Анатол Имерманис - Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул

— И вам пришлось бы в крайнем случае десять раз подряд повторять предусмотренные для вас действия?

— Да, это было бы ужасно. По крайней мере хорошо, что он избавил нас от лишних переживаний. — Магда посмотрела на скульптора, словно ища поддержки.

— Именно это мне менее всего понятно. — Он сердито вытряхнул трубку в пепельницу. — Вот сейчас я курю его табак, гляжу на господина Клайна, который вынимает из портфеля дополнение к завещанию, и пытаюсь что-нибудь понять. Магнус считал нас ренегатами, по крайней мере меня и Магду, и если бросал нам десятитысячную подачку, то уж не даром. За это мы должны были основательно помучиться, а он бы на том свете злорадствовал. Так почему же он внезапно стал таким добрым и помиловал нас, уйдя из жизни в самый первый вечер?… Нам пора, Магда! Здесь нам больше нечего делать.

Он встал, но нотариус остановил его официальным жестом:

— Я обязан прочесть в вашем присутствии дополнение к завещанию.

— Оно нам известно, господин Клайн, — грустно сказала Магда. — Если кто-то из нас раскроет раньше предусмотренного недельного срока органам следствия правду, мы все лишаемся наследства.

— Совершенно верно, — нотариус кивнул, — дополнение к завещанию кончается следующей формулой: «В таком случае вступает в силу второе дополнение к завещанию».

— Еще одно дополнение? — с удивлением выдохнул Баллин.

— Итак, читаю… «Придуманная мною детективная игра преследует и другую цель. Это жестокое испытание для моих друзей, на которое я сознательно пошел, чтобы проверить их подлинное чувство. Выдержать в течение недели эту моральную пытку сможет только тот, для кого материальная заинтересованность была основным фактором дружеских чувств ко мне. Поэтому тому, кто первым заговорит, завещаю всю предусмотренную в третьем пункте основного завещания сумму, то есть сорок тысяч марок. Основываясь на своей репутации оракула, предсказываю, что этим человеком будет Ловиза Кнооп, ибо она одна-единственная любила меня по-настоящему».

Наступила минутная тишина. Ловиза схватила со стола нотариальный акт и закрыла им лицо. Дейли вспомнил: точно так же она после спектакля, в машине Баллина, закрылась гвоздиками, чтобы выплакаться. Тогда ему казалось, что она смеется. Но она плакала — тогда и сейчас.

— Блаженные слезы счастья! — Лицо Баллина походило на белое полотно, прорезанное багровыми пятнами. — Поздравляю, Ло! Ты оказалась умнее всех нас.

— Что? — спросила Ловиза сквозь слезы.

— Дитер поздравил тебя. — Магда придвинулась поближе и погладила ее безжизненно повисшую руку. — Мы тоже. Мне не жалко, даже немного утешительно: хоть одного из нас Магнус по-настоящему любил.

— Возможно, — улыбнулся скульптор. — Вроде детской сказочки: жадные сестры получают кукиш, а бескорыстная золушка — принца и целое царство в придачу.

Ловиза вытерла слезы носовым платком, который нотариус протянул профессиональным жестом. Платок был безупречно чистым — предназначался он для клиентов, а не для собственных нужд. При вскрытии завещания всегда рыдали. Те, которых обошли, — от подлинного горя. Счастливые наследники — от радости, которая для внешнего приличия омывалась траурными слезами.

Ловиза вернула платок обратно, пригладила волосы и без всяких эмоций сказала:

— Спасибо за поздравление, но я отказываюсь.

— Ло, ты спятила! — вскричала Магда.

— Подумай о том, что ты делаешь, — стараясь быть спокойным, сказал Баллин. — Ты знаешь, в каком критическом положении мы трое. Будь я на твоем месте, я бы взял деньги — если не для, себя, то хотя бы чтобы помочь друзьям.

— Чьим друзьям? Друзьям Магнуса я бы помогла! — Ловиза выкрикнула это сдавленным голосом и сразу же обмякла. — Я отказываюсь, господин Клайн.

— Не спешите. У вас есть неделя, чтобы одуматься. — Не глядя на нее, нотариус снова открыл свой портфель.

— Спасибо, но я уже решила. Окончательно! — Ловиза разорвала документ, которым несколько минут назад закрывала лицо. Бросила влажные от слез клочки в пепельницу и с глубоким вздохом откинулась в кресле.

— Вот и превосходно! — Баллин встал. — После того, как следственные органы и пресса, — он подмигнул Айнтеллеру, — убедились, что никто из нас не убил Магнуса Мэнкупа, после прекрасно сыгранной чувствительной мелодрамы, которой нас одарила на прощание Ловиза Кнооп, мы можем наконец уйти. Должен признаться — не без облегчения. Живой Магнус подавлял, мертвый — еще больше.

— Минуточку внимания! — Нотариус успел вынуть из портфеля новый документ. — Предвидя, что Ловиза Кнооп откажется от наследства, Магнус Мэнкуп составил третье дополнение.

— Третье? Интересно! Сколько же их всего? — Скульптор, шагнувший уже к дверям, вернулся на место. — Я весь внимание! Посмотрим, что великий фокусник извлечет еще из своего желчного пузыря!

— Господин Цвиккау, вы извините меня, если я вам скажу нечто не входящее в мои официальные обязанности. — Нотариус постучал морщинистой рукой по столу. — Что касается желчи, то покойный Магнус Мэнкуп по сравнению с вами был херувимчиком. — Он раздраженно кашлянул. — Приступаю к чтению: «Предвидя отказ наследника, прошу нотариальную контору „Клайн и сын“ распорядиться суммой в сорок тысяч марок следующим образом. Десять тысяч выплатить Ловизе Кнооп, родившейся в 1931 году, без права отказа с ее стороны. Тридцать тысяч завещаю на расследование обстоятельств смерти моего друга, депутата Фердинанда Грундега, из них десять тысяч известным американским детективам Сэмюэлу Муну и Кристофору Дейли, согласно заготовленному заранее новому контракту. Остальные двадцать тысяч назначаю в качестве награды за поимку убийцы Грундега. Имеющиеся в моем распоряжении данные не оставляют никакого сомнения, что это было преднамеренное убийство.»

— Грундег убит? — глухо пробормотал Баллин. — Это неправда!

Он вышел, недоуменно качая головой. Скульптор и Магда за ним. Ловиза глядела на картину — большой черный провал в багровой стене. Так казалось равнодушному наблюдателю. Но сейчас, рассматривая ее вместе с Ловизой, Мун увидел даже больше, чем вчера. Широкое небо вместе с окном отражалось в зеркальном потолке, откуда бликами уходило в глубь полотна. Нет, борьба прикованных к кресту Прометеев со злом не проходила в непроглядной темноте. Над полем битвы брезжило голубое небо надежды, ибо каждый боец даже своей смертью приближал час победы. Оно висело на стене — подлинное завещание Гамбургского оракула. Тот, кто не понимал этого, был слепцом.

«НОЧНАЯ ПЕСНЬ СТРАННИКА»

Все зависит от ракурса. Лешего можно снять так, что он будет выглядеть очаровательной русалкой, и наоборот. Попавшие из чертей в ангелы называют это восстановлением исторической справедливости, остальные — неонацизмом.

Фредди Айнтеллер звонил по телефону. Его разговор с главным редактором «Гамбургского оракула» продолжался вот уже десять минут. За все это время остальные не произнесли ни слова. Дейли шагал по комнате, останавливаясь то у окна, то возле картины. Мун с отсутствующим видом вертел в пальцах запечатанный, завернутый в коричневую обертку пакет, который нотариус оставил перед своим уходом. Ловиза просматривала принесенные Айнтеллером газеты. Наконец Фредди положил трубку.

— Боюсь, что эта неожиданная сенсация доведет нашего главного редактора до психиатрической больницы, — сказал он. — Был уже набран материал и для очередного номера. Этот крик о мщении придется сейчас сбрасывать обратно в наборный ящик.

— Прехорошенькая история, — пробормотал Мун.

— Я не мешаю вам? — робко спросила Ловиза.

— Ничуть, — отмахнулся Дейли. — Наоборот, я хотел бы еще кое о чем поговорить с вами. Как вы могли согласиться на эту затею? Остальных я еще понимаю. Им нужны были деньги.

— Мне не меньше. — Ловиза грустно улыбнулась. — Но, как видите, я во вред себе опять не смогла себя пересилить. Затеянная Магнусом игра в детективный ребус казалась мне с самого начала страшной забавой. Если я в конце концов приняла участие, то лишь потому, что Магнус подчинил меня своей воле. Он умел это делать. Просто сказал: «Ло, для меня это очень важно», — и я уступила.

— Вы сказали «страшной»? — перебил ее Мун. — Скорее странной. Я пытался придумать убедительный, соответствующий его характеру мотив. Тщеславие блестящего детективного автора, которому захотелось хоть после смерти пожинать лавры? Мое уважение к нему пострадало бы, будь это так. Значит, это нечто большее. Хитроумно задуманное отсеивание мнимых друзей от подлинных? Но, судя по всему, Мэнкуп знал уже заранее, что вы единственная останетесь достойной его памяти. Так зачем же ему, ироническому Прометею, такая в высшей мере блистательная, но мелочная уловка?