Лев Гурский - Опасность
С этим же выражением лица главный преследователь проговорил грузчикам, которые стали понемногу приходить в себя:
– Все нормально, господа, все нормально… Занимайтесь своим делом.
Мне же этот монстр торжественно объявил, что я арестован. Сначала на приличном немецком. Потом на плохом английском. И, в заключение, на ломаном русском. Обычно так коверкают язык в надежде, что иностранцу будет понятнее. И стоило мне уяснить для себя это обстоятельство, как я тоже облегченно вздохнул и расслабился. Насколько позволяли наручники, естественно. Теперь я уже почти не сомневался, кто гонялся за мною с пистолетами наголо, чуть не шлепнул и, в конце концов, взял в плен. Льва узнаешь по его длинным-предлинным ушам.
– С кем имею честь? – спросил я у главаря со шрамом зловеще-вежливым тоном. Есть у меня в запасе такая интонация для объяснения с обалдуями.
Главный мой преследователь, а теперь и страж удивленно спросил:
– Вы что, говорите по-русски?
– Более чем, – сурово отозвался я, с удовлетворением отмечая, как торжество победителя с лица со шрамом потихоньку улетучивается. – Итак?
Возможный любимец женщин подобрался.
– Управление Минбеза по Саратовской области, старший лейтенант Юрий Коваленко.
Что и требовалось доказать.
– Документики попрошу, – сварливо потребовал я. Старлей Коваленко, окончательно помрачнев, сунул мне в нос свою бордовую книжицу. Он уже понял, что произошла накладка, но пока не догадывался, в чем именно. Самое любопытное, что и я тоже еще не догадался.
– Замечательно, – сказал я. – А теперь не сочтите за труд, обыщите меня. Вот здесь, в правом кармане…
Один из троицы исполнил мою просьбу и извлек на свет божий удостоверение точно такой же формы и расцветки.
– Капитан Максим Лаптев, – представился я. – Московское управление Минбеза. Может, снимете наручники, наконец?
Старлей Коваленко, возможно, был лопух, но дело свое знал. Всего-то мгновение ему потребовалось, чтобы понять: удостоверение подлинное. Остальное время он уже потратил на расшаркивания, извинения и прочий политес. Оковы были моментально сняты. Все это, заметим, происходило на глазах ошеломленных книгонош, которые, отложив свои пачки, во все глаза глядели на арест государственного преступника. И были заметно разочарованы, когда преступник (то есть я) был освобожден.
– Просим прощения, – проговорил я всей этой книжной команде. – У нас просто здесь учения. Типа игры «Зарница». Патроны холостые.
Слова мои неприятно удивили грузчиков и грузчиц. Долговязый парень стал с ожесточением отряхиваться, сообразив, что напрасно пачкал в пыли свой джинсовый костюмчик. Девушка, которая чуть не стала мишенью, поглядела на меня с упреком. Мне ничего не оставалось, как ответить ей добросовестным оловянным взглядом честного гэбиста. Ноблесс оближ, как говорят французы. В переводе на русский это означает: «Назвался груздем – полезай в кузов». Или в кабину, если речь идет об автомобиле.
– Играют они… – злобно проворчал седовласый начальник погрузки. – Людей перепугали, производственный процесс нарушили… Просрали великую державу, а теперь, видите ли, в казаки-разбойники сыграть захотелось. Андропова на вас нет…
– Ты Андропова не трогай, – окрысился старлей Коваленко. – Грузишь свою макулатуру – и грузи дальше. А то заберем к нам на Дзержинку до выяснения. Очень смелые стали…
Мой саратовский коллега со шрамом, по-моему, ужасно огорчался, что ему не удалось никого задержать, и вполне мог прихватить с собой этого гегемона. Нравы здесь, как я успел заметить, патриархальные.
– Подвезете меня? – пресек я своим вопросом зарождающийся скандальчик. К тому времени «Макаров» был мне услужливо возвращен, а мой дипломат бережно держал на руках, словно младенца, один из трех моих бывших преследователей. Это, как видно, означало высокую степень саратовского гостеприимства. К слову сказать, на обороте той карты города, которую я изучал перед приездом, мелкими буковками напечатан был список городских достопримечательностей. Под номером восьмым значился там Саратовский калач. Вполне возможно, троица оперативников уже досадовала из-за собственной неоперативности: им следовало бы всегда держать под рукой Саратовский Калач N 8 и вручать вкупе с солонкой своим несостоявшимся арестантам. Как знак вечной любви местного Минбеза.
– А куда вам надо ехать, товарищ капитан? – с готовностью поинтересовался у меня Коваленко-со-шрамом. – Мы мигом…
– В гостиницу «Братислава», – объяснил я. – У меня там номер забронирован.
– «Братислава»? – переспросил один из моих новых друзей. – Да это же рядом, пешком можно дойти!
Коваленко поморщился. Определенно он желал оказать мне хоть какую-то услугу, дабы загладить инцидент с моим захватом.
– Что значит пешком? – укоризненно спросил он своего подчиненного. – Зачем капитану твои прогулки? Домчим – и дело с концом.
– Ну и ладно, – согласился я, поскольку мне было решительно все равно, чем добираться. И вскоре мы, оставив компанию грузчиков, уже сидели в салоне бежевой «волги», которую я заметил еще на площади. Мне было любезно предоставлено переднее сиденье, а троица втиснулась на заднее. Шофер нисколько не удивился, что объект наружного наблюдения внезапно стал лучшим другом, а сразу лихо вдарил по газам.
– Между прочим, – осведомился я у старшего лейтенанта Коваленко, – растолкуйте мне, в самом деле, что тут за игры? Или действительно «Зарницу» проводите среди личного состава?
Коваленко виновато откашлялся и пробормотал:
– Так мы думали, вы этот… ну, который в розыске Интерпола…
– Кто этот? – с нарастающим интересом переспросил я.
– Ну, как его… международный террорист Нагель…
Вероятно, расхохотался я чересчур громко для салона автомобиля – поскольку даже водитель нервно дернулся, как после хорошего тычка в спину. Коваленко же со товарищи пережидали мое гыгыканье со страдальческими гримасами. В панорамное зеркало заднего вида я отчетливо видел их лица: то одного, то другого, то третьего. Шрам на лице старлея стал заметнее и покраснел еще больше.
– Так он же толстый, этот Нагель… – с трудом выдавил я сквозь смех. Мне самому было неловко усугублять идиотское положение, в котором оказалась троица, но остановиться я уже не мог. – У него же будка… ох… раза в два крупнее моей физиономии! В любой же ориентировке его фото… Не мог бы он так шустро похудеть, уверяю вас!…
Коваленко с разнесчастным видом протянул мне сложенную вчетверо бумажку.
– Здешним телефаксам, – произнес он, с ненавистью выделяя слово «телефаксы» как ругательство, вроде матерного, – портреты не очень удаются. Текст еще так-сяк, а вот физиономии… маму с папой не узнаете!
Я развернул листок, оказавшийся стандартным интерполовским факсом, и вынужден был признать правоту старлея. Международный террорист Нагель пропечатался здесь настолько нечетко, что, при желании, за него можно было бы теперь принять любого жителя Земли. Независимо от комплекции, пола и расы. На негра он даже больше смахивал. Живи старлей Коваленко в США, его розыскная активность наверняка стала бы причиной расовых волнений.
Чтобы окончательно рассеять заблуждение саратовских коллег, я поманил пальцем вежливого соглядатая сзади, получил у него из рук свой дипломат и покопался в нем. Этих факсов с Нагелем нам наприсылали столько, что я стал использовать листы для всяких мелких хозяйственных нужд. Если поискать, то наверняка отыщу хоть одну нагелевскую обертку… Вот, например. Я освободил от бумажки мыльницу с зубной щеткой, разгладил листок и протянул его Коваленко на заднее сиденье.
– Вот ты какой, северный олень, – протянул старший лейтенант. – Что ж, спасибо за информацию. В следующий раз не спутаем.
Коваленко, по-моему, пребывал в странной уверенности, будто Нагеля рано или поздно занесет в их городок. И вот тогда…
– А что может делать такой Нагель в Саратове? – не выдержав, полюбопытствовал я.
Вопрос мой поставил моего коллегу со шрамом в тупик.
– Мало ли что… – отозвался он после мучительной паузы. – Мост здесь через Волгу стратегического назначения, химический комбинат… Главу администрации области мог бы попытаться грохнуть… или, допустим, председателя облсовета…
Последние слова были произнесены с оттенком некоей несбыточной надежды. Я припомнил все запросы депутата Безбородко и немедленно проникся симпатией к старшему лейтенанту Юрию Коваленко. Видно, представительная власть и в Саратове всех достала. М-да, гримасы юной демократии. Когда же она у нас повзрослеет, черт возьми? Сколько прошло, а она все малолеточка.
– Довожу до вашего сведения, – сказал я, мысленно собирая все свои знания о Нагеле, – что Карл Нагель, во-первых, предпочитает столицы европейских государств, не меньше. Ему что Саратов, что Москва – провинция. И, во-вторых, он не немец, как вы подумали, а швед.
