Евгений Толстых - Агент «Никто»: из истории «Смерш»
- Там куда ни пойди, все на немцев выйдешь. А здесь - чужой тыл…
- Сегодня - чужой, завтра - наш… Все меняется, как говорил один мудрый грек.
- Ты с ним в лагере сидел?
- С кем?
- С греком.
- Ха-ха, да нет! Его звали Гераклит из Эфеса. Он жил давно… Пошли, Коршунов, у нас мало времени. Если остальных выбросили точнее, они явятся в Плоскошь раньше, подождут нас день-два и начнут ковырять в носу: а куда им податься? По домам, где их возьмут через неделю-другую? Или в НКВД? Ну, насчет НКВД я мало верю, ребята у нас надежные. А вот домой, к женам, к мамкам потянет. Даже если будут знать, что их неминуемо там поймают.
- А меня уже тянет, - вдруг вполголоса признался Коршунов, еле поспевая за командиром.
- Ты это брось, Василий, потерпи. Придет время - обнимешь свою благоверную, сядешь с ней в кафе на Унтер ден Линден. Ты был в Берлине? Нет? Побываешь… А может, даже поживешь. И расскажешь ты ей, какой ты герой, покажешь медали, разменяешь купюру в сто рейхсмарок, закажешь… Что ты ей закажешь?
- Водочки… Она у меня водочку любит, конечно, по праздникам! Пельмени…
- Закажешь ты водочки с пельменями, официанты вытаращат на тебя глаза, но потом посмотрят на твою грудь, украшенную наградами фюрера, и мигом все принесут. Водочку московскую, пельмени сибирские… и пиво баварское в подарок от заведения.
- Бесплатно, что ли?
- Да, презент называется. Выпьете вы, потанцуете…
- Кадриль… Она у меня кадриль танцует - засмотришься!..
- Кадриль. И пойдете в свое уютное гнездышко где-нибудь на Тирпицуфер или на Принц-Генрихштрассе, рядом с Тиргартен…
- Это что, рядом с садом? - уточнил Коршунов, вспоминая немецкие слова.
- С зоопарком. Центр Берлина… И будет вам хорошо. А потом она скажет, что ждет от тебя ребенка. А когда он появится на свет, в его документах будет написано: «Место рождения - Берлин».
- Хорошо говоришь, - вздохнул Коршунов, - дожить бы только до этих счастливых денечков!
- Доживешь, Коршунов. Если будешь быстрее двигать ногами! Не отставай!
Они прошли лесом не больше часа, когда впереди между деревьями показался просвет. Из-за узкой полоски накатанной, извилистой дороги выглядывало село с колоколенкой, чудом увернувшейся от мин и снарядов. Кравченко долго разглядывал окрестности в бинокль, потом стряхнул с себя приставшие иголки, платком смахнул пыль с сапог и бросил Коршунову:
- Жди. Если через час не вернусь, бери круто на запад, к линии фронта, за неделю доберешься. Из продуктов возьми самое необходимое, остальное брось.
Он перепрыгнул через придорожную канаву и направился к деревне.
Коршунов видел в бинокль, как командир козырнул каким-то попавшимся навстречу бойцам, не останавливаясь, уверенно двинулся по сельской улице и пропал за домами.
Вернулся он скоро. Неожиданно справа послышался шорох, потом голос произнес: «Это я, Вася!» - и из-за орешника показался Кравченко.
- Пришлось раньше нырнуть в лес, побоялся долго идти по дороге, - объяснил он свое странное появление. - Все хорошо, и спрашивать ни у кого не понадобилось. На сельсовете все написано: какой район, какая деревня. На фанере зеленой краской, с ошибками, зато понятно: власть вернулась. До Плоскоши отсюда сутки хода, завтра к вечеру будем там.
- Ничего нового не слыхать?
- Судачат бабы на ступеньках у сельсовета про фронт, что наступает Красная Армия, что соль со спичками обещали привезти и даже гвозди… Тыл! У него свои заботы. Пошли! Будем держаться дороги, она как раз на Плоскошь ведет. Там есть один крюк, но мы его срежем, лесом пройдем, теперь не заблудимся. Вперед, Коршунов!
Как и обещал Кравченко, к вечеру следующего дня они были в условном квадрате. Там их никто не ждал. Двое суток они не отводили глаз от биноклей, но ни радист, ни остальные так и не появились. Отсиживаться в лесу становилось небезопасно. На вторые сутки ожидания Коршунов заметил в сотне метров от их замаскированного укрытия сначала трех минеров, проверявших луг и потеснивший его участок леса; потом группу военных, человек 10-12, которые шли редкой цепью, как будто что-то искали.
- Куда деваться, командир? - прислонился щекой к дереву Коршунов.
Кравченко этого вопроса ждал. Он сам каждый час спрашивал себя о том же, но ответа не находил. По всем меркам группа должна была уже собраться здесь, у Плоскоши. Не могли же все сразу нарваться на засаду, погореть на документах, утонуть в речке, черт возьми! Кто-то должен был выбраться. Лучше, конечно, радист, он нужнее… Хотя боеприпасы у Пермина, а с сотней патронов на двоих воевать против перевербованной (Кравченко не сомневался в этом) радиостанции, которую наверняка стережет взвод автоматчиков, - только дурак пойдет! Можно подождать еще сутки… А потом?.. Что потом, если никто не придет?! Позвонить из сельсовета Эрлингеру и сказать, что операция срывается. Ха-ха. «Алло, барышня, дайте мне группу армий “Центр”, оберфюрера СС Эрлингера… Герр Эрлингер? Это лейтенант Доронин! Примите извинения, пришлите подкрепление… И конфет с лимонадом для телефонистки… А за все это - поклон вам низкий…» Ха-ха… Мало смешного.
Надо возвращаться. Искать окно и уходить через фронт. Куда? К кому? К Эрлингеру? А он меня ждет? Я провалил задание. Я! Ему плевать на ленивых летчиков, на тупых агентов группы, на минеров и НКВД! Он доверил мне дело, отголоски которого должны были оглушить кое-кого в Берлине!.. А я! Возвращаться к своим, в 103-ю?.. «А-а, Кравченко явился! А скажите, господин Кравченко, как вы оказались за 500 с лишним километров от точки, указанной в задании? Вам изменили маршрут?.. Генерал Эрлингер?.. Но генерал не командует абвером, и ваше задание было утверждено армейским командованием. Вы не исполнили приказ!. А по законам военного времени!..» Меня, не задумываясь, отдадут под трибунал и упрячут куда-нибудь во Флоссенбург… Флоссенбург… Верхнепфальцские леса… 365 дней в году - ветер, сырость и мрак… После него Бухенвальд - уютная гостиница с камином.
…Можно перейти линию фронта здесь. И если все удается, мы попадаем в руки людей Шиммеля, или кто там сейчас вместо него. Контрразведка постарается выколотить из нас, почему мы оказались на их участке. Ссылаться на Эрлингера? Если бы задание было выполнено, тогда за нами прислали бы самолет с коньяком и орденами! А сейчас тот же Эрлингер скажет, что впервые слышит о каком-то Кравченко и его группе…
- Куда пойдем, командир? - напомнил о себе Коршунов.
- Куда? - сам у себя спросил Кравченко.
Коршунов никогда не видел Бориса таким растерянным и нерешительным. Он чувствовал, что их положение незавидное, но признать безвыходность ситуации не мог: в кармане лежали крепкие документы и пачки советских денег, в вещмешке - приличный запас консервов. Им ничего не стоило смешаться с колоннами наступающих советских войск и через неделю, а то и раньше, перескочить передовую. Для Кравченко это тоже было очевидно. Но он почему-то медлил, молчал, чего-то опасался… Коршунова давно отучили задавать лишние вопросы, еще в Красной Армии; немецкая разведшкола воспитала в нем способность ждать, когда начальство само решит посвятить тебя в некоторые детали своих замыслов. Если этого не происходит, значит, одно из двух: или ты в глазах начальства дурак, или само начальство умом не вышло и никаких хитрых планов у него просто нет! На этот случай у Коршунова в запасе была уловка, которая срабатывала почти без осечки: он робко, чтобы не напугать начальственное самолюбие, предлагал что-то свое и наблюдал, как реагировало командование. А там уж путем несложных умозаключений Василий делал для себя вывод, зачастую один: ни хрена-то на уме у начальников не было, так, напускали важность для острастки подчиненных.
- У меня жена в Смоленской области, в Краснинском районе. Домик там, банька… Лесок рядом, в случае чего укрыться можно, - начал Коршунов, как бы размышляя вслух, - далековато, конечно, но если прикинуть, овчинка выделки стоит… Народу лишнего в деревне нашей бывает мало, да и война, видать, свое взяла, там же бои были отчаянные.
Кравченко молча достал карту, провел глазами прямую, соединив точку, в которой они находились, с Красным, что километрах в 60 на юго-запад от Смоленска. Напрямую получалось около 280 километров.
- Триста… да, не меньше трехсот километров, а то и все триста пятьдесят… Идти придется больше по ночам и лесами. Если в сутки будем делать 10-12 верст, то на дорогу уйдет месяц. Не страшно, еще тепло, - размышлял Кравченко о походе на Смоленск как о деле решенном. - Месяц на дорогу… Месяц можно отсидеться в твоей баньке. Жена будет приносить новости и сплетни. За два месяца на фронте должны произойти перемены: или «советы» попрут через свои границы в Европу, или вермахт получит долгожданное оружие возмездия. Все решится до конца этого лета: или Гитлер снова вернется к Москве, или Сталин дойдет до Ла-Манша… Пойдем к тебе в гости, Коршунов!
