Роберт Ладлэм - Московский вектор
Не теряя ни мгновения, Рэнди расстегнула другой карман, достала отвертку и выкрутила один из болтиков, прикреплявших к коробочке переднюю панель.
- Двадцать пять секунд.
Болтик упал в обтянутую перчаткой руку Рэнди. Она без труда выкрутила второй, убрала панель и взглянула на путаницу цветных проводов, соединенных со схемной платой, разыскивая название компании-производителя.
- Двадцать секунд.
У Рэнди пересохло во рту. Где же чертово название? Времени оставалось в обрез. Наконец ее взгляд упал на крохотную надпись, выведенную на задней стенке.
- Майк! «Тюринг 3000».
- Понял, - тотчас ответил электронщик. - Отсоедини зеленый провод и вставь в позицию один на новой пластине. Потом черный - в позицию два. Ясно?
- Да, - выдохнула Рэнди, уже доставая из кармана заранее приготовленную плату.
- Десять секунд.
Рэнди проворно принялась выполнять распоряжения Майка. В ушах громко стучало. Дрожащий от волнения внутренний голос заныл: не успеешь, все равно сигнализация сработает. Рэнди продолжала работать, стараясь не слышать пугающего нытья.
- Пять секунд. Четыре. Три…
Держа плату в руке, Рэнди присоединила к ней черный провод. Система получила новый сигнал и, приняв вторжение за ложное, вернулась в привычное состояние. Огонек засветился зеленым.
Рэнди выдохнула, чувствуя невероятное облегчение. Следовало прикрутить назад переднюю панель, чтобы о только что проделанной операции никто не узнал.
- Порядок, - доложила Рэнди. - Перехожу к главному.
Она приступила к тщательному обследованию виллы, начиная с комнат на первом этаже. Как оказалось, Кесслер коллекционировал картины, питал слабость к очень дорогим работам художников двадцатого столетия. Стены особняка украшали работы Кандинского, Клее, Поллока, Мондриана, Пикассо и других знаменитых живописцев.
Рэнди сфотографировала каждую картину.
- Вполне по карману государственному служащему, герр Кесслер, - пробормотала она, делая снимок полотна, написанного, как ей показалось, Де Кунингом. Определить точную стоимость картин не представлялось возможным, но сумма в любом случае получалась немалая - миллионов десять долларов, скорее даже больше.
Рэнди с отвращением покачала головой. Судя по всему, за заботу о профессоре Вольфе Ренке Кесслера щедро вознаграждали. Более точную информацию о его доходах предстояло выявить по фотографиям экспертам, нанимаемым ЦРУ в подобных случаях.
Положив фотоаппарат в карман жилета, Рэнди поднялась наверх, где внимательно обследовала сначала спальню Кесслера, потом примыкавший к ней кабинет. Расположенная в дальней части дома, это была богато убранная, внушительных размеров комната, окна которой смотрели сквозь деревья на залитый огнями деловой центр Берлина.
Рэнди с порога обвела кабинет быстрым оценивающим взглядом, подмечая каждую деталь: компьютер и телефон на резном антикварном столе, шкафы с книгами, еще одну картину, за которой мог прятаться сейф. И насилу подавила в себе желание сейчас же перетряхнуть содержимое ящиков в столе или попытаться взломать тайник.
Руководитель БКА был натурой продажной, глупостью, однако же, определенно не страдал. Вряд ли хранил дома нечто типа папки с документами, подписанной «Моя тайная жизнь, связанная с Вольфом Ренке». И наверняка подстраховывался: снабжал хранилища наиболее ценных бумаг защитными приспособлениями и, возможно, отдельными сигнализационными системами.
У Рэнди был другой план. Она принялась быстро извлекать из карманов жилета миниатюрные подслушивающие устройства. Бережно хранимые тайны герра Ульриха Кесслера вот-вот обещали раскрыться.
Глава 26
Москва
Был вечерний час пик, и эскалаторы станции метро «Смоленская» наводняли вымотанные работой москвичи. Среди них поднимался наверх и высокий крепкий мужчина лет пятидесяти пяти, с тяжелым вещевым мешком на плече. С видом великомученика, но весьма терпеливо он помог сойти с бегущей лестницы сначала немощной старушке-матери, потом отцу.
- Почти приехали, мамуль, - нежно произнес он. - Осталось совсем чуть-чуть. Пап, не отставай.
Толпа ломилась к выходу, мечтая поскорее очутиться на улице и поспешить домой, но рассасывалась почему-то крайне медленно. Вскоре человек с вещевым мешком увидел, в чем дело. У турникетов на входе и выходе стояли милиционеры и тщательно осматривали каждого, кто проходил мимо, а некоторых даже отводили в сторону для более основательной проверки - главным образом стройных темноволосых мужчин или привлекательных брюнеток.
Изучив документы последних задержанных, лейтенант милиции Григорий Пронин вернул их владельцам и махнул рукой.
- Порядок. Можете идти.
Он поморщился. Безумная охота измучила милиционеров, торчать на выходе из метро и тупо рассматривать лица больше не было сил. На чеченских террористов те двое, которых Кремль разыскивал, что-то совсем не походили.
«А настоящие преступники не нарадуются, - злобно подумал лейтенант. - Беспрепятственно хулиганят, воруют, угоняют машины, пока мы, как идиоты, без толку топчемся на месте».
Толпа вдруг зашумела, кто-то смачно выругался. Пронин резко повернул голову и, положив руку на кобуру, с грозным видом приблизился к турникетам. Гул мгновенно стих, народ отшатнулся на пару шагов назад. Впереди остались лишь три человека. Высокий мужчина с серебристо-седыми волосами, поднимающий за руку старушку, стоящую на коленях. И старик с длинными усами, грязными спутанными волосами и с палочкой - ветеран Великой Отечественной войны, судя по двум медалям, пристегнутым к выцветшей куртке.
- В чем дело? - потребовал Пронин.
- Моя мать споткнулась, лейтенант, - произнес высокий извиняющимся тоном. - Из-за нас образовалась пробка, мам.
- Ладно, ничего страшного. - Милиционер грубовато и с раздражением мотнул головой. - Живее проходите.
Седоволосый поднял мать и, поддерживая за руку, повел через турникет. В нос Пронину ударила едкая вонь, и он подался назад.
- Ну и аромат!
- У нее проблемы с мочевым пузырем, - объяснил седоволосый. - Она не чувствует, когда… Ну, сами понимаете. Твержу-твержу ей: меняй пеленки почаще, так ведь не слушает же - упрямая! Вожусь с ней, точно с маленьким ребенком.
Пронин замахал руками, давая знак товарищам у дверей: этих скорее пропустите. Старость - не радость, подумал он мрачно, уже снова поворачиваясь к толпе у турникета и выбрасывая происшествие с чудаковатой троицей из головы.
* * *Выйдя из метро, старушка доковыляла до ближайшей лавки и тяжело на нее опустилась. Мужчины тоже сели.
- Олег, честное слово… - пробормотала Фиона Девин, обращаясь к человеку, игравшему роль ее сына. - Если в скором времени я не отделаюсь от вонючего тряпья, меня вырвет.
- Прекрасно вас понимаю, - сочувственно ответил Киров. - Но помочь пока не могу. - Его густая бровь поползла вверх, в глазах блеснуло озорство. - Но согласитесь: именно благодаря запаху ваш образ настолько правдоподобен.
Джон Смит, опираясь руками на палку, наклонился вперед и зашелся от смеха. От усов и парика, при помощи которых он маскировался, жутко зудела кожа, зато линялые брюки и куртка были вымазаны всего лишь въевшейся грязью да машинным маслом. На долю Фионы, обмотанной тряпками и облаченной в пропитанные мочой одежды, выпало гораздо более серьезное испытание.
Проходившие мимо люди внезапно шарахнулись к дальнему бордюру, морща носы и поднимая к небу глаза. Даже на открытом воздухе исходившие от троицы запахи били, что называется, наповал. Смит кивнул. Ничего более эффективного выдумать было невозможно.
- Пойдемте, Фиона, - сказал Киров. - Мы почти на месте. Остается какая-то сотня метров. Это там, в переулке.
Ворча себе под нос, Фиона встала со скамьи и заковыляла в указанном Кировым направлении. Спутники последовали за ней.
Просеменили по Арбату, свернули на узкую улочку, изобиловавшую магазинчиками с книгами, новой и старой одеждой, парфюмерией и антиквариатом. Приблизились к тускло освещенной витрине, в которой красовались самовары, матрешки, расписные шкатулки, хрусталь, выпущенный в советские годы фарфор и старые лампы.
Внутри царил полный кавардак. На запыленных полках теснились самые разнообразные предметы непонятного предназначения, никак друг с другом не связанные. Копии со старинных икон, пряжки от красноармейских ремней, тряпичные шлемы, позолоченные подсвечники, треснутые чайные сервизы, маскарадные украшения, выцветшие плакаты в рамах - с пропагандистскими призывами советских времен.
Хозяин - крупный, темноглазый, тучный человек с полоской курчавых седых волос вокруг полысевшей головы, - увидев Кирова, просиял, отложил чашку, которую собрался было склеить, и с шумом вышел из-за стойки поприветствовать гостей.
- Олег! - прогремел он с едва уловимым грузинским акцентом. - Об этих друзьях ты говорил по телефону?
