта сандвич.

— Жена говорит, что я себя гроблю, но холестерин у меня как у двадцатилетнего. — Он пожал плечами. — Вот и прикиньте. — Он гордо позвенел ключами перед лицом Слоуна с видом мальчишки, отбившего трудный бейсбольный мяч. — Ладно, поехали. Не хочу, чтобы вы опоздали.

Дорога до Вашингтона была живописной, но знойной. О температуре за окном детектив отозвался так: «С легкостью перемахнула за девяносто и теперь подбирается к ста», что, в общем-то, можно было отнести и к скорости, с которой они мчались. «Шевроле» не имел кондиционера. Со спущенными стеклами казалось, что впереди них крутится винт самолета.

— Не так страшна жара, как влажность! — крикнул Молья, стараясь заглушить шум ветра. — Можете объяснить смысл этого высказывания, Джон?

Слоун улыбнулся и пожал плечами.

— И я не понимал его, пока не переехал на восточное побережье. К жаре еще можно приспособиться, но чувствовать себя постоянно так, словно тебя посадили на садовую прыскалку, — нет уж, увольте! Лишает последних сил. А с другой стороны, если б не летние месяцы, я был бы фунтов на десять толще. Жена моя в последнее время от моего ворчанья лишь отмахивается, говорит, я цепляюсь за эту дряхлую развалину, вместо того чтобы купить что-нибудь поприличнее, с кондиционером, специально, чтоб было за что ругать Западную Виргинию! — Он улыбнулся такой идее. — Что ж, она недалека от истины.

— А откуда вы родом, детектив?

— Из Окленда, Калифорния, — с видимой гордостью сказал Молья. — И называйте меня Моль. Меня все так зовут.

— Ладно.

Молья покосился через плечо на Слоуна.

— Хорошее прозвище для детектива, а?

Слоуну в голову это не пришло.

— Да, пожалуй.

— Может, потому и судьба у меня так сложилась. Знаете, ну, как если бы метеоролога звали Шторм или Смерч. Возможно, это и совпадение, но я ведь уже в третьем поколении коп. Видать, все-таки неспроста.

— А в Западной Виргинии как очутились?

— Как очутился? Из-за женщины, естественно, из-за чего же еще? Не думал, что брошу когда-нибудь Северную Калифорнию, да вот угораздило влюбиться в девушку из Западной Виргинии, а она это поставила одним из условий. — Он пожал плечами. — Что прикажете делать? А я-то был влюблен. Далековато от дома, конечно, и временами тоска пробирает, но места здесь красивые и спокойные, детям раздолье. В округе у меня все соседи дверей не запирают, так и спят за сетчатыми. И все же взять парня из Окленда... Вы-то хоть бывали там?

— В Окленде? Нет. В Сан-Франциско, вот там я бывал.

— Ну, это ж небо и земля. Сан-Франциско — это вино и сыр, а Окленд — пиво и колбаса. Прилипает к тебе так, что не отдерешь, под ногти забивается, как грязь, — трудно вычистить. Становится частью тебя, вроде как мой «шевроле». — Он провел рукой по приборной доске, словно потрепал по шее чистокровного скакуна. — Отец купил «шевроле» подержанным и подарил мне его на шестнадцатилетие, потому что счел его, как он говорил, машиной надежной. И оказался прав. Машина эта еще ни разу меня не подвела. И в Виргинию с ней вдвоем отчалили, и обратно я на ней съездил, когда отец заболел, — не мог ее бросить.

— Поехали на машине? Почему же не полетели?

Молья покачал головой.

— У меня, знаете ли, с высотой особые отношения. Побаиваюсь. От одной мысли, что под тобой тридцать тысяч футов пустоты, поджилки трясутся. Однажды влез в самолет, хотел побороть страх. Думаю, чепуха это все — страх и прочее. Пересилить себя — раз плюнуть. Так, верите ли, до кресла дойти заставить себя не мог.

— Так и не летали?

— Не-а. И не знаю уж, что бы меня теперь заставило полететь. — Он постучал по приборной доске. — Мой «шевви» всегда доставит меня куда нужно. Уж на что в последний раз я его чуть не угробил, думал — все, пропала машина, а подлил бензинчику, маслица плеснул — и ожила, бегает как миленькая! — Он взглянул на одометр: триста двадцать восемь тысяч и четыреста тридцать семь миль на счетчике.

Детектив менял темы разговора с такой же скоростью, с какой перескакивал с полосы на полосу: детей у него двое — мальчик и девочка, был в армии, как и отец, а демобилизовавшись, пошел работать в полицию.

— А вы в армии служили, Джон?

Слоун выбрал то, что знал:

— В морской пехоте.

— А сейчас чем занимаетесь?

Слоун и здесь предпочел предмет знакомый:

— Я адвокат.

— У меня сестра ваша коллега.

— А в копах вы давно? — Слоун хотел сменить тему.

— Десять лет на улице оттрубил и восемь уже — в детективах. Работа в моем вкусе, только вот если бы не случаи вроде этого.

Слоун все ждал начала, ждал, что вот и приоткроется щелочка, и станет ясно, что детективу требуется поговорить о Джо Бранике и расследовании, как это, несомненно, и было. Не просто же за компанию увязался Молья в Вашингтон, вызвавшись подвезти Слоуна в Министерство юстиции. Ему нужна была какая-то информация. Слоун надавил — не сильно, чуть-чуть:

— Да? А в чем дело?

Молья отер с виска выступившую там бусинку пота:

— В дело влезло Министерство юстиции и оттеснило нас.

— Это я понял. Но почему оно влезло, детектив?

Молья смерил его взглядом:

— Не догадываетесь?

— Говорили что-нибудь насчет юрисдикции.

Молья кивнул.

— Эти крючкотворы-юристы иногда метят территорию не хуже, чем собаки, писающие на пенечки. Понимаете, о чем я? Они нашли тело вашего родственника в Национальном парке, а значит, он подлежит расследованию на федеральном уровне.

— По-моему, я читал, что делом занимается ваше отделение.

— Первоначально так и было.

— Как же так?

— Потому что сигнал поступил от нашего патрульного. А по правилам, тогда тело отправляется к коронеру округа, до тех пор пока все не будет законным порядком оформлено.

— Я и не знал. А каким образом патрульному это стало известно, прежде чем узнали остальные?

— Неясно, — сказал Молья.

— Вы не знаете?

Молья окинул его взглядом; одной рукой он придерживал руль, локоть другой был в окне машины.

— Полицейский этот мертв, Джон.

У Слоуна сжалось сердце.

— Мертв?

— Похоже, его машина сверзилась с обрыва, вроде бы направляясь к месту происшествия. Он так и не доложил, поэтому мы не знаем.

Слоун отметил про себя слова «похоже» и «вроде бы».

— Простите, — сказал он, опечаленный еще одной смертью. Потом в голову ему явилось некое соображение: — Я считал, что такие звонки регистрируются.

— Его звонок был зарегистрирован, но звонок, что найдено мертвое тело, ни от кого не поступал, если вы об этом говорите. Единственный сигнал был от Купа, от офицера полиции Берта Купермана.

— Откуда же он узнал?

Молья лишь покачал головой.

— Мне позвонили домой. Когда я прибыл на место, дело требовала себе парковая полиция. И надо сказать, что в споре позиции мои были весьма шатки, но я настоял на своем и отвез-таки труп к коронеру округа.

— А почему вы так боролись за него?

Прежде чем ответить, Молья помолчал немного, потом кивнул:

— Наверное, потому что я люблю во всем порядок.

— Ну а что показало вскрытие?

— Не производилось. Министерство...

— Я так понял, что его сестра специально просила коронера округа произвести вскрытие.

Молья опять окинул взглядом Слоуна.

— Его сестра?

— Сестра Джо, — неуклюже поправился Слоун. — Моя жена. Она попросила о вскрытии.

Молья кивнул.

— Похоже, Министерство юстиции тут наложило лапу. Сообщило, что проведет вскрытие самостоятельно. Удивительно, что вас они не поставили в известность, Джон.

— Может быть, жена и в курсе. Просто я занимался другими вещами.

— Разбирали его кабинет?

— Разбирал его кабинет. Значит, дело теперь не ваше?

— Так мне сказали.

— И все же вы его пока не закрыли?

Молья улыбнулся, как мальчишка, которого застали за воровством печенья из банки.

— Разрешите мне объяснить вам кое-что из деятельности правоохранительных органов, Джон. Такие дела, как это, обычно не проходят бесследно. Ну, как тухлый завтрак, если понятно, что я имею в виду. Они имеют способность к тебе возвращаться. За двадцать лет я нахлебался этих тухлых завтраков достаточно. И вот могу сказать, как все будет: Министерство юстиции вмешалось, потому что ваш родственник — важная шишка, но после того как шумиха утихнет, власти не захотят, да и не смогут, уделять время какому-то там самоубийству, а значит, они спихнут дело нам обратно, бросят его на мой стол для завершения. Вот на этот случай я и держу папку открытой.